Книга "Портрет". Страница 11
да портит". Он работал за небольшую плату, то есть за плату, которая быланужна ему только для поддержанья семейства и для доставленья возможноститрудиться. Кроме того, он ни в каком случае не отказывался помочь другому ипротянуть руку помощи бедному художнику; веровал простой, благочестивойверою предков, и оттого, может быть, на изображенных им лицах являлось самособою то высокое выраженье, до которого не могли докопаться блестящиеталанты. Наконец постоянством своего труда и неуклонностью начертанногосебе пути он стал даже приобретать уважение со стороны тех, которые честилиего невежей и доморощенным самоучкой. Ему давали беспрестанно заказы вцеркви, и работа у него не переводилась. Одна из работ заняла его сильно
Не помню уже, в чем именно состоял сюжет ее, знаю только то - на картиненужно было поместить духа тьмы. Долго думал он над тем, какой дать емуобраз; ему хотелось осуществить в лице его все тяжелое, гнетущее человека
При таких размышлениях иногда проносился в голове его образ таинственногоростовщика, и он думал невольно: "Вот бы с кого мне следовало написатьдьявола". Судите же об его изумлении, когда один раз, работая в своеймастерской, услышал он стук в дверь, и вслед за тем прямо вошел и немуужасный ростовщик. Он не мог не почувствовать какой-то внутренней дрожи,которая пробежала невольно по его телу
---
6 жанровая картина (франц.)
- Ты художник? - сказал он без всяких церемоний моему отцу
- Художник, - сказал отец в недоуменье, ожидая, что будет далее
- Хорошо. Нарисуй с меня портрет. Я, может быть, скоро умру, детей уменя нет; но я не хочу умереть совершенно, я хочу жить. Можешь ли тынарисовать такой портрет, чтобы был совершенно как живой?
Отец мой подумал: "Чего лучше? - он сам просится в дьяволы ко мне накартину". Дал слово. Они уговорились во времени и цене, и на другой жедень, схвативши палитру и кисти, отец мой уже был у него. Высокий двор,собаки, железные двери и затворы, дугообразные окна, сундуки, покрытыестранными коврами, и, наконец, сам необыкновенный хозяин, севший неподвижноперед ним, - все это произвело на него странное впечатление. Окна, какнарочно, были заставлены и загромождены снизу так, что давали свет только содной верхушки. "Черт побери, как теперь хорошо осветилось его лицо!" сказал он про себя и принялся жадно писать, как бы опасаясь, чтобыкак-нибудь не исчезло счастливое освещение. "Экая сила! - повторил он просебя. - Если я хотя вполовину изображу его так, как он есть теперь, онубьет всех моих святых и ангелов; они побледнеют пред ним. Какаядьявольская сила! он у меня просто выскочит из полотна, если только хотьнемного буду верен натуре. Какие необыкновенные черты!" - повторял онбеспрестанно, усугубляя рвенье, и уже видел сам, как стали переходить наполотно некоторые черты. Но чем более он приближался к ним, тем болеечувствовал какое-то тягостное, тревожное чувство, непонятное себе самому
Однако же, несмотря на то, он положил себе преследовать с буквальноюточностью всякую незаметную черту и выраженье. Прежде всего занялся онотделкою глаз. В этих глазах столько было силы, что, казалось, нельзя бы ипомыслить передать их точно, как были в натуре. Однако же во что бы то нистало он решился доискаться в них последней мелкой черты и оттенка,постигнуть их тайну... Но как только начал он входить и углубляться в нихкистью, в душе его возродилось такое странное отвращенье, такая непонятнаятягость, что он должен был на несколько времени бросить кисть и потомприниматься вновь. Наконец уже не мог он более выносить, он чувствовал, чтоэти глаза вонзались ему в душу и производили в ней тревогу непостижимую. Надругой, на третий день это было еще сильнее. Ему сделалось страшно. Онбросил кисть и сказал наотрез, что не может более писать с него. Надобнобыло видеть, как изменился при этих словах странный ростовщик. Он бросилсяк нему в ноги и молил кончить портрет, говоря, что от сего зависит судьбаего и существование в мире, что уже он тронул своею кистью его живые черты,что если он передаст их верно, жизнь его сверхъестественною силою удержитсяв портрете, что он чрез то не умрет совершенно, что ему нужноприсутствовать в мире. Отец мой почувствовал ужас от таких слов: они емупоказались до того странны и страшны, что он бросил и кисти и палитру ибросился опрометью вон из комнаты
Мысль о том тревожила его весь день и всю ночь, а поутру он получил отростовщика портрет, который принесла ему какая-то женщина, единственноесущество, бывшее у него в услугах, объявившая тут же, что хозяин не хочетпортрета, не дает за него ничего и присылает назад. Ввечеру того же дниузнал он, что ростовщик умер и что собираются уже хоронить его по обрядамего религии. Все это казалось ему неизъяснимо странно. А между тем с этоговремени оказалась в характере его ощутительная перемена: он чувствовалнеспокойное, тревожное состояние, которому сам не мог понять причины, искоро произвел он такой поступок, которого бы никто не мог от него ожидать
С некоторого времени труды одного из учеников его начали привлекатьвнимание небольшого круга знатоков и любителей. Отец мой всегда видел в немталант и оказывал ему за то свое особенное расположение. Вдруг почувствовалон к нему зависть. Всеобщее участие и толки о нем сделались ему невыносимы
Наконец, к довершенью досады, узнает он, что ученику его предложилинаписать картину для вновь отстроенной богатой церкви. Это его взорвало
"Нет, не дам же молокососу восторжествовать! - говорил он.- Рано, брат,вздумал стариков сажать в грязь! Еще, слава богу, есть у меня силы. Вот мыувидим, кто кого скорее посадит в грязь". И прямодушный, честный в душечеловек употребил интриги и происки, которыми дотоле всегда гнушался;добился наконец того, что на картину объявлен был конкурс и другиехудожники могли войти также с своими работами. После чего заперся он в своюкомнату и с жаром принялся за кисть. Казалось, все свои силы, всего себяхотел он сюда собрать. И точно, это вышло одно из лучших его произведений
Никто не сомневался, чтобы не за ним осталось первенство. Картины былипредставлены, и все прочие показались пред нею как ночь пред днем. Каквдруг один из присутствовавших членов, если не ошибаюсь, духовная особа,сделал замечание, поразившее всех. " В картине художника, точно, есть многоталанта, - сказал он, - но нет сFтости в лицах; есть даже, напротив того,что-то демонское в глазах, как будто бы рукою художника водило нечистоечувство". Все взглянули и не могли не убедиться в истине сих слов. Отец мойбросился вперед к своей картине, как бы с тем, чтобы поверить самому такоеобидное замечание, и с ужасом увидел, что он всем почти фигурам придалглаза ростовщика. Они так глядели демонски-сокрушительно, что он самневольно вздрогнул. Картина была отвергнута, и он должен был, к неописаннойсвоем досаде, услышать, что первенство осталось за его учеником. Невозможнобыло описать того бешенства, с которым он возвратился домой. Он чуть неприбил мать мою, разогнал детей, переломал кисти и мольберт, схватил состены портрет ростовщика, потребовал ножа и велел разложить огонь в камине,намереваясь изрезать его в куски и сжечь. На этом движенье застал еговошедший в комнату приятель, живописец, как и он, весельчак, всегдадовольный собой, не наносившийся никакими отдаленными желаньями, работавшийвесело все, что попадалось, и еще веселей того принимавшийся за обед ипирушку
- Что ты делаешь, что собираешься жечь? - сказал он и подошел кпортрету.- Помилуй, это одно из самых лучших твоих произведений. Эторостовщик, который недавно умер; да это совершеннейшая вещь. Ты ему простопопал не в бровь, а в самые глаза залез. Так в жизнь никогда не гляделиглаза, как они глядят у тебя
- А вот я посмотрю, как они будут глядеть в огне, - сказал отец,сделавши движенье швырнуть его в камин
- Остановись, ради бога! - сказал приятель, удержав его, - отдай егоуж лучше мне, если он тебе до такой степени колет глаз
Отец сначала упорствовал, наконец согласился, и весельчак, чрезвычайнодовольный своим приобретением, утащил портрет с собою
По уходе его отец мой вдруг почувствовал себя спокойнее. Точно какбудто бы вместе с портретом свалилась тяжесть с его души. Он сам изумилсясвоему злобному чувству, своей зависти и явной перемене своего характера
Рассмотревши поступок свой, он опечалился душою и не без внутренней скорбипроизнес:
- Нет, это бог наказал меня; картина моя поделом понесла посрамленье
Она была замышлена с тем, чтобы погубитъ брата. Демонское чувство завистиводило моею кистью, демонское чувство должно было и отразиться в ней
Он немедленно отправился искать бывшего ученика своего, обнял егокрепко, просил у него прощенья и старался сколько мог загладить пред нимвину свою. Работы его вновь потекли по-прежнему безмятежно; но задумчивостьстала показываться чаще на его лице. Он больше молился, чаще бывал молчаливи не выражался так резко о людях; самая грубая наружность его характеракак-то умягчилась. Скоро одно обстоятельство еще более потрясло его. Он ужедавно не видался с товарищем своим, выпросившим у него портрет. Ужесобирался было идти его проведать, как вдруг он сам вошел неожиданно в егокомнату. После нескольких слов и вопросов с обеих сторон он сказал:
- Ну, брат, недаром ты хотел сжечь портрет. Черт его побери, в неместь что-то странное... Я ведьмам не верю, но, воля твоя: в нем сидитнечистая сила..
