Школьная библиотека

весьма приличного oraison funebre нежнейшей жене нежнейшего мужа. В случаяхнаших ссор я, большею частию, молчал и не раздражался, и этоджентльменничанье всегда почти достигало цели; оно на нее влияло, и ей даженравилось; бывали случаи, что она мною даже гордилась. Но сестрицы вашейвсе-таки не вынесла. И каким образом это случилось, что она рискнула взятьтакую раскрасавицу в свой дом, в гувернантки! Я объясняю тем, что МарфаПетровна была женщина пламенная и восприимчивая и что, просто-запросто, онасама влюбилась, - буквально влюбилась, - в вашу сестрицу. Ну да иАвдотья-то Романовна! Я очень хорошо понял, с первого взгляда, что тут делоплохо и, - что вы думаете? - решился было и глаз не подымать на нее. НоАвдотья Романовна сама сделала первый шаг - верите или нет? Верите ли вытоже, что Марфа Петровна до того доходила, что даже на меня сердиласьсначала за мое всегдашнее молчание о вашей сестре, за то, что я такравнодушен на ее беспрерывные и влюбленные отзывы об Авдотье Романовне? Самне понимаю, чего ей хотелось! Ну, уж конечно, Марфа Петровна рассказалаАвдотье Романовне обо мне всю подноготную. У нее была несчастная черта,решительно всем рассказывать все наши семейные тайны и всем беспрерывно наменя жаловаться; как же было пропустить такого нового и прекрасного друга?Полагаю, что у них и разговору иного не было, как обо мне, и, уж безсомнения, Авдотье Романовне стали известны все эти мрачные, таинственныесказки, которые мне приписывают... Бьюсь об заклад, что вы уж что-нибудь вэтом роде тоже слышали?

- Слышал. Лужин обвинил вас, что вы даже были причиной смерти ребенка

Правда это?

- Сделайте одолжение, оставьте все эти пошлости в покое, - сотвращением и брюзгливо отговорился Свидригайлов, - если вы так непременнозахотите узнать обо всей этой бессмыслице, то я когда-нибудь расскажу вамособо, а теперь..

- Говорили тоже о каком-то вашем лакее в деревне и что будто бы выбыли тоже чему-то причиной

- Сделайте одолжение, довольно! - перебил опять с явным нетерпениемСвидригайлов

- Это не тот ли лакей, который вам после смерти трубку приходилнабивать... еще сами мне рассказывали? - раздражался все более и болееРаскольников

Свидригайлов внимательно поглядывал на Раскольникова, и томупоказалось, что во взгляде этом блеснула мгновенно, как молния, злобнаяусмешка, но Свидригайлов удержался и весьма вежливо отвечал:

- Это тот самый. Я вижу, что вас тоже все это чрезвычайно интересует,и почту за долг, при первом удобном случае, по всем пунктам удовлетворитьваше любопытство. Черт возьми! Я вижу, что действительно могу показатьсякому-нибудь лицом романическим! Судите же, до какой степени я обязан послетого благодарить покойницу Марфу Петровну за то, что она наговорила вашейсестрице обо мне столько таинственного и любопытного. Не смею судить овпечатлении: но, во всяком случае, это было для меня выгодно. При всеместественном отвращении ко мне Авдотьи Романовны и несмотря на мойвсегдашний мрачный и отталкивающий вид, - ей стало наконец жаль меня, жальпропащего человека. А когда сердцу девушки станет жаль, то, уж разумеется,это для нее всего опаснее. Тут же непременно захочется и "спасти", иобразумить, и воскресить, и призвать к более благородным целям, и возродитьк новой жизни и дея2ельности, - ну, известно, что можно намечтать в этомроде. Я тотчас же смекнул, что птичка сама летит в сетку, и, в своюочередь, приготовился. Вы, кажется, хмуритесь, Родион Романыч? Ничего-с,дело, как вы знаете, обошлось пустяками. (Черт возьми, сколько я пью вина!)Знаете, мне всегда было жаль, с самого начала, что судьба не дала родитьсявашей сестре во втором или третьем столетии нашей эры, где-нибудь дочерьювладетельного князька или там какого-нибудь правителя, или проконсула вМалой Азии. Она, без сомнения, была бы одна из тех, которые претерпелимученичество, и уж, конечно бы, улыбалась, когда бы ей жгли грудьраскаленными щипцами. Она бы пошла на это нарочно сама, а в четвертом и впятом веках ушла бы в Египетскую пустыню и жила бы там тридцать лет,питаясь кореньями, восторгами и видениями. Сама она только того и жаждет, итребует, чтобы за кого-нибудь какую-нибудь муку поскорее принять, а не дайей этой муки, так она, пожалуй, и в окно выскочит. Я слышал что-то окаком-то господине Разумихине. Он малый, говорят, рассудительный (что ифамилия его показывает, семинарист, должно быть), ну так пусть и бережетвашу сестру. Одним словом, я кажется, ее понял, что и считаю себе за честь

Но тогда, то есть в начале знакомства, сами знаете, бываешь всегда как-толегкомысленнее и глупее, смотришь ошибочно, видишь не то. Черт возьми,зачем же она так хороша? Я не виноват! Одним словом, у меня началось ссамого неудержимого сладострастного порыва. Авдотья Романовна целомудреннаужасно, неслыханно и невиданно. (Заметьте себе, я вам сообщаю это о вашейсестре как факт. Она целомудренна, может быть, до болезни, несмотря на весьсвой широкий ум, и это ей повредит.) Тут у нас случилась одна девушка,Параша, черноокая Параша, которую только что привезли из другой деревни,сенная девушка, и которую я еще никогда не видывал, - хорошенькая очень, ноглупа до невероятности: в слезы, подняла вой на весь двор, и вышел скандал

Раз, после обеда, Авдотья Романовна нарочно отыскала меня одного в аллее всаду и с сверкающими глазами потребовала от меня, чтоб я оставил беднуюПарашу в покое. Это был чуть ли не первый разговор наш вдвоем. Я,разумеется, почел за честь удовлетворить ее желанию, постарался прикинутьсяпораженным, смущенным, ну, одним словом, сыграл роль недурно. Началисьсношения, таинственные разговоры, нравоучения, поучения, упрашивания,умаливания, даже слезы, - верите ли, даже слезы! Вот до какой силы доходиту иных девушек страсть к пропаганде! Я, конечно, все свалил на свою судьбу,прикинулся алчущим и жаждущим света, и, наконец, пустил в ход величайшее инезыблемое средство к покорению женского сердца, средство, которое никогдаи никого не обманывает и которое действует решительно на всех до единой,без всякого исключения. Это средство известное - лесть. Нет ничего в миретруднее прямодушия, и нет ничего легче лести. Если в прямодушии только однасотая доля нотки фальшивая, то происходит тотчас диссонанс, а за ним скандал. Если же в лести даже все до последней нотки фальшивое, и тогда онаприятна и слушается не без удовольствия; хотя бы и с грубым удовольствием,но все-таки с удовольствием. И как бы ни груба была лесть, в нейнепременно, по крайней мере, половина кажется правдою. И это для всехразвитий и слоев общества. Даже весталку можно соблазнить лестью. А уж прообыкновенных людей и говорить нечего. Без смеху не могу себе припомнить,как один раз соблазнял я одну, преданную своему мужу, своим детям и своимдобродетелям, барыню. Как это было весело и как мало было работы! А барынядействительно была добродетельна, по крайней мере, по-своему. Вся моятактика состояла в том, что я просто был каждую минуту раздавлен и падалниц пред целомудрием. Я льстил безбожно, и только что, бывало, добьюсьпожатия руки, даже взгляда, то укоряю себя, что это я вырвал его у неесилой, что она сопротивлялась, что она так сопротивлялась, что я наверноебы никогда ничего не получил, если б я сам не был так порочен; что она, вневинности своей, не предусмотрела коварства и поддалась неумышленно, саматого не зная, не ведая, и прочее, и прочее. Одним словом, я достиг всего, амоя барыня оставалась в высшей степени уверена, что она невинна ицеломудренна и исполняет все долги и обязанности, а погибла совершеннонечаянно. И как же она рассердилась на меня, когда я объявил ей в конце,что по моему искреннему убеждению, она точно так же искала наслаждений, каки я. Бедная Марфа Петровна тоже ужасно поддавалась на лесть, и если бытолько я захотел, то, конечно, отписал бы все имение на себя еще при жизни

(Однако я ужасно много пью вина и болтаю.) Надеюсь, что вы не рассердитесь,если я упомяну теперь, что тот же самый эффект начал сбываться и с АвдотьейРомановной. Да я сам был глуп и нетерпелив и все дело испортил. АвдотьеРомановне еще несколько раз и прежде (а один раз как-то особенно) ужасно непонравилось выражение глаз моих, верите вы этому? Одним словом, в них всесильнее и неосторожнее вспыхивал некоторый огонь, который пугал ее и сталей наконец ненавистен. Нечего расско7ывать подробности, но мы разошлись

Тут я опять сглупил. Пустился грубейшим образом издеваться насчет всех этихпропаганд и обращений; Параша опять выступила на сцену, да и не она одна, одним словом, начался содом. Ох, если бы вы видели, Родион Романыч, хотьраз в жизни глазки вашей сестрицы так, как они иногда умеют сверкать! Этоничего, что я теперь пьян и вот уже целый стакан вина выпил, я правдуговорю; уверяю вас, что этот взгляд мне снился; шелест платья ее я уженаконец не мог выносить. Право, я думал, что со мною сделается падучая;никогда не воображал, что могу дойти до такого исступления. Одним словом,необходимо было примириться; но это было уже невозможно. И представьтесебе, что я тогда сделал? До какой степени отупения бешенство может довестичеловека! Никогда не предпринимайте ничего в бешенстве, Родион Романыч

Рассчитывая, что Авдотья Романовна, в сущности, ведь нищая (ах, извините, яне то хотел... но ведь не все ли равно, если выражается то же понятие?),одним словом, живет трудами рук своих, что у ней на содержании и мать, и вы(ах, черт, опять морщитесь...), я и решил предложить ей все мои деньги(тысяч до тридцати я мог и тогда осуществить) с тем, чтоб она бежала сомной хоть сюда, в Петербург. Разумеется, я бы тут поклялся в вечной любви,блаженстве и прочее, и прочее. Верите ли, я до того тогда врезался, чтоскажи она мне: зарежь или отрави Марфу Петровну и женись на мне, - этототчас же было бы сделано! Но кончилось все катастрофой, вам уже известною,и сами можете судить, до какого бешенства мог я дойти, узнав, что МарфаПетровна достала тогда этого подлейшего приказного, Лужина, и чуть несмастерила свадьбу, - что, в сущности, было б то же самое, что и я