Книга "Портрет". Страница 12

- Как? - сказал отец мой

- А так, что с тех пор как повесил я к себе его в комнату,почувствовал тоску такую... точно как будто бы хотел кого-то зарезать. Вжизнь мою я не знал, что такое бессонница, а теперь испытал не толькобессонницу, но сны такие... я и сам не умею сказать, сны ли это или чтодругое: точно домовой тебя душит, и все мерещится проклятый старик. Однимсловом, не могу рассказать тебе моего состояния. Подобного со мной никогдане бывало. Я бродил как шальной все эти дни: чувствовал какую-то боязнь,неприятное ожиданье чего-то. Чувствую, что не могу сказать никому веселогои искреннего слова; точно как будто возле меня сидит шпион какой-нибудь. Итолько с тех пор, как отдал портрет племяннику, который напросился на него,почувствовал, что с меня вдруг будто какой-то камень свалился с плеч: вдругпочувствовал себя веселым, как видишь. Ну, брат, состряпал ты черта!

Во время этого рассказа отец мой слушал его с неразвлекаемым вниманиеми наконец спросил:

- И портрет теперь у твоего племянника?


- Куда у племянника! не выдержал, - сказал весельчак, - знать, душасамого ростовщика переселилась в него: он выскакивает из рам, расхаживаетпо комнате; и то, что рассказывает племянник, просто уму непонятно. Я быпринял его за сумасшедшего, если бы отчасти не испытал сам. Он его продалкакому-то собирателю картин, да и тот не вынес его и тоже кому-то сбыл срук

Этот рассказ произвел сильное впечатление на моего отца. Он задумалсяне в шутку, впал в ипохондрию и наконец совершенно уверился в том, чтокисть его послужила дьявольским орудием, что часть жизни ростовщика перешлав самом деле как-нибудь в портрет и тревожит теперь людей, внушая бесовскиепобуждения, совращая художника с пути, порождая страшные терзанья зависти,и проч., и проч. Три случившиеся вслед за тем несчастия, три внезапныесмерти - жены, дочери и малолетнего сына - почел он небесною казнью себе ирешился непременно оставить свет. Как только минуло мне девять лет, онпоместил меня в Академию художеств и, расплатясь с своими должниками,удалился в одну уединенную обитель, где скоро постригся в монахи. Тамстрогостью жизни, неусыпным соблюдением всех монастырских правил он изумилвсю братью. Настоятель монастыря, узнавши об искусстве его кисти, требовалот него написать главный образ в церковь. Но смиренный брат сказал наотрез,что он недостоин взяться за кисть, что она осквернена, что трудом ивеликими жертвами он должен прежде очистить свою душу, чтобы удостоитьсяприступить к такому делу. Его не хотели принуждать. Он сам увеличивал длясебя, сколько было возможно, строгость монастырской жизни. Наконец уже иона становилась ему недостаточною и не довольно строгою. Он удалился сблагословенья настоятеля в пустынь, чтоб быть совершенно одному. Там издревесных ветвей выстроил он себе келью, питался одними сырыми кореньями,таскал на себе камни с места на место, стоял от восхода до закатасолнечного на одном и том же месте с поднятыми к небу руками, читаябеспрерывно молитвы. Словом, изыскивал, казалось, все возможные степенитерпенья и того непостижимого самоотверженья, которому примеры можно развенайти в одних житиях святых. Таким образом долго, в продолжение несколькихлет, изнурял он свое тело, подкрепляя его в то же время живительною 8лоюмолитвы. Наконец в один день пришел он в обитель и сказал твердонастоятелю: "Теперь я готов. Если богу угодно, я совершу свой труд"


Предмет, взятый им, было рождество Иисуса. Целый год сидел он за ним, невыходя из своей кельи, едва питая себя суровой пищей, молясь беспрестанно

По истечении года картина была готова. Это было, точно, чудо кисти. Надобнознать, что ни братья, ни настоятель не имели больших сведений в живописи,но все были поражены необыкновенной святостью фигур. Чувство божественногосмиренья и кротости в лице пречистой матери, склонившейся над младенцем,глубокий разум в очах божественного младенца, как будто уже что-топрозревающих вдали, торжественное молчанье пораженных божественным чадомцарей, повергнувшихся к ногам его, и, наконец, святая, невыразимая тишина,обнимающая всю картину, - все это предстало в такой согласной силе имогуществе красоты, что впечатленье было магическое. Вся братья повергласьна колена пред новым образом, и умиленный настоятель произнес: "Нет, нельзячеловеку с помощью одного человеческого искусства произвести такую картину:святая, высшая сила водила твоею кистью, и благословенье небес почило натруде твоем"

В это время окончил я свое ученье в Академии, получил золотую медаль ивместе с нею радостную надежду на путешествие в Италию - лучшую мечтудвадцатилетнего художника. Мне оставалось только проститься с моим отцом, скоторым уже двенадцать лет я расстался. Признаюсь, даже самый образ егодавно исчезнул из моей памяти. Я уже несколько наслышался о суровойсвятости его жизни и заранее воображал встретить черствую наружностьотшельника, чуждого всему в мире, кроме своей кельи и молитвы, изнуренного,высохшего от вечного поста и бденья. Но как же я изумился, когда предсталпредо мною прекрасный, почти божественный старец! И следов измождения небыло заметно на его лице: оно сияло светлостью небесного веселия. Белая,как снег, борода и тонкие, почти воздушные волосы такого же серебристогоцвета рассыпались картинно по груди и по складкам его черной рясы и падалидо самого вервия, которым опоясывалась его убогая монашеская одежда; ноболее всего изумительно было для меня услышать из уст его такие слова имысли об искусстве, которые, признаюсь, я долго буду хранить в душе и желалбы искренно, чтобы всякий мой собрат сделал то же

- Я ждал тебя, сын мой, - сказал он, когда я подошел к егоблагословенью.- Тебе предстоит путь, по которому отныне потечет жизнь твоя

Путь твой чист, не совратись с него. У тебя есть талант; талант естьдрагоценнейший дар бога - не погуби его. Исследуй, изучай все, что нивидишь, покори вс° кисти, но во всем умей находить внутреннюю мысль и пущевсего старайся постигнуть высокую тайну созданья. Блажен избранник,владеющий ею. Нет ему низкого предмета в природе. В ничтожномхудожник-создатель так же велик, как и в великом; в презренном у него уженет презренного, ибо сквозит невидимо сквозь него прекрасная душасоздавшего, и презренное уже получило высокое выражение, ибо протеклосквозь чистилище его души. Намек о божественном, небесном рае заключен длячеловека в искусстве, и по тому одному оно уже выше всего. И во сколько разторжественный покой выше всякого волненья мирского; во сколько раз твореньевыше разрушенья; во сколько раз ангел одной только чистой невинностьюсветлой души своей выше всех несметных сил и гордых страстей сатаны, - востолько раз выше всего, что ни есть на свете, высокое созданье искусства

Все принеси ему в жертву и возлюби его всей страстью. Не страстью, дышащейземным вожделением, но тихой небесной страстью; без нее не властен человеквозвыситься от земли и не может дать чудных звуков успокоения. Ибо дляуспокоения и примирения всех нисходит в мир высокое созданье искусства. Ононе может поселить ропота в душе, но звучащей молитвой стремится вечно кбогу. Но есть минуты, темные минуты..

Он остановился, и я заметил, что вдруг омрачился светлый лик его, какбудто бы на него набежало какое-то мгновенное облако

- Есть одно происшествие в моей жизни, - сказал он. - Доныне я не могупонять, что' был тот странный образ, с которого я написал изображение. Этобыло точно какое-то дьявольское явление. Я знаю, свет отвергаетсуществованье дьявола, и потому не буду говорить о нем. Но скажу только,что я с отвращением писал его, я не чувствовал в то время никакой любви ксвоей работе. Насильно хотел покорить себя и бездушно, заглушив все, бытьверным природе. Это не было созданье искусства, и потому чувства, которыеобъемлют всех при взгляде на него, суть уже мятежные чувства, тревожныечувства, - не чувства художника, ибо художник и в тревоге дышит покоем. Мнеговорили, что портрет этот ходит по рукам и рассеивает томительныевпечатленья, зарождая в художнике чувство зависти, мрачной ненависти кбрату, злобную жажду производить гоненья и угнетенья. Да хранит тебявсевышний от сих страстей! Нет их страшнее. Лучше вынести всю горечьвозможных гонений, нежели нанести кому-либо одну тень гоненья. Спасайчистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чаще всех должен бытьдушою. Другому простится многое, но ему не простится. Человеку, которыйвышел из дому в светлой праздничной одежде, стоит только быть обрызнутуодним пятном грязи из-под колеса, и уже весь народ обступил его, иуказывает на него пальцем, и толкует об его неряшестве, тогда как тот женарод не замечает множества пятен на других проходящих, одетых в будничныеодежды. Ибо на будничных одеждах не замечаются пятна

Он благословил меня и обнял. Никогда в жизни не был я так возвышенноподвигнут. Благоговейно, более нежели с чувством сына, прильнул я к грудиего и поцеловал в рассыпавшиеся его серебряные волосы. Слеза блеснула в егоглазах

- Исполни, сын мой, одну мою просьбу, - сказал он мне уже при самомрасставанье.- Может быть, тебе случится увидеть где-нибудь тот портрет, окотором я говорил тебе. Ты его узнаешь вдруг по необыкновенным глазам инеестественному их выражению, - во что бы то ни было истреби его..

Вы можете судить сами, мог ли я не обещать клятвенно исполнить такуюпросьбу. В продолжение целых пятнадцати лет не случалось мне встретитьничего такого, что бы хотя сколько-нибудь походило на описание, сделанное






Возможно заинтересуют книги: