Школьная библиотека

верхнего края оконницы, но всякий раз их сбивает одним махомзлостный столб, и приходится им опять подниматься с самогониза.

Когда, на таких поездках, Норд-Экспрессу случалосьзамедлить ход, чтобы величаво влачиться через большой немецкийгород, где он чуть не задевал фронтонов домов, я испытывалдвоякое наслаждение, которое тупик конечного вокзала мнедоставить не мог. Я видел, как целый город, со своимиигрушечными трамваями, зелеными липами на круглых земляныхподставках и кирпичными стенами с лупящимися старыми рекламамимебельщиков и перевозчиков, вплывает к нам в купе, поднимаетсяв простеночных зеркалах и до краев наполняет коридорные окна

Это соприкосновение между экспрессом и городом еще давало мнеповод вообразить себя вон тем пешеходом и за него пьянеть отвида длинных карих романтических вагонов, с чернымипромежуточными гармониками и огненными на низком солнцеметаллическими буквами ("Compagnie Internationale..."),неторопливо переходящих через будничную улицу и постепеннозаворачивающих, со вспышкой всех окон, за последний ряд домов.

Иногда эта переслойка зрительных впечатлений мстила мне

За длинной чередой качких, узких голубых коридоров,уклоняющихся от ног, нарядные столбики в широкооконномвагоне-ресторане, с белыми конусами сложенных салфеток иаквамариновыми бутылками минеральной воды, сначалапредставлялись прохладным и стойким убежищем, где всепрельщало--и пропеллер вентилятора на потолке, и деревянныеболванки швейцарского шоколада в лиловых обертках у приборов, идаже запах и зыбь глазчатого бульона в толстогубых чашках; нопо мере того как дело подходило к роковому последнему блюду,все назойливее становилось ощущение, что прозрачный вагон совсем содержимым, включая потных, кренящихсяэквилибристов-лакеев (как ужасно напирал один на стол,пропуская сзади другого!), неряшливо и неосторожно вправлен вландшафт, причем этот ландшафт находится сам в сложноммногообразном движении,--дневная луна бойко едет рядом, вровеньс тарелкой, плавным веером раскрываются луга вдалеке, ближниеже деревья несутся навстречу на невидимых качелях и вдругсовершенно другим аллюром ускакивают, превращаясь в зеленыхкенгуру, между тем как параллельная колея сливается с другой, азатем с нашей, и за ней насыпь с мигающей травой томительноподнимается, поднимается,--пока вся эта мешанина скоростей незаставляла молодого наблюдателя вернуть только что поглощенныйим омлет с горячим вареньем.

Только ночью оправдывалось вполне волшебное названье"Compagnie Internationale des Wagons-Lits et des Grands ExpressEuropйens" ("Международное Общество спальных вагонов иевропейских акспрессов дальнего следования" (франц.)). Смоей постели под койкой брата (спал ли он? был ли он тамвообще?) я наблюдал в полумраке отделения, как опасливо шли иникуда не доходили предметы, части предметов, тени, частитеней. Деревянное что-то потрескивало и скрипело. У двери вуборную покачивалась на крюке одежда или тень одежды, и в тактей моталась кисть синего двустворчатого колпака, снизузакрывавшего потолочную лампу, которая бодрствовала за лазурьюматерии. Эти пошатывания и переборы, эти нерешительные подступыи втягивания было трудно юEвместить в воображении с дикимполетом ночи вовне, которая -- я знал -- мчалась там стремглав,в длинных искрах.

Я и дома старался бывало заманить сон тем, что пускалсознание по привычному кругу, видя себя, скажем, водителемпоезда, а тут и вправду мчало меня. Реалия, замыкаясь дремотой,блаженно обтекала сознание по мере того, как я все так хорошоустраивал,-- и беззаботные пассажиры (забота была моя, заботаменя дурманила) гордились властителем-машинистом, покуривали,обменивались знающими улыбками, ложились, дремали; а поезднаяприслуга (которую мне, собственно, некуда было деть) после нихпировала в вагоне-ресторане; сам же я, в гоночных очках и весьв масле и саже, высовывался из паровозной будки, стараясьвысмотреть сквозь ветер рубиновую точку в черной дали. Нозатем, уже во сне, я видел совсем-совсем другое -- цветнойстеклянный шарик, закатившийся под рояль, или игрушечныйпаровозик, упавший набок и все продолжавший работать бодрожужжащими колесами.

Течение моего сна иногда прерывалось тем, что ход поездазамедлялся. Тихо шагали мимо огни; проходя, каждый из нихзаглядывал в ту же щелку, и световой циркуль медленно мерилмрак купе. Поезд останавливался с протяжным вздохомвестингаузовских тормозов. Сверху вдруг падало что-нибудь(например, братние очки). Необыкновенно интересно былоподползти к изножию койки -- в сопровождении вывороченногоодеяла,--дабы осторожно отцепить шторку с нижней кнопки иоткатить ее вверх до половины (дальше не пускал край верхнейкойки). За стеклом был сказочный мир,-- сказочный потому, что яего подглядывал нечаянно и беззаконно, без малейшей возможностипринять в нем участие. Как сателлиты огромной планеты, бледныеночные бабочки вращались вокруг газового фонаря. Разъединеннаяна части газета ехала, погоняемая толчками ветра, по вылощеннойскамье. Где-то в вагоне слышались глухие голоса, уютноепокашливанье. Ничего особенно замечательного не было вслучайной части безымянной станции, невинно обнажившейся передомной и стынувшей, как мои ноги, но почему-то я не моготорваться от нее, покуда она сама не уезжала--Боже мой, какгладко снимался с места мой волшебный Норд-Экспресс.

На другое утро уже белелась и мчалась мимо мутная Бельгия;кафе-о-ле с отвратительными пенками как-то шло виду в окне,мокрым полям, искалеченным ивам по радиусу канавы, шеренгетополей, перечеркнутых полосой тумана. Поезд приходил в Париж вчетыре пополудни, и, даже если мы там только ночевали, я всегдауспевал купить что-нибудь, например маленькую медную Эйфелевубашню, грубовато покрытую серебряной хряской,--прежде, чемсесть в полдень на Сю-Экспресс, который, по пути в Мадрид,доставлял нас к десяти вечера в Биарриц, в несколькихкилометрах от испанской границы

2

Биарриц в те годы еще сохранял свою тонкую сущность

Пыльные кусты ежевики и плевелистые terrains а vendre (Участкидля продажи (франц.)), полные прелестных геометрид,окаймляли белую дорогу, ведущую к нашей вилле. Карлтон тогдаеще только строился, и суждено было пройти тридцати шести годамдо того, как генерал Мак Кроскей займет королевские апартаментыв Отель дю Пале, построенном на месте того дворца, где вшестидесятых годах невероятно изгибчивый медиум Daniel Ноте былпойман, говорят, на том, что босой ступней ("ладонью"вызванного духа) гладил императрицу Евгению по доверчивой щеке

На каменном променаде у казино видавшая виды пожилая цветочницас лиловатыми бровями ловко продевала в петлицу какому-нибудьпотентату в штатском тугую дулю гвоздики -- он скашивал взглядна ее жеманные пальцы, и слева у него вспухала складкаподбрюдка. Вдоль променада, по задней линии пляжа, глядящего вблеск моря, парусиновые стулья заняты были родителями детей,играющих впереди на песке. Делегату-читателю нетрудно будетвысмотреть среди них и меня: стою на голых коленях и стараюсьпри помощи увеличительного стекла поджечь найденную в пескегребенку. Щегольские белые штаны мужчин показались бы сегоднякомически ссевшимися в стирке; дамы же в летний сезон того годаносили бланжезые или гри-перлевые легкие манто с шелковымиотворотами, широкополые шляпы с большими тульями, густыевышитые белые вуали,-- и на всем были кружевные оборки -- наблузках, рукавах, парасолях. От морского ветра губы становилисьсолеными: пляж трепетал как цветник, и безумно быстро черезнего проносилась залетная бабочка, оранжевая с черной каймой

Проходили продавцы разной соблазнительной дряни--орешков чутьслаще моря, витых, золотых леденцов, засахаренных фиалок,нежно-зеленого мороженого и громадных ломких, вогнутых вафель,содержавшихся в красном жестяном бочонке: старый вафельщик сэтой тяжелой штукой на согнутой спине быстро шагал по глубокомумучнистому песку, а когда его подзывали, он, рванув ее заремень, сваливал с плеча на песок и ставил стойком свою краснуюпосудину, затем стирал пот с лица и, получив один су, пальцемприводил в трескучее движение стрелку лотерейного счастья,вращающуюся по циферблату на крышке бочонка: фортуне полагалосьопределять размер порции, и чем больше выходил кусоквафли, тем мне жальче бывало торговца.

Ритуал купанья происходил в другой части пляжа

Профессиональные беньеры, дюжие баски в черных купальныхкостюмах, помогали дамам и детям преодолевать страх и прибой

Беньер ставил клиента спиной к накатывающей волне и держал егоза ручку, пока вращающаяся громада, зеленея и пенясь, бурно