Школьная библиотека

в свой пансион; об одном почтенном старичке, француза Манго, который училпо-французски еще самое Катерину Ивановну в институте и который еще итеперь доживает свой век в Т... и, наверно, пойдет к ней за самую сходнуюплату. Дошло, наконец, дело и до Сони, "которая отправится в Т... вместе сКатериной Ивановной и будет ей там во всем помогать". Но тут вдруг кто-тофыркнул в конце стола. Катерина Ивановна хоть и постаралась тотчас жесделать вид, что с пренебрежением не замечает возникшего в конце столасмех, но тотчас же, нарочно возвысив голос, стала с одушевлением говорить онесомненных способностях Софьи Семеновны служить ей помощницей, "о еекротости, терпении, самоотвержении, благородстве и образовании", причемпотрепала Соню по щечке и, привстав, горячо два раза ее поцеловала. Сонявспыхнула, а Катерина Ивановна вдруг расплакалась, тут же заметив про самоесебя, что "она слабонервная дура и что уж слишком расстроена, что поракончать, и так как закуска уж кончена, то разносить бы чай". В эту самуюминуту Амалия Ивановна, уже окончательно обиженная тем, что во всемразговоре она не принимала ни малейшего участия и что ее даже совсем неслушают, вдруг рискнула на последнюю попытку и, с потаенною тоской,осмелилась сообщить Катерине Ивановне одно чрезвычайно дельное иглубокомысленное замечание о том, что в будущем пансионе надо обращатьособенное внимание на чистое белье девиц (ди ве'ше) и что "непремен долженбуль одна такая хороши дам (ди даме), чтоб карашо про белье смотрель", ивторое, "чтоб все молоды девиц тихонько по ночам никакой роман не читаль"

Катерина Ивановна, которая действительно была расстроена и очень устала икоторой уже совсем надоели поминки, тотчас же "отрезала" Амалии Ивановне,что та "мелет вздор" и ничего не понимает; что заботы об ди веше делокастелянши, а не директрисы благородного пансиона; а что касается до чтенияроманов, так уж это просто даже неприличности, и что она просит еезамолчать. Амалия Ивановна вспыхнула и, озлобившись, заметила, что онатолько "добра желаль" и что она "много ошень добра желаль", а что ей "заквартир давно уж гельд не платиль". Катерина Ивановна тотчас же "осадила"ее, сказав, что она лжет, говоря, что "добра желаль", потому что еще вчера,когда покойник еще на столе лежал, она ее за квартиру мучила. На это АмалияИвановна весьма последовательно заметила, что она "тех дам приглашаль, ночто те дам не пришоль, потому что те дам благородный дам и не могут пришольк неблагородный дам". Катерина Ивановна тотчас же "подчеркнула" ей, что таккак она чумичка, то и не может судить о том, что такое истинноеблагородство. Амалия Ивановна не снесла и тотчас же заявила, что ее "фатераус Берлин буль ошень, ошень важны шеловек и обе рук по карман ходиль и вс°делаль этак: пуф! пуф!", и, чтобы действительнее представить своего фатера,Амалия Ивановна привскочила со стула, засунула свои обе руки в карманы,надула щеки и стала издавать какие-то неопределенные звуки ртом, похожие напуф-пуф, при громком хохоте всех жильцов, которые нарочно поощряли АмалиюИвановну своим одобрением, предчувствуя схватку. Но этого уже не моглавытерпеть Катерина Ивановна и немедленно, во всеуслышание, "отчеканила",что у Амалии Ивановны, может, никогда и фатера-то не было, а что простоАмалия Ивановна - петербургская пьяная чухонка и, наверно, где-нибудьпрежде в кухарках жила, а пожалуй, и того хуже. Амалия Ивановна покраснелакак рак и завизжала, что это, может быть, у Катерины Ивановны "совсем фатерне буль; а что у ней буль фатер аус Берлин, и таки длинны сюртук носиль, ивс° делаль: пуф, пуф, пуф!" Катерина Ивановна с презрением заметила, что еепроисхождение всем известно и что в этом самом похвальном листе обозначенопечатными буквами, что отец ее полковник; а что отец Амалии Ивановны (еслитолько у ней был какой-нибудь отец), наверно, какой-нибудь петербургскийчухонец, молоко продавал; а вернее всего, что и совсем отца не было, потомучто еще до сих пор неизвестно, как зовут Амалию Ивановну по батюшке:Ивановна или Людвиговна? Тут Амалия Ивановна, рассвирепев окончательно иударяя кулаком по столу, принялась визжать, что она Амаль-Иван, а неЛюдвиговна, что ее фатер "зваль Иоган и что он буль бурмейстер" а что фатерКатерины Ивановны "совсем никогда буль бурмейстер". Катерина Ивановнавстала со стула и строго, по-видимому спокойным голосом (хотя вся бледная ис глубоко подымавшеюся грудью), заметила ей, что если она хоть только одинеще раз осмелится "сопоставить на одну доску своего дрянного фатеришку с еепапенькой, то она, Катерина Ивановна, сорвет с нее чепчик и растопчет егоногами". Услышав это, Амалия Ивановна забегала по комнате, крича изо всехсил, что она хозяйка и чтоб Катерина Ивановна "в сию минуту съезжаль сквартир"; затем бросилась для чего-то обирать со стола серебряные ложки

Поднялся гам и грохот; дети заплакали. Соня бросилась было удерживатьКатерину Ивановну; но когда Амалия Ивановна вдруг закричала что-то прожелтый билет, Катерина Ивановна отпихнула Соню и пустилась к АмалииИвановне, чтобы немедленно привести свою угрозу, насчет чепчика, висполнение. В эту минуту отворилась дверь, и на пороге комнаты вдругпоказался Петр Петрович Лужин. Он стоял и строгим, внимательным взглядомоглядывал всю компанию. Катерина Ивановна бросилась к нему

III

- Петр Петрович! - закричала она, - защитите хоть вы! Внушите этойглупой твари, что не смеет она так обращаться с благородной дамой внесчастии, что на это есть суд... я к самому генерал-губернатору... Онаответит... Помня хлеб-соль моего отца, защитите сирот

- Позвольте, сударыня... Позвольте, позвольте, сударыня, - отмахивалсяПетр Петрович, - папеньки вашего, как и известно вам, я совсем не имелчести знать... позвольте, сударыня! (кто-то громко захохотал), а в вашихбеспрерывных распрях с Амалией Ивановной я участвовать не намерен-с... Я посвоей надобности... и желаю объясниться, немедленно, с падчерицей вашей,Софьей... Ивановной... Кажется, так-с? Позвольте пройти-с..

И Петр Петрович, обойдя бочком Катерину Ивановну, направился впротивоположный угол, где находилась Соня

Катерина Ивановна как стояла на месте, так и осталась, точно громомпораженная. Она понять не могла, как мог Петр Петрович отречься отхлеба-соли ее папеньки. Выдумав раз эту хлеб-соль, она уже ей свято верила

Поразил ее и деловой, сухой, полный даже какой-то презрительной угрозы тонПетра Петровича. Да и все как-то притихли мало-помалу при его появлении

Кроме того, что этот "деловой и серьезный" человек слишком уж резко негармонировал со всею компанией, кроме того видно было, что он за чем-товажным пришел, что, вероятно, какая-нибудь необыкновенная причина моглапривлечь его в такую компанию и что, стало быть, сейчас что-то случится,что-то будет. Раскольников, стоявший подле Сони, посторонился пропуститьего; Петр Петрович, казалось, совсем его не заметил. Через минуту на порогепоказался и Лебезятников; в комнату он не вошел, но остановился тоже скаким-то особенным любопытством, почти с удивлением; прислушивался, но,казалось, долго чего-то понять не мог

- Извините, что я, может быть, прерываю, но дело довольно важное-с, заметил Петр Петрович как-то вообще не обращаясь ни к кому в особенности, я даже и рад при публике. Амалия Ивановна, прошу вас покорнейше, в качествехозяйки квартиры, обратить внимание на мой последующий разговор с СофьейИвановной. Софья Ивановна, - продолжал он, обращаясь прямо к чрезвычайноудивленной и уже заранее испуганной Соне, - со стола моего, в комнате другамоего, Андрея Семеновича Лебезятникова, тотчас же вслед за посещениемвашим, исчез принадлежавший мне государственный кредитный билетсторублевого достоинства. Если каким бы то ни было образом вы знаете иукажете нам, где он теперь находится, то, уверяю вас честным словом, и берувсех в свидетели, что дело тем только и кончится. В противном же случаепринужден буду обратиться к мерам весьма серьезным, тогда... пеняйте уже насебя-с!

Совершенное молчание воцарилось в комнате. Даже плакавшие детизатихли. Соня стояла мертво-бледная, смотрела на Лужина и ничего не моглаотвечать. Она как будто еще и не понимала. Прошло несколько секунд

- Ну-с, так как же-с? - спросил Лужин, пристально смотря на нее

- Я не знаю... Я ничего не знаю... - слабым голосом проговориланаконец Соня

- Нет? Не знаете? - переспросил Лужин и еще несколько секунд помолчал

- Подумайте, мадемуазель, - начал он строго, но все еще как будто увещевая,- обсудите, я согласен вам дать еще время на размышление. Извольтевидеть-с: если б я не был так уверен, то уж, разумеется, при моейопытности, не рискнул бы так прямо вас обвинить; ибо за подобное, прямое игласное, но ложное или даже только ошибочное обвинение я, в некоторомсмысле, сам отвечаю. Я это знаю-с. Утром сегодня я разменял, для своихнадобностей, несколько пятипроцентных билетов на сумму, номинально, в тритысячи рублей. Расчет у меня записан в бумажнике. Придя домой, я свидетель тому Андрей Семенович - стал считать деньги и, сосчитав дветысячи триста рублей, спрятал их в бумажник, а бумажник в боковой кармансюртука. На столе оставалось около пятисот рублей, кредитными билетами, имежду ними три билета, во сто рублей каждый. В эту минуту прибыли вы (помоему зову) - и все время у меня пребывали потом в чрезвычайном смущении,так что даже три раза, среди разговора, вставали и спешили почему-то уйти,хотя разговор наш еще не был окончен. Андрей Семенович может все этозасвидетельствовать. Вероятно, вы сами, мадемуазель, не откажитесьподтвердить и заявить, что призывал я вас, через Андрея Семеновича,единственно для того только, чтобы переговорить с вами о сиротском ибеспомощном положении вашей родственницы, Катерины Ивановны (к которой я немог прийти на поминки), и о том, как бы полезно было устроить в ее пользу