Школьная библиотека

него искоса -- и снова написала "Драйер", крупными буквами

Прищурилась и стала тщательно, крепко вымарывать. Кончиккарандаша хрустнул и сломался. Она кинула ему книжку и встала.

франц молчал. Тикали часы. Марта стояла перед ним исмотрела, смотрела, словно внушала ему что-то. И вдруг внестерпимой тишине хлопнула входная дверь, и грянул ликующийголос Тома.

-- Пришел,-- глухо сказала Марта, и на мгновение ее лицостранно исказилось.

Драйер вошел не совсем так бодро, как всегда,--и не совсемтак бодро поздоровался с Францем. Франц сразу ошалел от ужаса.

-- Почему так поздно?--спросила Марта,--почему ты незвонил?

-- Так уж случилось, моя душа, так уж случилось. Он хотелулыбнуться, но ничего не вышло. -- Ну-с, мне пора,-- поспешно ихрипло закричал Франц.

Он потом не помнил, как попрощался, как надел пальто, какоказался на улице.

-- Это не совсем так,-- сказала Марта,-- я чувствую, чтоэто не совсем так. Скажи мне, в чем дело? -- Скучное дело, моядуша. Человек убит. -- Опять шутки, шутки...-- застонала Марта

-- К сожалению, нет,--тихо сказал Драйер.--Мы, видишь ли, навсем ходу бухнулись в трамвай. Номер семьдесят третий. Я толькопотерял шляпу, да здорово стукнулся обо что-то. В таких случаяххуже всего приходится шоферу. Отвезли в больницу, был еще жив,там умер. Лучше не проси подробностей.

Они сидели Друг против друга, у накрытого стола. Драйер,потупясь, ел холодного цыпленка. Марта, с бледным лоснящимсялицом, с мельчайшими капельками пота над губой, где чернелитонкие волоски, глядела, прижав пальцы к вискам, на белую,белую, нестерпимо белую скатерть

VII

Не докончив увлекательной, но несколько сбивчивой беседы ссинещеким мадьяром (или евреем, или баском) о том, можно лихирургическим путем (то есть выливая на него ведра крови!) такобработать хвост тюленя, чтобы тюлень мог ходить стоймя, Драйеррезко проснулся и с отчаянной поспешностью, словно имел дело садской машиной, остановил разошедшийся будильник. ПостельМарты, охочей до холодка раннего часа, была уже пуста. Онпривстал и почувствовал боль в плече: электрический звонок извчерашнего дня в нынешний. По коридору, в голос плача,прошумела сердобольная Фрида. Он осмотрел, вздыхая, большущеефиолетовое пятно на толстой плечевине.

Умываясь, он из ванны слышал, как в соседней комнате Мартадышит и похрустывает, делая модную гимнастику. Потом закурилсигару, улыбнулся от 'боли, надевая пальто, и вышел.

Заметив, что у ограды стоит садовник (он же сторож),Драйер подумал, что хорошо бы хоть теперь, путем прямоговопроса, разрешить тайну, занимавшую его так давно.

-- Вот беда, так беда,-- степенно сказал садовник, когдаДрайер подошел.-- А ведь в деревне -- отец и четыре сестрички

Шарахнуло, стало быть, на гололедице,--вот и капут.

-- Да,-- кивнул Драйер,-- ему проломило голову, груднуюклетку,-- все.

-- Хороший, веселый парень,-- сказал садовник счувством.-- И помер. У него от гаража ключ, должно быть,остался. Заперто.

-- Послушайте,-- начал Драйер,-- вы случайно незаметили...-- дело в том, что я сильно подозреваю...

Он запнулся. Пустяк, время глагола остановило его. Вместотого, чтобы спросить "он пьет?", надобно было спросить "онпил?". Благо4аря этой перестановке времени получалась какая-тологическая неловкость. Труп не может быть пьяницей; а что былораньше -- много ли, мало ли пролилось того-сего внесуществующую теперь глотку,-- нет, это перестало бытьзабавным...

-- ...я насчет садовой дорожки. Сильно подозреваю, чтоможно тут поскользнуться. Вы бы ее песком посыпали...

"Финис...-- усмехнулся он про себя, сидя в таксомоторе.-Икар продам без ремонта. Ну его... Марта не хочет новой машины

Права, пожалуй. Надо переждать".

Но Марта отказалась от автомобиля совсем по другойпричине. Как-то странно, подозрительно выходит, если непользуешься собственной машиной, отправляясь (три-четыре раза внеделю, ровно к семи часам вечера) на урок ритмическихпоклонений и всплескиваиий ("Флора, прими эти розы..." или: "О,Солнце..."). А не могла она пользоваться ею потому, что отшофера до анонимного письмеца один только шаг. Нужно, значит,обратиться к другим,-- и самым разнообразным,-- способампередвижения, вплоть до подземной железной дороги, привозившейочень удобно из любой части города (а окружной путь былнеобходим,-- хотя пешком можно было дойти в четверть часа) нату улицу, которая выходила на площадь, где по вторникам ипятницам продавалась рыба, шерстяные носки, всякая всячина

Драйер, кстати сказать, никогда в подземных вагонах не ездил,утверждая, что там всегда попахивает сыром. Вообще,-- еслисоблюсти вот эти небольшие, но скучнейшие предосторожности, онвряд ли мог догадаться, что она не четыре раза в неделю, атолько раз,-- да и то не всегда,--склоняется, рассыпаяневидимые цветы, босоногая, в тунике, среди семи-восьми такихже плавных, полуголых, богатых дам,

В тот день, когда в газете, в отделе происшествиймелькнули коммерсант Драйер (владелец магазина "Дэнди") и егопочему-то безымянный -- и, значит, уже навеки безымянный -шофер, в тот день Марта пришла немного раньше обыкновенного

Франц еще не возвращался со службы. Она села на сизую кушетку,принявшую ее с недовольным кряком, и стала ждать. Лицо у неебыло нынче особенно бледное, с едва подкрашенными губами; онанадела закрытое платье, бежевое, с пуговками. Когда, знакомымишагами простучав по коридору, вошел Франц (с той резкойбесцеремонностью, с которой мы входим в собственную, заведомопустую, комнату), она не улыбнулась. Увидев ее, Франц радостноахнул и, не снимая шляпы, принялся кропить Марту мелкимипоцелуями.

-- Ты уже знаешь?--спросила она, и в глазах у нее было тостранное выражение, которое он надеялся сегодня не увидеть.

-- Еще бы,-- сказал он, и, встав с кушетки, быстро стянулс шеи разноцветное кашне.-- В магазине узнал. Меня дажерасспрашивали, как и что. Я, по правде сказать, вчера немногоиспугался, когда он так мрачно вошел. Ужас. -- Что ужас, Франц?

Он уже был без пиджака, без галстука и шумно мыл руки.

-- Да вот -- куски стекла прямо в морду. Углами. А потомтяжелая артиллерия -- металл, удар металла... взрываетсяготова. Я такие вещи так ясно себе представляю. Прямо тошнит

Она дернула плечом:

-- Все--нервы, Франц, нервы. Поди сюда. Он подсел к ней,и, стараясь не замечать, что сегодня все как-то по-новому, чтоона поглощена какими-то чуждыми мыслями, тихо спросил:

-- А что,-- моих туфелек ты сегодня не наденешь? Это былоусловное иносказание. Но Марта как будто и не расслышала.

-- Франц,-- сказала она, гладя его по руке и этим его рукуудерживая,-- я ведь вчера предчувствовала... Подумай, он чудомвыскочил...

На душе у него сразу стало темновато, что-то внутри скучнозаскулило; он отвернулся и хотел засвистеть, но звука неполучилось,-- и он так и остался с мрачно выпяченными губами.

-- Что с тобой? Франц! Перестань дурачиться. Слышишь!

Она притянула его к себе за шею; он напрягся, недавался,-- но вдруг ее острый, бриллиантовый взгляд полоснулего, и он весь как-то осел, как оседает с жалобным пискомдетский воздушный шар. Слезы обиды затуманили очки. Он прижалсящекой к ее плечу.

-- Я не могу так,-- заговорил он тихонько подвывая.-- Ужевчера вечером... Нет, я не могу так. Уже вчера я почувствовал,что ты меня как-то не по-настоящему, не всецело... Я не могу..

Ты так его ждала, так волновалась! И вот теперь -- продолжаешьоб этом. Ах, это очень тяжело...

Марта замигала в недоумении. Потом поняла. -- Вот оночто,-- протянула она, усмехнувшись.-- Вот оно что... Прелестно!

Она взяла его голову, поглядела ему в глаза пристально истрого, и затем медленно, с полуоткрытым ртом, словно хотеламягко укусить, приблизилась к его лицу, завладела его губами.

-- Эх ты...-- сказала она, медленно отпустив его,-- эхты...-- повторила она, кивая и усмехаясь в нос.-- Я хочу, чтобыты понял, какой ты глупый... Постой же...

Но Франц нежно взбесился. С края кушетки хлопнула на пол