Книга "Бледное пламя". Страница 37
ключа от замковой калитки или мальчишечьей морщинистой мошны, не диво, чтоон поглядывает за парапет, в манящую бездну.
Я выбирал эти образы наугад. Существуют пуристы, уверяющие, чтоджентльмен обязан использовать два револьвера -- по одному на каждый висок,либо один-единственный боткин (обратите внимание не правильноенаписание этого слова), дамам же надлежит либо заглатывать смертельную дозуотравы, либо топиться заодно с неуклюжей Офелией. Люди попроще предпочитаютразличные виды удушения, а второстепенные поэты прибегают даже к такимприхотливым приемам освобождения, как вскрытие вен в четвероногой ваннепродуваемой сквозняками душевой в меблирашках. Все это пути ненадежные ипачкотливые. Из не весьма обильных известных способов стряхнуть свое телосовершеннейший состоит в том, чтобы падать, падать и падать, следует,впрочем, с большой осторожностью выбирать подоконник или карниз, дабы неушибить ни себя, ни других. Прыгать с высокого моста не рекомендуется, дажеесли вы не умеете плавать, потому что вода и ветер полны причудливыхслучайностей, и нехорошо, когда кульминацией трагедии становится рекордныйнырок или повышение полисмена по службе. Если вы снимаете ячейку в сияющихсотах (номер 1915 или 1959), в разметающем звездную пыль высотном отелепосреди делового квартала, и отворяете окно, и тихонько -- не выпадаете, невыскакиваете, -- но выскальзываете, дабы испытать уютность воздуха, -всегда существует опасность, что вы ворветесь в свой личный ад, просквозивмирного сомнамбулу, прогуливающего собаку; в этом отношении задняя комнатаможет оказаться более безопасной, особенно при наличии далеко внизу крышистарого, упрямого дома с кошкой, на которую можно положиться, что она успеетубраться с дороги. Другая популярная отправная точка -- это вершина горы сотвесным обрывом метров, положим, в 500, однако ее еще поди поищи, ибопросто поразительно, насколько легко ошибиться, рассчитывая поправку насклон, а в итоге какой-нибудь скрытый выступ, какая-нибудь дурацкая скалавыскакивает и поддевает вас, и рушит в кусты -- исхлестанного,исковерканного и ненужно живого. Идеальный бросок -- это бросок с самолета:мышцы расслаблены, пилот озадачен, аккуратно уложенный парашют стянут,скинут, сброшен со счетов и с плеч, -- прощай, shootka (парашютка, маленькийпарашют)! Вы мчите вниз, но при этом испытываете некую взвешенность иплавучесть, плавно кувыркаетесь, словно сонный турман, навзничь вытягиваясьна воздушном пуховике или переворачиваясь, чтобы обнять подушку, наслаждаяськаждым последним мгновением нежной и непостижной жизни, подстеганнойсмертью, и зеленая зыбка земли то ниже вас, то выше, и сладострастнораспятое, растянутое нарастающей спешкой, налетающим шелестом, возлюбленноеваше тело исчезает в лоне Господнем. Если бы я был поэт, я непременнонаписал бы оду сладостной тяге -- смежить глаза и целиком отдатьсясовершенной безопасности взыскующей смерти. Экстатически предвкушаешьогромность Божьих объятий, облекающих освобожденную душу, теплый душфизического распада, космическое неведомое, поглощающее ту неведомуюминускулу, что была единственной реальной частью твоей временной личности.
Когда душа обожа2 Его, Которой ведет ее через смертную жизнь, когдаона различает знаки Его на всяком повороте тропы -- начертанными на скале,надсеченными на еловом стволе, когда любая страница в книге личной судьбынесет на себе Его водяные знаки, можно ли усомниться, что Он охранит настакже и в неизбывной вечности?
Так что же в состоянии остановить человека, пожелавшего совершитьпереход? Что в состоянии помочь нам противиться нестерпимому искушению? Чтов состоянии помешать нам отдаться жгучему желанию слиться с Богом?
Нам, всякий день барахтающимся в грязи, верно, будет прощенодин-единственный грех, который разом покончит со всеми грехами
Строка 501: l'if
Французское название тиса. Его английское название -- "yew", откуда иЮшейд ("тень тиса" -- смотри в строке 510). Интересно, чтопо-земблянски плакучая ива также называется "иф" (if, а тис называется -"таз", tas)
Строка 502: Большой батат
Омерзительный каламбур, намеренно помещенный чуть ли не вместоэпиграфа, дабы подчеркнуть отсутствие уважения к Смерти. Я еще со школьнойскамьи помню soi-distant{1} "последние слова" Рабле, находившиеся среди прочихблестящих обрывков в каком-то учебнике французского языка: "Je m'en vaischercher le grand peut-кtre"2
Строка 503: IPH
Хороший вкус и закон о диффамации не позволяют мне открыть настоящееназвание почтенного института высшей философии, в адрес которого наш поэтотпускает в этой Песни немало прихотливых острот. Его конечные инициалы, HP(High Philosophy{3}), снабдили студентов аббревиатурой "Hi-Phi", и Шейд тонкоспародировал ее в своих комбинациях -- IPH, или If{4}. Он расположен, и весьмаживописно, в юго-западном штате, который должен здесь остаться неназванным
Полагаю необходимым заявить также, что совершенно не одобряюлегкомыслия, с которым поэт наш третирует, в этой Песни, определенныеаспекты духовных чаяний, осуществить которые способна только религия (смотрипримечание к строке 549)
Строка 549: IPH презирал богов (и "Г")
Вот где истинный Гвоздь вопроса! И понимания этого, сдается мне, нехватало не только Институту (смотри строку 517), но и самому поэту
Для христианина никакая потусторонняя жизнь не является ни приемлемой, нивообразимой без участия Господа в нашей вечной судьбе, что, в свой черед,подразумевает заслуженное воздаяние за всякое прегрешение, большое и малое
В моем дневничке присутствует несколько извлечений из разговора между мной ипоэтом, бывшего 23 июня "на моей веранде после партии в шахматы, ничья". Япереношу их сюда лишь для того, что они прекрасно высвечивают его отношениек этому предмету.
Мне случилось упомянуть, -- забыл, в какой связи, -- о некоторыхотличиях его Церкви от моей. Нужно сказать, что наша земблянскаяразновидность протестантства довольно близка к "верхним" англиканскимцерквям, но обладает и кой-какими свойственными только ей одной возвышеннымистранностями. Нашу Реформацию возглавил гениальный композитор, наша литургияпронизана роскошной музыкой, и нет в целом свете голосов слаще, чем у нашихмальчиков-хористов. Сибил Шейд родилась в семье католиков, но уже в раннемдевичестве, как она сама мне рассказывала, выработала "собственную религию",что, как правило, означает, в самом лучшем случае, полуприверженность ккакой-либо полуязыческой секте, в худшем же -- еле теплый атеизм. Мужа онаотлучила не только от отеческой епископальной церкви, но и от всех иных формобрядового вероисповедания.
По какой-то причине мы разговорились о помутившемся ныне понятии"греха", о том, как оно смешалось с идеей "преступления", значительно болееплотски окрашенной, и я кратко остановился на своих детских впечатлениях отнекоторых обрядов нашей церкви. Мы исповедуемся на ухо священнику в богатоизукрашенном алькове, исповедчик держит в руке горящую свечу и стоит сбокуот высокого пасторского кресла, очень похожего по форме на коронационныйтрон шотландского короля. Бывши воспитанным мальчиком, я вечно боялсязакапать лилово-черный рукав священника жгучими восковыми слезами, что теклипо моим костяшкам, образуя тугую корочку; как завороженный, смотрел я наосвещенную выемку его уха, напоминавшую морскую раковину или лоснистуюорхидею, -- извилистое вместилище, казавшееся мне слишком просторным длямоих пустячных грехов.
ШЕЙД: Все семь смертных грехов пустячны, однако без трех из них -- безгордыни, похоти и праздности -- поэзия никогда не смогла бы родиться.
КИНБОТ: Честно ли основывать возражения на устаревшей терминологии?
ШЕЙД: На ней основана любая религия.
КИНБОТ: То, что мы называем Первородным Грехом, никогда устареть неможет.
ШЕЙД: Об этом я ничего не знаю. В детстве я вообще считал, что речьидет об убийстве L'homme est nй bon{1}.
КИНБОТ: И все же, основное определение греха -- это непослушаниеГосподней воле.
ШЕЙД: Как я могу слушаться того, чего не ведаю, и чего самуюсущественность я вправе отрицать?
КИНБОТ: Те-те-те! А существенность грехов вы тоже отрицаете?
ШЕЙД: Я могу назвать только два: убийство и намеренное причинение боли.
КИНБОТ: Значит, человек, ведущий совершенно уединенную жизнь, не можетбыть грешником?
ШЕЙД: Он может мучить животных. Может отравить источники своегоострова. Он может в посмертном заявлении оговорить невинного.
КИНБОТ: И стало быть, девиз?..
ШЕЙД: Жалость.
КИНБОТ: Но кто же внушил ее нам, Джон? Кто Судия жизни и Творец смерти?
ШЕЙД: Жизнь -- большой сюрприз. Не вижу, отчего бы смерти не быть ещебольшим.
КИНБОТ: Вот тут-то я и поймал вас, Джон: стоит нам отвергнуть ВысшийРазум, что полагает нашу личную потустороннюю жизнь и направляет ее, как нампридется принять невыносимо страшное представление о Случайности,распространенной на вечность. Смотрите, что получается. На всем протяжениивечности наши несчастные призраки пребывают во власти неописуемыхпревратностей. Им не к кому воззвать, не у кого испросить ни совета, ниподдержки, ни защиты -- ничего. Бедный призрак Кинбота, бедная тень Шейда,они могли заблудиться, могли поворотить не туда -- из одной лишьрассеянности или просто по неведению пустякового правила нелепой игрыприроды, -- если в мире вообще существуют какие-то правила.
ШЕЙД: Есть же правила в шахматных задачах: недопустимость двойныхрешений, к примеру.
КИНБОТ: Я подразумевал сатанинские правила, которые противник скорее
