Школьная библиотека

байгуша; разглядишь дымок у юрты, киргизку, которая о чем-то хлопочет ссвоими двумя баранами. Все это бедно и дико, но свободно. Разглядишькакую-нибудь птицу в синем, прозрачном воздухе и долго, упорно следишь заее полетом: вон она всполоснулась над водой, вон исчезла в синеве, вонопять показалась чуть мелькающей точкой... Даже бедный, чахлый цветок,который я нашел рано весною в расселине каменного берега, и тот как-тоболезненно остановил мое внимание. Тоска всего этого первого года каторгибыла нестерпимая и действовала на меня раздражительно, горько. В этотпервый год от этой тоски я многого не замечал кругом себя. Я закрывал глазаи не хотел всматриваться. Среди злых, ненавистных моихтоварищей-каторжников я не замечал хороших людей, людей способных и мыслитьи чувствовать, несмотря на всю отвратительную кору, покрывавшую их снаружи

Между язвительными словами я иногда не замечал приветливого и ласковогослова, которое тем дороже было, что выговаривалось безо всяких видов, анередко прямо из души, может быть более меня пострадавшей и вынесшей. Но кчему распространяться об этом? Я чрезвычайно был рад, если приходилосьсильно устать, воротившись домой: авось засну! Потому что спать было у наслетом мученье, чуть ли еще не хуже, чем зимой. Вечера, правда, были иногдаочень хороши. Солнце, целый день не сходившее с острожного двора, наконецзакатывалось. Наступала прохлада, а за ней почти холодная (говорясравнительно) степная ночь. Арестанты, в ожидании как запрут их, толпамиходят, бывало, по двору. Главная масса толпилась, правда, более на кухне

Там всегда подымается какой-нибудь насущный острожный вопрос, толкуется отом, о сем, разбирается иногда какой-нибудь слух, часто нелепый, новозбуждающий необыкновенное внимание этих отрешенных от мира людей; то,например, пришло известие, что нашего плац-майора сгоняют долой. Арестантылегковерны, как дети; сами знают, что известие - вздор, что принес егоизвестный болтун и "нелепый" человек - арестант Квасов, которому уже давноположили не верить и который что ни слово, то врет, - а между тем всесхватываются за известие, судят, рядят, сами себя тешат, а кончится тем,что сами на себя рассердятся, самим за себя стыдно станет, что поверилиКвасову

- Да кто ж его сгонит! - кричит один. - Небось шея толста, сдюжит!

- Да ведь и над ним, чай, старшие есть! - возражает другой, горячий инеглупый малый, видавший виды, но спорщик, каких свет не производил

- Ворон ворону глаз не выклюет! - угрюмо, словно про себя замечаеттретий, уже седой человек, одиноко доедающий в углу свои щи

- А старшие-то небось тебя придут спрашиваться - сменить его али нет?- прибавляет равнодушно четвертый, слегка тренькая на балалайке

- А почему ж не меня? - с яростью возражает второй. - Значит, всябедность просит, все тогда заявляйте, коли начнут опрашивать. А то у наснебось кричат, а к делу дойдет, так и на попятный!

- А ты думал как? - говорит балалаечник. - На то каторга

- Анамеднись, - продолжает, не слушая и в горячке, спорщик, - мукиоставалось. Поскребки собрали, самые что ни есть слезы, значит; послалипродать. Нет, узнал; артельщик донес; отобрали; экономия, значит

Справедливо аль нет?

- Да ты кому хочешь жаловаться?

- Кому! Да самому 5визору, что едет

- Какому такому левизору?

- Это правда, братцы, что едет левизор, - говорит молодой разбитнойпарень, грамотный, из писарей и читавший "Герцогиню Лавальер" или что-то вэтом роде. Он вечно веселый и потешник, но за некоторое знание дел ипотертость его уважают. Не обращая внимания на возбужденное всеобщеелюбопытство о будущем ревизоре, он прямо идет к стряпке, то есть к повару,и спрашивает у него печенки. Наши стряпки часто чем-нибудь торговали в этомроде. Купят, например, на свои деньги большой кусок печенки, зажарят ипродают по мелочи арестантам

- На грош али на два? - спрашивает стряпка

- Режь на два: пускай люди завидуют! - отвечает арестант. - Генерал,братцы, генерал такой из Петербурга едет, всю Сибирь осматривать будет. Этоверно, У комендантских сказывали

Известие производит необыкновенное волнение. С четверть часа идутрасспросы: кто именно, какой генерал, какого чину и старше ли здешнихгенералов? О чинах, начальниках, кто из них старше, кто кого может согнутьи кто сам из них согнется, ужасно любят разговаривать арестанты, дажеспорят и ругаются за генералов чуть не до драки. Казалось бы, что тут завыгода? Но подробным знанием генералов и вообще начальства измеряется истепень познаний, толковитости и прежнего, доострожного значения человека вобществе. Вообще разговор о высшем начальстве считается изящным и важнымразговором в остроге

- Значит, и взаправду выходит, братцы, что майора-то сменять едут, замечает Квасов, маленький, красненький человечек, горячий и крайнебестолковый. Он-то первый и принес известие о майоре

- Задарит! - отрывисто возражает угрюмый седой арестант, ужеуправившийся со щами

- А и то задарит, - говорит другой. - Мало он денег-то награбил! Донас еще батальонным был. Анамеднись на протопоповской дочери женитьсяхотел

- Да ведь не женился: дверь указали; беден значит. Какой он жених!Встал со стула - и все с ним. О святой все на картах продул. Федькасказывал

- Да; мальчик не мот, а деньгам перевод

- Эх, брат, вот и я женат был. Плохо жениться бедному: женись, а иночь коротка! - замечает Скуратов, подвернувшийся тут же к разговору

- Как же! Об тебе тут и речь, - замечает развязный парень из писарей

- А ты, Квасов, скажу я тебе, большой дурак. Неужели ж ты думаешь, чтотакого генерала майор задарит и что такой генерал будет нарочно изПетербурга ехать, чтоб майора ревизовать? Глуп же ты, парень, вот чтоскажу

- А что ж? Уж коли он генерал, так и не возьмет что ли? - скептическизаметил кто-то из толпы

- Знамо дело, не возьмет, а возьмет, так уж толсто возьмет

- Вестимо, толсто; по чину

- Генерал всегда возьмет, - решительно замечает Квасов

- Ты, что ли, давал ему? - с презрением говорит вдруг вошедшийБаклушин. - Да ты и генерала-то вряд ли когда видал?

- Ан видал?

- Врешь

- Сам соври

- Ребята, коли он видал, пусть сейчас при всех говорит, какого онзнает генерала? Ну, говори, потому я всех генералов знаю

- Я генерала Зиберта видел, - как-то нерешительно отвечает Квасов

- Зиберта? Такого и генерала нет. Знать, в спину он тебе заглянул,Зиберт-то, когда, может, еще только подполковником был, а тебе со страху ипоказалось, что генерал

- Нет, вы меня послушайте, - кричит Скуратов, - потому я женатыйчеловек. Генерал такой действительно был на Москве, Зиберт, из немцев, арусский. У русского попа кажинный год исповедовался о госпожинках, и все,братцы, он воду пил, словно утка. Кажинный день сорок стаканов москворецкойводы выпивал. Это, сказывали, он от какой-то болезни водой лечился; мне самего камардин сказывал

- В брюхе-то с воды-то небось караси завелись? - замечает арестант сбалалайкой

- Ну, полно вам! Тут о деле идет, а они... Какой же это левизор,