Книга "Дар". Страница 56
"Капитал", чтобы Марксу, научившемуся читать по-русски, доставить "денгроссен руссишен гелертен", и путешествие в Иркутск, под видом членагеографического общества (при чем сибирские обыватели принимали его заревизора инкогнито), и арест вследствие доноса из Швейцарии, и бегство, ипоимка, и его письмо генерал-губернатору Восточной Сибири, в котором он снепонятной откровенностью рассказывал о своих планах. Всг это толькоухудшало судьбу Чернышевского. Юридически поселение должно было начаться10-го августа 70 года. Но только 2-го декабря его перевезли в другое место,в место, оказавшееся гораздо хуже каторги, -- в Вилюйск.
"Убранный Богом в долгий ящик Азии, -- говорит Страннолюбский, -- вглубину Якутской области, далеко на Северо-Восток, Вилюйск представлял собойпоселок, стоявший на огромной куче песку, нанесенного рекой, и окруженныйбесконечным моховым болотом покрытым почти сплошь таежником". Обитатели (500душ) были: казаки, полудикие якуты и небольшое число мещан (о которыхСтеклов выражается весьма живописно: "местное общество состояло из парычиновников, пары церковников и пары купцов" -- словно речь идет о ковчеге)
Там Чернышевского поместили в лучшем доме, а лучшим домом в Вилюйскеоказался острог. Дверь его сырой камеры была обита черной клеенкой; дваокна, и так упиравшихся в частокол, были забраны решетками. За отсутствиемкаких-либо других ссыльных, он очутился в совершенном одиночестве. Отчаяние,бессилье, сознание обмана, чувство несправедливости, подобное пропасти,уродливые недостатки полярного быта, всг это едва не свело его с ума. Подутро 10-го июля 72 года он вдруг стал ломать железными щипцами замок входнойдвери, весь трясясь, бормоча и вскрикивая: "Не приехал ли государь илиминистр, что урядник осмеливается запирать ночью двери?". К зиме он немногоуспокоился, но время от времени доносили... и тут попадается нам одно из техредких сочетаний, которые составляют гордость исследователя.
Когда-то, а именно в 53 году, отец ему писал (по поводу его "Опытасловаря Ипатьевской летописи"): "Лучше бы написал какую-нибудь сказочку..
сказочка еще и ныне в моде бонтонного мира". Через много лет, Чернышевскийсообщает жене, что хочет написать "ученую сказочку", задуманную в остроге, вкоторой ее изобразит в виде двух девушек: "Это будет недурная ученаясказочка (повторение отцовского ритма). Если б ты знала, сколько я хохоталсам с собой изобретая разные шумные резвости младшей... Сколько плакал отумиления, изображая патетические раздумья... старшей!". "Чернышевский, -доносили его тюремщики, -- по ночам то поет, то танцует, то плачет навзрыд".
Почта из Якутска шла раз в месяц. Январская книга петербургскогожурнала получалась только в мае. Развившуюся у него болезнь (зоб), онпытался сам лечить по учебнику. Изнурительный катарр желудка, который онзнал студентом, повторился тут с новыми особенностями. "Меня тошнит от"крестьян" и от "крестьянского землевладения", -- писал он сыну, думавшемуего заинтересовать присылкой экономических книг. Пища была отвратительная
Питался он почти только кашей: прямо из горшка -- серебряной столовойложкой, почти четверть которой сточилась о глиняные стенки в течение техдвадцати лет, за которые он сточился сам. В теплые летние дни он часамибывало стоял, закатав панталоны, в мелкой речке, что вряд ли было полезно,или, завернув голову полотенцем от комаров, похожий на русскую бабу, сосвоей плетеной корзиной для грибов гулял по лесным тропинкам, никогда вглушь не углубляясь. Забывал сигарочницу под лиственницей, которую не скоронаучился отличать от сосны. Собранные цветы (названий которых он не знал)завертывал в папиросную бумагу и посылал сыну Мише, у которого таким образомсоставился "небольшой гербарий вилюйской флоры": так и Волконская внукамсвоим завещала "коллекцию бабочек, флору Читы". Однажды у него на дворепоявился орел... "прилетевший клевать его печень, -- замечаетСтраннолюбский, -- но не признавший в нем Прометея".
Удовольствие, которое в юности он испытывал от стройного распределенияпетербургских вод, получило теперь позднее эхо: от нечего делать онвыкапывал каналы, -- и чуть не затопил одну из излюбленных вилюйцами дорог
Жажду просветительства он утолял тем, что учил якутов манерам, но попрежнему туземец снимал шапку за двадцать шагов и в таком положении кроткозамирал. Дельность, толковость свелись к тому, что он водоносцу советовалкоромыслом заменить волосяную дужку, резавшую ладони; но якут не изменилрутине. В городке, где только и делали, что играли в стуколку да страстнообсуждали цену на дабу, его тоска по общественной деятельности отыскаластароверов, записку по делу которых, чрезвычайно подробную и длинную (совключением даже вилюйских дрязг), Чернышевский преспокойно отправил на имягосударя, по-дружески предлагая ему помиловать их, потому что они его"почитают святым".
Он писал много, но почти всг сжигал. Сообщал родным, что результаты его"ученых занятий" несомненно будут приняты с сочувствием; труды эти -- пепел,мираж. Из всей груды беллетристики, которую он в Сибири произвел,сохранились, кроме "Пролога", две-три повести, какой-то "цикл" недописанных"новелл"... Сочинял он и стихи. По ткани своей они ничем не отличаются оттех, которые когда-то ему задавали в семинарии, когда он так перекладывалпсалом Давида: "Одна на мне лежала должность: чтобы отцовских пасть овец, исмладу петь я гимны начал, Творца чтоб ими восхвалять". В 75 году (Пыпину) иснова в 88 г. (Лаврову) он посылает "старо-персидскую поэму": страшная вещь!В одной из строф местоимение "их" повторяется семь раз ("от скудости страних, тела их скелеты, и сквозь их лохмотья их ребра видать, широки их лица, иплоски черты их, на плоских чертах их бездушья печать"), а в чудовищныхцепях родительных падежей ("От вопля томленья их жажды до крови...") напрощание, при очень низком солнце, сказывается знакомое тяготение автора ксвязности, к звеньям. Пыпину он пишет мучительные письма, упорно выражаяжелание наперекор администрации, заниматься литературой: "Эта вещь("Академия Лазурных Гор", подписанная "Дензиль Эллиот" -- будто бы санглийского) -- высоко литературного достоинства... Я терпелив, но -- янадеюсь, что никто не имеет мысли мешать мне работать для моего семейства..
Я знаменит в русской литературе небрежностью слога... Когда я хочу, я умеюписать и всякими хорошими сортами слога"
Плачьте, о! о Лилебее.
Плачем с вами вместе мы.
Плачьте, о! об Акраганте:
Подкреплений наши ждут!"Что такое (этот) гимн Деве Неба? -- Эпизод из прозаического рассказа внукаЭмпедокла... ...А что такое рассказ внука Эмпедокла? Один из бесчисленныхрассказов в "Академии Лазурных Гор". Герцогиня Кентерширская отправилась скомпанией светских своих друзей на яхте через Суэцкий канал (разрядка моя) вОст-Индию, чтобы посетить свое маленькое царство у Лазурных Гор, близГолконды. "Там занимаются тем, чем занимаются умные и добрые светские люди(рассказыванием рассказов), тем, что будет в следующих пакетах ДензиляЭллиота редактору "Вестника Европы" (Стасюлевичу, -- который ничего ненапечатал из этого).
Кружится голова, буквы в глазах плывут и гаснут, -- и вот, снова мы тутподбираем "тему очков" Чернышевского. Родных он просил прислать ему новые,но несмотря на старание особенно наглядно объяснить, всг-таки напутал, ичерез полгода ему прислали номер "четыре с половиной вместо пять или пять счетвертью".
Страсти к наставлению он тем давал исход, что Саше писал о Фермате,Мише -- о борьбе пап с императорами, жене -- о медицине, Карлсбаде,Италии... Кончилось тем, чем и должно было кончиться: ему предложилипрекратить писание "ученых писем". Это его так оскорбило и потрясло, чтобольше полугода он не писал писем вовсе (никогда власти не дождались от неготех смиренно-просительных посланий, которые, например, унтер-офицерДостоевский обращал из Семипалатинска к сильным мира сего). "От папаши нетникакого известия, -- писала в 79 году Ольга Сократовна сыну, -- уж жив лион, мой милый", -- и за эту интонацию многое простится ей.
Еще один паяц с фамилией на "ский" выскакивает вдруг в статисты: 15-гомарта 81 года "твой неизвестный ученик Витевский", как он рекомендуется сам,а по данным полиции -- выпивающий врач Ставропольской земской больницы, ссовершенно излишней горячностью протестуя против анонимного мнения, чтоЧернышевский ответствен за убийство царя, отправляет ему в Вилюйсктелеграмму: "Твои сочинения исполнены мира и любви. Ты этого (т. е
убийства) совсем не желал". От его ли безхитростных слов или от чегодругого, но правительство смягчилось, и в середине июня оказало острожномуквартиранту заботливую любезность: стены его помещения были оклеены обоямигри-перль с бордюром, а потолок затянут бязью, что в общем стоило казне 40рублей и 88 копеек, т. е. несколько дороже, чем пальто Яковлева и кофе Музы
А уже в следующем году торговля призраком Чернышевского закончилась тем, чтопосле переговоров между "добровольной охраной" и исполнительным комитетом"Народной Воли" относительно спокойствия во время коронации, было решено,что если она обойдется благополучно, Чернышевского освободят: так меняли егона царей -- и обратно (что получило впоследствии свое вещественноеувенчание, когда его памятником советская власть заместила в Саратовепамятник Александра Второго). Еще через год, в мае, было подано от имени егосыновей (он, конечно, об этом не знал) прошение, в самом что ни на естьпышном, душещипательном стиле; министр юстиции Набоков сделалсоответствующий доклад, и "Государь соизволил перемещение Чернышевского вАстрахань"
В исходе февраля 83 года (отяжелевшее время уже влачило судьбу его струдом), жандармы, ни словом не упомянув о резолюции, вдруг повезли его вИркутск. Всг равно, -- оставить Вилюйск само по себе было счастьем, и нераз, во время летнего пути по длинной Лене (так по родственному повторяющейволжский изгиб), старик пускался в пляс, распевая гекзаметры. Но в сентябрепутешествие кончилось, и с ним -- ощущение воли. В первую же ночь Иркутскпоказался всг тем же казематом в сугубо-уездной глуши. Поутру к нему зашелначальник жандармского управления Келлер. Николай Гаврилович сидел у стола,облокотившись, и не сразу откликнулся. "Государь вас помиловал", сказалКеллер, и повторил это еще громче, видя, что тот будто сонный или
