Школьная библиотека

Он закатил глаза и шумно выпустил воздух; затем,преувеличенно засуетившись, быстро дергая бровями, как человек,.который хочет поскорей забыться,-- отыскал в программеследующий номер.

-- Вот это дело,-- воскликнул он.-- "Эластическаяпродукция братьев Релли"; после чего -- "всемирно знаменитыйволшебник". Посмотрим.

"...Миновало,--думал тем временем Франц.--На этотраз--миновало. Ух... Надо быть крайне осторожным... Собственноговоря, должна быть известная прелесть в том, что она вот -моя, а он сидит рядом и не знает. И все-таки страшно,-Господи, как страшно..."

Представление завершилось кинематографической картиной,как это принято во всех цирках и мюзик-холлах с тех давних пор,как появился первый обольстительный "биоскоп". На мигающемэкране, странно плоском -- после живой сцены,-- шимпанзе вунизительном человеческом платье совершал человеческие,унизительные для зверя действия. Марта смеялась, приговаривая:"Нет, какой умный, какой умный!.."

Франц в изумлении цокал языком и серьезно утверждал, чтоэто загримированный ребенок.

Когда они вышли на морозную улицу, озаренную фасадомтеатра, и подкатил верный Икар, Драйер, спохватившись, чтопоследние дни он как-то прервал свои наблюдения над шофером, инемного рассердившись на самого себя за то, что до сих пор непришел к определенному выводу, подумал, что сейчас как развремя кое-что подсмотреть. Он пристально глянул на шофера,который поспешно натягивал меховые рукавицы, и попробовал носомпоймать пар, выходивший у него изо рта. Тот встретил его взгляди, показывая коричневые корешки зубов, вопросительно и невинноподнял брови.

-- Холодно-холодно,-- быстро сказал Драйер.-- Не правдали?

-- Какое там!..--ответил шофер.--Какое там... "Неуловим,-подумал Драйер.-- А ведь почти наверное,--пока мы были втеатре... Румян, глаза--счастливые... А впрочем,-- черт егознает... Ну, посмотрим, как он будет править".

Но правил шофер хорошо. Франц, благоговейно сидевший напереднем стульчике, слушал гладкую быстроту, разглядывал цветыв вазочке, телефон, часы, серебряную пепельницу. Снежная ночь врасплывчатых звездах фонарей шелестела мимо широкого окна.

-- Я здесь выйду,-- сказал он, обернувшись.-- Мне отсюдаблизко пешком...

-- Подвезу, подвезу,-- ответил Драйер, позевывая. Мартапоймала взгляд Франца и быстро, едва заметно покачала головой

Он понял. Драйер, привыкнувший видеть его у себя в доме чуть лине каждый вечер, не поинтересовался узнать, где "в сущностиговоря" он живет,-- и это нужно было так и оставить вмолчаливой и благоприятной неизвестности. Он нервно кашлянул исказал: -- Нет, право же... Мне хочется поразмять ноги. -- Волятвоя,-- сквозь зевоту проговорил Драйер и постучал кулаком впереднее стекло.

-- Зачем стучать?--в скобках заметила Марта.-- Я непонимаю тебя... Ведь есть для этого трубка.

Франц, очутившись на безлюдной, белой улице, поставилворотник, засунул кулаки в карманы, и, сгорбясь, быстро пошелпо направлению к своему дому. По воскресеньям, на наряднойулице в западной части города, он ходил совсем иначе,-- нотеперь было не до того,-- крепко пробирал мороз. Ту воскреснуюстоличную походку было вначале не так легко усвоить;, состоялаона в том, чтобы, вытян2 и скрестив руки (непременно в хорошихперчатках) на животе,--будто придерживаешь пальто,--ступатьочень медленно и плавно, выкидывая ноги носками врозь. Такшествовали все молодые щеголи по той нарядной улице,--изредкаоглядываясь на женщин,--не меняя при этом положения рук, а лишьслегка дернув плечом; и опять -- врозь, врозь, раз-два, оченьмедленно. Но в такую ночь, на безлюдном морозе, человек ходитне напоказ.

Впрочем Франц скоро разогрелся, и даже стал посвистывать

К черту ее мужа. Не нужно трусить. Такое блаженство,-- ведь этодается не всякому. Что она сейчас делает? Верно приехала,раздевается. Белые бедра с двумя ямками. И, разумеется, она несолгала, когда поклялась, что только очень редко, только подолгу службы -- когда иначе было бы подозрительно. Нет, этонеприятная мысль... желтошерстая гадина. Лезет небось. К черту! Теперь она села на постель. Еще три-четыре дома, и вот онасбросила туфли. Когда дойду вон до того фонаря, она опуститголову на подушку. Теперь перейду улицу. Так. Она потушиласвет. У них общая спальня. Опять--эта мерзость... нет, этогосегодня не может, не должно быть. Вот еще один квартал,-так,-- и она уснула. Площадь. Она спит. Завтра пятница,-- тутбудет базар. Вот, наконец, я моя улица. Чудесная скрипка,-- итак сказочно... прямо райское что-то... И волшебник хорош был

Вероятно, это все очень простые фокусы, легко в общемраскусить, в чем дело... Теперь она спит крепко. Опять что-тослучилось с этим ключом,--черт его побери. Вертишь, вертишь..

Свет на лестнице опять не действует. Так можно загрохотать,коли оступишься... И вот этот ключ -- тоже мудрит...

В тускло освещенном коридоре, у полуоткрытой двери своейкомнаты, стоял старичок-хозяин и неодобрительно качал головой

Был он в сером халатике, в клетчатых домашних сапожках.

-- Ай-я-яй! -- проговорил он, когда Франц с нимпоравнялся.-- Ай-я-яй... Опять после одиннадцати ложитесь

Нехорошо, сударь.

Франц сухо пожелал ему доброй ночи и хотел пройти, но тотвцепился ему в рукав.

-- Я, впрочем, не могу сердиться сегодня,-- сказал онпроникновенно.--У меня радость: супруга приехала. -Поздравляю,--сказал Франц.

-- Но всякая радость,-- продолжал старичок, не отпускаяего рукава,-- всякая радость несовершенна. Моя старушкаприехала больной

Франц соболезнующе хрюкнул

-- И вот,-- крикнул ясным голосом старичок.-- Она сидит вкресле... Поглядите.

Он пошире приоткрыл дверь, и, точно, Франц увидел надспинкой кресла старушечий седой затылок с какой-то наколочкойна макушке.

-- Вот,-- повторил старичок, глядя на Франца блестящими,немигающими глазами.

Франц, не зная, что сказать, глупо улыбнулся. -- А теперь-- спокойной ночи,-- отчетливо проговорил старичок, и шмыгнув ксебе в комнату, закрыл дверь. Франц было пошел, но вдругостановился. -- Послушайте,-- сказал он через дверь,-- а какнасчет кушетки? Молчание. Он постучал.

И вдруг послышался чей-то хриплый, напряженный, фальшивыйголосок.

-- Кушетка уже поставлена,-- скрипнул голосок.-- Я вамдала мою собственную кушетку.

-- Чудаки!--брезгливо усмехнулся Франц и пошел к себе. Вего комнате действительно было прибавление мебельногосемейства. Прибавление твердое, ветхое, сизое, в мелкихкрасноватых цветочках. Марта, когда пришла на следующий день,сморщила нос и так оставшись -- со сморщенным носом,-- кушеткупотрогала, нащупала больную пружину, приподняла вялую бахрому

"Ну что ж, ничего не поделаешь,--сказала она наконец.--Я с егостарухой ссориться не намерена. Дай-ка сюда эти две подушки

Да, так как будто лучше выглядит..." -- И вскоре они привыкли кней, к ее сизой ветхости, к причудам ее пружин и к ее манеренеодобрительно крякать, когда на нее садились.

Но не одной. кушеткой обогатилась комната Франца. Однажды,в особенно благодушную минуту, Драйер дал ему свыше положенныхденег еще некоторую сумму, и спустя недели две (кстати сказать,близилось Рождество) в платяном шкалу появился новый жилец:долгожданный смокинг.

-- Вот и отлично,-- сказала Марта, пощипываяматерию.--Теперь остается одно: нужно тебе научиться танцевать

Придешь завтра,-- мы после ужина под граммофон и попляшем.:

Франц сдуру явился в новом смокинге. Она пожурила его зато, что эдак, зря, смокинг треплет; однако, нашла, что он ему клицу. Было около девяти. Ужинали обыкновенно в девять. Драйердолжен был приехать с минуты на минуту. Он в этом смысле былочень аккуратен, всегда предупреждал по телефону, что настолько-то вернется раньше или позже, ибо чрезвычайно любилслышать в телефон тихий ровный голос жены, голос в нежнойперспективе, Марта всегда удивлялась его точности,-- и несмотряна то, что сама относилась ко времени бережно и внимательно,точность мужа в данном случае ее раздражала. Нынче он не