Школьная библиотека

глядя на красные черепицы уютно укрытой деревьями виллы Лавендера, Градусспособен был разглядеть, не без помощи тех, кто его превосходит, кусочеклужайки, частичку бассейна, он различил даже пару сандалий на мраморном егоободке -- все, что осталось от Нарцисса. Видимо, он размышлял, непослоняться ли немного окрест, дабы увериться, что его не надули. Издалекаснизу доносились лязги и дрязги каменщиков за работой, и внезапно поездпронесся садами, и геральдическая бабочка, volant en arriиre{1}, червленыйпояс по черному щиту, перемахнула каменный парапет, и Джон Шейд взялся зановую карточку

Строка 413: там нимфа в пируэте

В черновике было легче и музыкальней:

413 Нимфетка пируэтит

Строки 417-421: Я к гранкам поднялся наверх и т.д.

Черновик дает интересный вариант:

Я влез наверх при первом кваке джаза,

И стал читать: "Как веет эта фраза:

"Зри, в пляс -- слепец, поет увечна голь,

Здесь забулдыга -- бог, помешанный -- король" -

Тем злобным веком". Но твой зов веселый..

Это, разумеется, из Попова "Опыта о человеке". Уж и не знаешь, чемубольше дивиться: Попу ли, не сумевшему найти двусложного слова и сохранитьраз выбранный размер (к примеру, "пьяный" вместо "забулдыга"), или Шейду,заменившему прелестные строки куда более дряблым окончательным текстом. Илион боялся обидеть истинного короля? Размышляя о недавнем прошлом, я так и несмог задним числом уяснить, вправду ли он "разгадал мой секрет", как онобронил однажды (смотри примечания к строке 991)

Строки 425-426: за Фростом, как всегда (один, но скользкий шаг)

Речь идет, конечно, о Роберте Фросте (р. 1874). Эти строкиявляют нам одно из тех сочетаний каламбура с метафорой ("frost" -- "мороз"),в которых так был силен наш поэт. На температурных листках поэзии высокое -низко, а низкое -- высоко, так что совершенная кристаллизация возникаетградусом выше, чем тепловатая гладкость. Об этом, собственно, и говорит нашпоэт, касаясь атмосферы собственной славы.

Фрост является автором одного из величайших в английской литературестихотворений, которое каждый американский мальчик знает наизусть, -- озимнем лесе, об унылых сумерках, о бубенцах мягкой укоризны в тусклотемнеющем воздухе, стихотворения, завершающегося так мучительно и волшебно:две последние строки совпадают в каждом слоге, но одна -- личностна иматериальна, другая же -- идеальна и всемирна. Я не смею цитировать попамяти, дабы не сместить ни единого драгоценного словца.

При всех превосходных дарованиях Джона Шейда он так и не смог добиться,чтобы его снежинки опадали подобным же образом

Строки 430-431: Размыта мартом; фары, набегая,

Сияют, как глаза двойной звезды

Заметьте, как тонко сливается в этом месте телевизионная тема с темойдевушки (смотри строку 445: "еще огни в тумане...")

Строки 433-435: Мы в тридцать третьем жили здесь вдвоем,.. Седые волны

В 1933-ем году принцу Карлу исполнилось восемнадцать, а Дизе, герцогинеБольна, пять лет. Поэт вспоминает здесь Ниццу (смотри еще строку240), там провели Шейды первую часть этого года, но и на этот раз,как и в отношении других драгоценных граней прошлого моего друга, я нерасполагаю подробностями (а кто виноват, дорогая С.Ш.?) и не могу сказать,добрались ли они в их вполне вероятных прогулках до Турецкого мыса,разглядели ль, гуляючи по обыкновенно открытой туристам олеандровой аллее,италийскую виллу, построенную дедом королевы Дизы в 1908-ом году иназывавшуюся в ту пору Villa Paradiso (т.е. райская), а по-земблянски -Villa Paradisa, -- позже, дабы почтить любимую внучку, у виллы отняли первуюполовину названия. Здесь провела она первых пятнадцать летних сезонов своейжизни, сюда возвратилась в 1953-ом году "по состоянию здоровья" (как внушалинароду), на деле же, будучи сосланной королевой -- здесь проживает она ипоныне.

Когда разразилась (1 мая 1958 года) Земблянская революция, Дизаотправила королю сумбурное письмо, написанное на гувернанточьем английском,настаивая, чтобы он приехал и остался с ней, пока положение не прояснится

Письмо, перехваченное полицейскими силами Онгавы, перевел на топорныйземблянский индус, состоявший в партии экстремистов, и затем зачиталцарственному узнику вслух несосветимый комендант Дворца. Письмо содержалоодну, -- слава Богу, всего лишь одну -- сантиментальную фразу: "Я хочу,чтобы ты знал: сколько ты ни мучил меня, ты не смог замучить моей любви", иэта фраза приобрела (если перевести ее обратно с земблянского) следующийвид: "Я хочу тебя и люблю, когда ты порешь меня кнутом". Король оборвалкоменданта, назвав его гаером и мерзавцем, и вообще так ужасно оскорбил всехприсутствовавших, что экстремистам пришлось спешно решать, -- пристрелить лиего на месте или отдать ему подлинное письмо.

Со временем он сумел сообщить ей, что заточен во Дворце. ДоблестнаяДиза, в спешке оставив Ривьеру, предприняла романтическую, но по счастию неудавшуюся попытку вернуться в Земблу. Когда бы она сумела высадиться встране, ее бы немедленно заточили, а это весьма помешало бы спасению короля,удвоив тяготы побега. Послание карлистов, содержавшее эти несложныесоображения, остановило ее в Стокгольме, и она вернулась в свое гнездоразочарованная и разгневанная (полагаю, главным образом тем, что посланиевручил ей добродушный кузен по прозвищу "Творожная Кожа", которого она невыносила). Немного прошло недель, как она взволновалась пуще прежнего, -слухами о возможности смертного приговора для мужа. Вновь покинула онаТурецкий мыс и помчалась в Брюссель, и наняла самолет, чтобы лететь насевер, когда приспело другое послание, на этот раз от Одона, известившее,что он и король выбрались из Земблы, и что ей надлежит спокойно вернуться навиллу "Диза" и там ожидать новостей. Осенью этого же года Лавендер сообщилей, что вскоре прибудет от мужа человек, чтобы обговорить кое-какие деловыевопросы по части собственности, которыми она и муж совместно владеют заграницей. Сидя на террасе под джакарандой, она писала Лавендеру отчаянноеписьмо, когда высокий, остриженный и бородатый гость, понаблюдавший за неюиздали, прошел под гирляндами тени и приблизился с букетом "Красы богов" вруке. Она подняла глаза -- и, конечно, ни грим, ни темные очки не смогли ина миг одурачить ее.

Со времени ее окEнчательного отъезда из Земблы он дважды побывал у нее,в последний раз -- два года назад, и за утраченное время ее белолицая,темноволосая краса приобрела новый -- зрелый и грустный отсвет. В Зембле,где женщины большей частью белесы и весноваты, в ходу поговорка: belwifivurkumpf wid snew ebanumf -- "красивая женщина должна быть как роза ветровиз слоновой кости с четырьмя эбеновыми частями". Вот по этой нарядной схемеи создавала Дизу природа. Присутствовало в ней и что-то еще, понятое мнойлишь по прочтении "Бледного пламени" или, вернее, по перечтении его послетого, как спала с глаз первая горькая и горячая пелена разочарования. Я имеюв виду строки 261-267, в которых Шейд описывает жену. В ту пору,когда он писал этот поэтический портрет, его натурщица вдвое превосходилакоролеву Дизу годами. Я не хочу показаться вульгарным в столь деликатныхматериях. Однако факт остается фактом, -- шестидесятилетний Шейд придаетхорошо сохранившейся сверстнице вид неизменный и неземной, который он лелеялили ему полагалось лелеять в своем благородном и добром сердце. Но вот чтоудивительно: тридцатилетняя Диза, когда я в последний раз увидел ее всентябре 1958-го года, обладала поразительным сходством, -- разумеется, не смиссис Шейд, какой та стала ко времени, когда я впервые ее повстречал, но сидеализированным и стилизованным изображением, созданным поэтом в упомянутыхвыше строках "Бледного пламени". Собственно, идеализированным истилизованным оно является лишь по отношению к старшей из женщин: вотношении королевы Дизы -- в тот полдень, на той синеватой террасе -- онопредстало чистой, неприукрашенной правдой. Я верю, что читатель прочувствуетстранность этого, ибо, если он ее не прочувствует, что толку тогда писатьстихи или комментарии к ним или вообще писать что бы то ни было.

Она казалась также спокойней против прежнего: самообладание ееулучшилось. В прошлые встречи, да и во всю их земблянскую брачную жизнь, уней случались ужасные вспышки дурного нрава. В первые года супружества,когда он еще полагал возможным смирить эти взрывы и всполохи, для тогостараясь внушить ей разумный взгляд на постигшие ее напасти, вспышки этиочень сердили его, но постепенно он научился выгадывать на них и даже бывалим рад, -- они позволяли на все более долгие сроки избавляться от ееобщества, не призывая ее к себе после того, как отхлопает, удлиняясь,вереница дверей, или лично покидая Дворец для какого-нибудь укромногосельского приюта.

В начале их пагубного союза он усердствовал в стараниях овладеть ею, ноне преуспел. Он ей сказал, что никогда еще не предавался любви (и то быласовершенная правда, ибо подразумеваемое деяние могло обозначать для неетолько одно), и вынужден был за это сносить смешные потуги ее старательногоцеломудрия, поневоле отзывающие куртизанкой, принимающей то ли слишком ужстарого, то ли чересчур молодого гостя; что-то он ей такое сказал по этомуповоду (в основном, чтобы облегчить пытку), и она закатила безобразнуюсцену. Он начинял себя любовными зельями, но передовые признаки еезлосчастного пола с роковым постоянством отвращали его. Однажды, когда оннапился тигрового чаю, и надежды достаточно возвысились, он совершилоплошность, попросив ее исполнить прием, который она, совершая другуюоплошность, объявила ненатуральным и гнусным. В конце концов, он ей