Школьная библиотека

который не хочет теперь от меня отвязаться. Итак, пусть это будет повестьпо поводу мокрого снега

II

ПО ПОВОДУ МОКРОГО СНЕГА

Когда из мрака заблужденья

Горячим словом убеждения

Я душу падшую извлек,

И, вся полна глубокой муки,

Ты прокляла, ломая руки,

Тебя опутавший порок;

Когда забывчивую совесть

Воспоминанием казня,

Ты мне передавала повесть

Всего, что было до меня,

И вдруг, закрыв лицо руками,

Стыдом и ужасом полна,

Ты разрешилася слезами,

Возмущена, потрясена...

И т. д., и т. д., и т. д

Из поэзии Н. А. Некpасова

I

В то время мне было всего двадцать четыре года. Жизнь моя была уж итогда угрюмая, беспорядочная и до одичалости одинокая. Я ни с кем неводился и даже избегал говорить и все более и более забивался в свой угол

В должности, в канцелярии, я даже старался не глядеть ни на кого, и я оченьхорошо замечал, что сослуживцы мои не только считали меня чудаком, но - всеказалось мне и это - будто бы смотрели на меня с каким то омерзением. Мнеприходило в голову: отчего это никому, кроме меня, не кажется, что смотрятна него с омерзением? У одного из наших канцелярских было отвратительное ипрерябое лицо, и даже как будто разбойничье. Я бы, кажется, и взглянуть нина кого не посмел с таким неприличным лицом. У другого вицмундир был дотого заношенный, что близ него уже дурно пахло. А между тем ни один из этихгоспод не конфузился - ни по поводу платья, ни по поводу лица, никак-нибудь там нравственно. Ни тот, ни другой не воображали, что смотрят наних с омерзением; да если б и воображали, так им было бы все равно, толькобы не начальство взирать изволило. Теперь мне совершенно ясно, что я самвследствие неограниченного моего тщеславия, а стало быть, итребовательности к самому себе, глядел на себя весьма часто с бешенымнедовольством, доходившим до омерзения, а оттого, мысленно, и приписывалмой взгляд каждому. Я, например, ненавидел свое лицо, находил, что оногнусно, и даже подозревал, что в нем есть какое-то подлое выражение, ипотому каждый раз, являясь в должность, мучительно старался держать себякак можно независимее, чтоб не заподозрили меня в подлости, а лицомвыражать как можно более благородства. "Пусть уж будет и некрасивое лицо, думал я, - но зато пусть будет оно благородное, выразительное и, главное,чрезвычайно умное". Но я наверно и страдальчески знал, что всех этихсовершенств мне никогда моим лицом не выразить. Но что всего ужаснее, янаходил его положительно глупым. А я бы вполне помирился на уме. Даже так,что согласился бы даже и на подлое выражение, с тем только, чтоб лицо моенаходили в то же время ужасно умным

Всех наших канцелярских я, разумеется, ненавидел, с первого допоследнего, и всех презирал, а вместе с тем как будто их и боялся

Случалось, что я вдруг даже ставил их выше себя. У меня как-то это вдругтогда делалось: то презираю, то ставлю выше себя. Развитой и порядочныйчеловек не может быть тщеславен без неограниченной требовательности к себесамому и не презирая себя в иные минуты до ненависти. Но, презирая ли,ставя ли выше, я чуть не перед каждым встречным опускал глаза. Я даже опытыделал: стерплю ли я взгляд вот хоть такого-E на себе, и всегда опускал япеpвый. Это меня мучило до бешенства. До болезни тоже боялся я быть смешными потому рабски обожал рутину во всем, что касалось наружного; с любовьювдавался в общую колею и всей душою пугался в себе всякой эксцентpичности

Но где мне было выдержать? Я был болезненно развит, как и следует бытьразвитым человеку нашего вpемени. Они же все были тупы и один на дpугогопохожи как баpаны в стаде. Может быть, только мне одному во всей канцеляриипостоянно казалось, что я был трус и раб; именно потому и казалось, что ябыл развит. Но оно не только казалось, а и действительно так было в самомделе: я был трус и раб. Говорю это без всякого конфуза. Всякий порядочныйчеловек нашего времени есть и должен быть трус и раб. Это - нормальное егосостояние. В этом я убежден глубоко. Он так сделан и на то устроен. И не внастоящее время, от каких-нибудь там случайных обстоятельств, а вообще вовсе времена порядочный человек должен быть трус и раб. Это закон природывсех порядочных людей на земле. Если и случится кому из них похрабритьсянад чем-нибудь, то пусть этим не утешается и не увлекается: все равно переддругим сбрендит. Таков единственный и вековечный выход. Храбрятся толькоослы и их ублюдки, но ведь и те до известной стены. На них и вниманияобращать не стоит, потому что они ровно ничего не означают

Мучило меня тогда еще одно обстоятельство: именно то, что на меняникто не похож и я ни на кого не похож. "Я-то один, а они-то все", - думаля и - задумывался

Из этого видно, что я был еще совсем мальчишка

Случались и противоположности. Ведь уж как иногда гадко становилосьходить в канцелярию: доходило до того, что я много раз со службывозвращался больной. Но вдруг ни с того ни с сего наступает полосаскептицизма и равнодушия(у меня все было полосами), и вот я же сам смеюсьнад моею нетерпимостью и брезгливостью, сам себя в романтизме упрекаю. То иговорить ни с кем не хочу, а то до того дойду, что не только разговорюсь,но еще вздумаю с ними сойтись по-приятельски. Вся брезгливость вдруг разомни с того ни с сего исчезала. Кто знает, может быть, ее у меня никогда и небыло, а была она напускная, из книжек? Я до сих пор этого вопроса еще неразрешил. Раз даже совсем подружился с ними, стал их дома посещать, впреферанс играть. водку пить, о производстве толковать... Но здесьпозвольте мне сделать одно отступление

У нас, русских, вообще говоря, никогда не было глупых надзвездныхнемецких и особенно французских романтиков, на которых ничего не действует,хоть земля под ними трещи, хоть погибай вся Франция на баррикадах, - онивс° те же, даже для приличия не изменятся, и вс° будут петь своинадзвездные песни, так сказать, по гроб своей жизни, потому что они дураки

У нас же, в русской земле, нет дураков; это известно; тем-то мы иотличаемся от прочих немецких земель. Следственно, и надзвездных натур неводится у нас в чистом их состоянии. Это вс° наши "положительные" тогдашниепублицисты и критики, охотясь тогда за Костанжоглами да за дядюшкамиПетрами Ивановичами и сдуру приняв их за наш идеал, навыдумали на нашихромантиков, сочтя их за таких же надзвездных, как в Германии или воФранции. Напротив, свойства нашего романтика совершенно и прямопротивоположны надзвездно-европейскому, и ни одна европейская мерочка сюдане подходит. (Уж позвольте мне употреблять это слово: "романтик" - словечкостаринное, почтенное, заслуженное и всем знакомое.) Свойства нашегоромантика - это вс° понимать, все видеть и видеть часто несравненно яснее,чем видят самые положительнейшие наши умы; ни с кем и ни с чем непримиряться, но в то же время ничем и не брезгать; все обойти, всемууступить, со всеми поступить политично; постоянно не терять из видуполезную, практическую цель (какие-нибудь там казенные квартирки,пенсиончики, звездочки) - усматривать эту цель через все энтузиазмы итомики лирических стишков и в то же время "и прекрасное и высокое" по гробсвоей жизни в себе сохранить нерушимо, да и себя уже кстати вполнесохранить так таки в хлопочках, как ювелирскую вещицу какую-нибудь, хотябы, например, для пользы того же "прекрасного и высокого". Широкий человекнаш романтик и первейший плут из всех наших плутов, уверяю вас в том..

даже по опыту. Разумеется, все это, если романтик умен. То есть что ж этоя! романтик и всегда умен, я хотел только заметить, что хоть и бывали у насдураки-романтики, но это не в счет и единственно потому, что они еще вцвете сил окончательно в немцев перерождались и, чтоб удобнее сохранитьсвою ювелирскую вещицу, поселялись там где-нибудь, больше в Веймаре, или вШварцвальде. Я, например, искренно презирал свою служебную деятельность ине плевался только по необходимости, потому что сам там сидел и деньги зато получал. В результате же, заметьте, все-таки не плевался. Наш романтикскорей сойдет с ума(что, впрочем, очень редко бывает), а плеваться нестанет, если другой карьеры у него в виду не имеется, и в толчки егоникогда не выгонят, а разве свезут в сумасшедший дом в виде "испанскогокороля", да и то если уж он очень с ума сойдет. Но ведь сходят у нас с уматолько жиденькие и белокуренькие. Неисчетное же число романтиков значительные чины впоследствии происходят. Многосторонность необыкновенная!И какая способность к самым противоречивейшим ощущениям! Я и тогда был этимутешен, да и теперь тех же мыслей. Оттого-то у нас так и много "широкихнатур", которые даже при самом последнем паденьи никогда не теряют своегоидеала; и хоть и пальцем не пошевелят для идеала-то, хоть разбойники и ворыотъявленные, а все-таки до слез свой первоначальный идеал уважают инеобыкновенно в душе честны. Да-с, только между нами самый отъявленныйподлец может быть совершенно и даже возвышенно честен в душе, в то же времянисколько не переставая быть подлецом. Повторяю, ведь сплошь да рядом из