Школьная библиотека

на санки плоские -- и с треском

по голубому... А потом, -

когда меняется картина,

и в детской сумрачно горит

рождественская скарлатина

или пасхальный дифтерит, -

съезжать по блещущему ломко,

преувеличенному льду

в полутропическом каком-то,

полутаврическом саду..

-- куда из нашего Александровского, волею горячечной мечты, перекочевывалвместе со своим каменным верблюдом генерал Николай Михайлович Пржевальский,тут же превращающийся в статую моего отца, который в это время находилсягде-нибудь, скажем, между Кокандом и Асхабадом -- или на склонах Сининскихальп.....

-- сядет, оправит сложившееся не так крыло. Погода будет вероятно серенькая

Изменения в облике окрестности, которые я не могу представить себе истарейшие приметы, которые я почему-то забыл, будут встречать меняпопеременно, даже смешиваясь иногда. Мне кажется, что при ходьбе я будуиздавать нечто вроде стона, в тон столбам. Когда дойду до тех мест, где явырос, и увижу то-то и то-то -- или же, вследствие пожара, перестройки,вырубки, нерадивости природы, не увижу ни того, ни этого (но всг-такикое-что, бесконечно и непоколебимо верное мне, разгляжу -- хотя бы потому,что глаза у меня все-таки сделаны из того же, что тамошняя серость,светлость, сырость), то, после всех волнений, я испытаю какую-тоудовлетворенность страдания -- на перевале, быть может, к счастью, о котороммне знать рано (только и знаю, что оно будет с пером в руке).....

вспыхнула жизнь, но рифма сама отпала. Благодарю тебя, Россия, за чистыйи... второе прилагательное я не успел разглядеть при вспышке -- а жаль

Счастливый? Бессонный? Крылатый? За чистый и крылатый дар. Икры. Латы

Откуда этот римлянин? Нет, нет, всг улетело, я не успел удержать.

Он купил пирожков (один с мясом, другой с капустой, третий с сагой,четвертый с рисом, пятый... на пятый не хватило) в русской кухмистерской,представлявшей из себя как бы кунсткамеру отечественной гастрономии, и скоросправился с ними, сидя на сырой скамье в сквере.....

этот драгоценный маленький шкал. Александр Яковлевич вдруг встал и, как быслучайно, так переставил стул около письменного стола, чтобы ни он, ни тенькниг никак не могли служить темой для призрака.

Разговор тем временем перешел на какого-то советского деятеля,потерявшего после смерти Ленина власть. "Ну, в те годы, когда я видал его,он был в зените славы и добра", -- говорил Васильев, профессиональноперевирая цитату.

Молодой человек, похожий на Федора Константиновича (к которому именнопоэтому так привязались Чернышевские), теперь очутился у двери, где, преждечем выйти, остановился в полоборота к отцу, -- и, несмотря на свой чистоумозрительный состав, ах, как он был сейчас плотнее всех сидящих в комнате!Сквозь Васильева и бледную барышню просвечивал диван, инженер Керн былпредставлен одним лишь блеском пенснэ, Любовь Марковна -- тоже, сам ФедорКонстантинович держался лишь благодаря смутному совпадению с покойным, -- ноЯша был совершенно настоящий и живой и только чувство самосохранения мешаловглядеться в его черты.....

предложение мое, но поверьте, бывают же случаи, когда обаяние человеческогоподвига совершенно искупает литературную ложь, а он был сущий подвижник, иесли бы вы пожелали описать его жизнь, я б вам много мог порассказатьлюбопытного". Мне совсем не хотелось писать о великом шестидесятнике, а ещетого меньше о Яше, как со своей стороны настойчиво советовала мне АлександраЯковлевна (так что в общем получался заказ на всю историю их рода). Ноневзирая на то, что меня и смешило и раздражало это их стремление указыватьпуть моей музе, я чувствовал, что еще немного, и Александра Яковлевназагонит меня в такой угол, откуда я не вылезу, и что, подобно тому, как мнеприходилось являться к ней в Яшином галстуке (покуда я не придумалотговориться тем, что боюсь его затрепать), точно также мне придется засестьза писание новеллы с изображением Яшиной судьбы.....

в полутемную залу, где на диване в неподвижных позах, в различных горестныхпреклонениях аллегорий на могильных барельефах, молчали Оля и ее двоеприятелей; это было одно мгновение, одно мгновение гармонии теней, ногоспожа Г. будто бы это мгновение отметила, или вернее отложила его, чтобычерез несколько месяцев к нему фуксом возвратиться.

К весне револьвер вырос. Он принадлежал Рудольфу, но долгое времянезаметно переходил от одного к другому, как теплое на веревке кольцо иликарта с негритяночкой. Как это ни странно, мысль исчезнуть всем троим, дабывосстановился -- уже в неземном плане -- некий идеальный и непорочный круг,всего страстнее разрабатывалась Олей, хотя теперь трудно установить, кто икогда впервые высказал ее; а в поэты предприятия вышел Яша, положениекоторого казалось наиболее безнадежным, так как всг-таки было самымотвлеченным; но есть печали, которых смертью не лечат, оттого что онигораздо проще врачуются жизнью и ее меняющейся мечтой: вещественная пуля ихне берет, отлично зато справляясь с вещественной страстью Рудольфовых иОлиных сердец.....

напрокат у соседа-мясника: в плюшевых креслах, на нее поставленных, сиделидве толстых горничных и двое малых детей купца, горничные пели, детиплакали, купец с приятелем дули пиво и гнали лошадей, погода стояла чудная,так что на радостях они нарочно наехали на ловко затравленноговелосипедиста, сильно избили его в канаве, искромсали его папку (он былхудожник) и покатили дальше очень веселые, а придя в себя, художник догналих в трактирном саду, но полицейских, попытавшихся установить их личность,они избили тоже, после чего, очень веселые покатили по шоссе дальше, аувидев, что их настигают полицейские мотоциклетки, стали палить изревольверов, и в завязавшейся перестрелке был убит трехлетний мальчикнемецкого ухаря-купца.....

дергались жадной жизнью, так что через минуту завладели им, мурашкамипобежали по коже, заполнили голову божественным жужжанием, и тогда он опятьзажег свет, закурил и, лежа навзничь, -- натянув до подбородка простыню, аступни выпростав, как Сократ Антокольского, -- предался всем требованиямвдохновения. Это был разговор с тысячью собеседников, из которых лишь одиннастоящий, и этого настоящего надо было ловить и не упускать из слуха. Какмне трудно, и как хорошо... И в разговоре татой ночи сама душа нетататот..

безу безумие безочит, тому тамузыка татот.....

странно пустым лифтом на восьмой этаж, где в конце серого как пластелинкоридора, в узкой комнатке, пахнувшей "разлагавшимся трупом злободневности"(как острил первый комик редакции), сидел секретарь, лунообразный флегматик,без возраста и словно без пола, не раз спасавший положение, когда граживалиразгромом недовольные той или другой заметкой, -- какие-нибудь местныеплатные якобинцы или свой брат, шуан, здоровенный прохвост из мистиков.

Гремел телефон, промахивал, развеваясь, метранпаж, театральныйрецензент всг читал в углу приблудную из Вильны газетку.....

прочтет нам свою новую, свою философскую трагедию".

Герман Иванович Буш, пожилой, застенчивый, крепкого сложения,симпатичный рижанин, похожий лицом на Бетховена, сел за столик ампир, гулкооткашлялся, развернул рукопись; у него заметно дрожали руки и продолжалидрожать во всг время чтения.

Уже в самом начале наметился путь беды. Курьезное произношение чтецабыло несовместимо с темнотою смысла. Когда, еще в прологе, появился идущийпо дороге Одинокий Спутник, Федор Константинович напрасно понадеялся, чтоэто метафизический парадокс, а не предательский ляпсус.....