Школьная библиотека

Прежний служитель вернулся. "Вот вам ваш саквояж, -- весело сказал он

-- Сожалею, что вы пропустили кремонский автобус."

-- По крайности, -- и сколько достойной иронии постарался вложить нашневезучий друг в это "по крайности", -- с вашей женой все в порядке,надеюсь?

-- Будет в порядке. Похоже, придется ждать до утра.

-- А теперь, -- сказал Пнин, -- где расположен публичный телефон?

Служитель махнул карандашом вдаль и вбок, насколько достал, не вылезаяиз логова. Пнин пошел с саквояжем в руке, но был окликнут. Теперь карандашторчал поперек улицы.

-- Слушайте, видите, там двое парней грузят фургон? Они прямо сейчаседут в Кремону. Скажите им, что вы от Боба Горна. Они вас возьмут

3

Некоторые люди -- и я в их числе -- не переносят счастливых концов. Намкажется, что нас надувают. Беда происходит всегда. В деяньях рока нет местабраку. Лавина, остановившаяся по пути вниз в нескольких футах надсъежившейся деревушкой, поступает и неестественно, и неэтично. Если бы ячитал об этом кротком пожилом господине, а не писал о нем, я предпочел бы,чтобы он, достигнув Кремоны, обнаружил, что лекция назначена не на этупятницу, а на следующую. В действительности, однако ж, он не толькоблагополучно доехал, но и успел отобедать: фруктовый коктейль на затравку,мятное желе к неопределимой принадлежности мясу, шоколадный сироп иванильное мороженое. И вскоре за тем, переевший сладкого, облаченный вчерный костюм и успевший пожонглировать тройкой рукописей, которые он витоге все впихнул в пиджак, чтобы среди прочих оказалась и нужная (одолеваятем самым несчастный случай математической необходимостью), Пнин уже сиделна стуле близ кафедры, стоя за которой, Джудит Клайд -- блондинка безвозраста, в искусственных аквамариновых шелках, с большими плоскими щеками вкрасивых леденцово-розовых пятнах и с яркими глазами, купавшимися за пенснебез оправы в безумной синеве, представляла докладчика:

-- Сегодня, -- говорила она, -- нашим докладчиком будет... Это, кстати,уже третья наша пятница: в прошлый раз, как вы помните, мы с наслаждениемслушали рассказ профессора Мура о сельском хозяйстве Китая. Сегодня здесь снами, я горда сообщить вам об этом, уроженец России, а ныне гражданин нашейстраны, профессор, -- теперь, боюсь, я добралась до самого трудного, -профессор Пан-нин. Надеюсь, я правильно это произнесла. Он, разумеется, врядли нуждается в том, чтобы его представляли, и все мы счастливы, что он здесьс нами. У нас впереди долгий вечер, долгий и поучительный, и я уверена, чтовсем вам захочется задать ему разные вопросы. Кстати, его отец, как мнерассказывали, был домашним доктором Достоевского, кроме того, он многопутешествовал по обе стороны железного занавеса. Поэтому я не стану большеотнимать у вас драгоценное время и только добавлю несколько слов о нашейследующей пятничной лекции из этой программы. Я уверена, что все вы согромной радостью узнаете, что мы припасли для вас чудесный сюрприз. Нашследующий лектор -- это выдающийся поэт и прозаик мисс Линда Лейсфильд. Всемы знаем, что она написала стихи, рассказы и прозу. Мисс Лейсфильд родиласьв Нью-Йорке. Ее предки с обеих сторон сражались в рядах бойцов РеволюционнойВойны -- тоже с обеих сторон. Свое первое стихотворение она сочинила ещестуденткой. Многие ее стихи -- по крайней мере три из них -- опубликованы вантологии "Отклики. Сто лирических стихотворений американских женщин олюбви". В 1932 году она получила премию, присуждаемую...

Но Пнин не слушал. Легкая зыбь, отголосок недавнего приступа, приковалаего зачарованное внимание. Ее хватило всего на несколько ударов сердца сдобавочной систолой здесь и там -- последнее, безвредное эхо, -- онарастворилась в скудной реальности, когда почтенная хозяйка вечера пригласилаего за кафедру; но пока видение длилось, каким оно было ясным! В серединепервого ряда он увидел одну из своих прибалтийских теток в жемчугах,кружевах и накладных белокурых буклях, надеваемых ею на все выступлениязнаменитого, хоть и бездарного актера Ходотова, которого она издалекаобожала, пока не сошла с ума окончательно. Подле нее сидела и обмахиваласьпрограммкой, застенчиво улыбаясь, клоня гладкую темную головку и сияя Пнинунежным карим взором из-под бархатистых бровей, его мертвая возлюбленная

Убитые, забытые, неотмщенные, 5подвластные тлению, бессмертные сидели егостаринные друзья, расточившись по смутному залу среди людей совсем недавних,вроде мисс Клайд, скромно вернувшейся в первый ряд. Ваня Бедняшкин,расстрелянный красными в Одессе в 1919-м за то, что отец его был либералом,весело помахал бывшему однокашнику рукой из заднего ряда. И усевшиесяпонеприметней, доктор Павел Пнин и его взволнованная жена, оба немногоразмытые, но в целом прекрасно оправившиеся от темного их распада, смотрелина сына с такой же всепоглощающей любовью и гордостью, с какой смотрели втот вечер 1912 года, когда на школьном празднике в честь столетия победы надНаполеоном он (мальчик в очках, такой одинокий на сцене) читал стихотворениеПушкина.

Недолгое видение исчезло. Старая мисс Херринг, отставной профессористории, автор книги "Россия пробуждается" (1922), перегнувшись черезодного-двух соседей по креслам, похвалила мисс Клайд за ее речь, а из-заспины этой дамы другая мерцающая старушка застилала ей взор парой иссохших,беззвучно хлопающих рук

* Глава вторая *1

Утренний перезвон знаменитых колоколов вайнделлского колледжа был всамом разгаре.

Лоренс Дж. Клементс, ученый, преподающий в Вайнделле, чьим единственнымпопулярным курсом была "Философия жеста", и его жена Джоан (Пенделтон,выпуск 1930-го) недавно расстались с дочерью, лучшей студенткой отца: напредпоследнем курсе Изабель вышла замуж за выпускника Вайнделла, получившегов далеком западном штате место инженера.

Колокола музыкально звенели под серебряным солнцем. Обрамленныйпросторной оконницей городок Вайнделл -- белые тона, черный узор ветвей -выступал (как на детском рисунке -- в примитивной, лишенной воздушнойглубины перспективе) на сланцево-сером фоне холмов; всюду лежал нарядныйиней; сияли лаковые плоскости запаркованных автомобилей; старый, похожий нацилиндрического кабанчика, скотч-терьер миссис Дингуолл отправился в свойобычный обход -- вверх по Уоррен-стрит, вниз по Спелман-авеню и обратно; нони дружеское участие соседей, ни красота ландшафта, ни переливчатый звон неделали это время года приятней: через две недели, с неохотой помедлив,учебный год вступал в свою самую суровую пору -- в весенний семестр, иКлементсы чувствовали себя подавленно и одиноко в их милом, продуваемомсквозняками, старом доме, который, казалось, свисал с них ныне, будтодряблая кожа и просторный костюм какого-то дурня, ни с того ни с сегосбросившего треть своего веса. Все-таки Изабель еще так молода и рассеянна,и они ничего по сути не знают о родне ее мужа, они и видели-то лишьсвадебный комплект марципановых лиц в снятом для торжества зале с воздушнойновобрачной, совсем беспомощной без очков.

Колокола, которыми вдохновенно управлял доктор Роберт Треблер,деятельный сотрудник музыкального отделения, все еще в полную силу звенели вангельском небе, а над скудным завтраком из лимонов и апельсинов Лоренс,светловолосый, лысеватый, нездорово полный, поносил главу французскогоотделения, одного из тех, кого Джоан пригласила к ним сегодня на встречу спрофессором Энтвислом из Голдвинского университета.

-- Чего это ради, -- пыхтел он, -- тебе приспичило приглашатьБлоренджа? Вот уж мумия, зануда, оштукатуренный столп просвещения!

-- Мне нравится Энн Блорендж, -- сказала Джоан, подчеркивая кивкамисвои слова и свою привязанность. "Вульгарная старая злыдня!" -- воскликнулЛоренс. "Трогательная старая злыдня", -- тихо возразила Джоан, и именно вэтот миг доктор Треблер звонить перестал, а телефон -- начал.

Сказать по правде, искусство введения в повествование телефонногоразговора пока еще сильно отстает от умения писателей передать беседу,ведомую из комнаты в комнату или из окошка в окошко над грустной узенькойулочкой древнего города, где так драгоценна вода и ослы так несчастны, гдеторгуют коврами, и всюду, куда ни глянь, минареты и иностранцы, и дыни, итрепетное утреннее эхо. Когда Джоан проворной машистой поступью достигланастырного аппарата прежде, чем тот умолк, и произнесла "хэлло" (заводяброви и поводя глазами), ей ответила гулкая тишина; все, что она смогларазобрать, -- это был звук дыхания, привольный и ровный; немного погодяголос воздыхателя сказал с забавным иностранным акцентом: "Один момент,извините меня", -- сказал словно бы между делом, и опять заслышались вдохи ивыдохи и, чуть ли не хмыканье с гмыканьем, а может быть и легкие стоны,сопровождаемые похрустываньем -- как будто от торопливо листаемых страниц.

-- Хэлло! -- сказала она.

-- Вы, -- осторожно предположил голос, -- миссис Файр?

-- Нет, -- сказала Джоан и повесила трубку. -- И кроме того, -продолжала она, перемахнув на кухню и обращаясь к мужу, который ужеподобрался к бекону, приготовленному ею для себя, -- ты же не станешьотрицать, что Джек Кокерелл считает Блоренджа первоклассным администратором.

-- Кто звонил?

-- Кому-то понадобилась миссис Фьюер или Фейер. Слушай, если ты идальше будешь пренебрегать всем, что Джордж... (Доктор О. Дж. Хэлм, ихдомашний врач.)

-- Джоан, -- сказал Лоренс, который после куска опаловой ветчины стал