Школьная библиотека

когда мы взошли на борт, я походил на расшалившееся дитя. На следующее утро,однако, я начал уже опасаться, что проницательный муж -- это не комплимент,но ретроспективная гипотеза, -- рано или поздно изучит список пассажиров

Сегодня я предстал перед судом моей совести и был признан виновным. Я болеене в силах сносить обмана. Ваше здоровье. Это совсем не похоже на нашнемецкий нектар, но все-таки лучше, чем кока-кола. Мое имя -- доктор ЭрикВинд, увы, оно вам небезызвестно."

Пнин в молчании, с подергивающимся лицом, оставив одну ладонь лежать намокрой стойке бара, начал неуклюже сползать с неудобного грибообразногостула, но Винд положил на его рукав пять длинных чувствительных пальцев.

-- Lasse mich, lasse mich5, -- постанывал Пнин, пытаясь стряхнуть вялуюраболепную лапу.

-- Пожалуйста! -- сказал доктор Винд. -- Будьте справедливы

Осужденному всегда дают последнее слово, это его право. Даже наци соблюдаютего. И прежде всего, -- я хочу, чтобы вы позволили мне оплатить по меньшеймере половину проезда дамы.

-- Ach nein, nein, nein6, -- сказал Пнин. -- Закончим этот кошмарныйразговор (diese koschmarische Sprache).

-- Как вам угодно, -- сказал доктор Винд и принялся внедрять в сознаниераспятого Пнина следующие пункты: что все это было Лизиной идеей -"упрощает дело, вы понимаете, для блага нашего ребенка" (слово "наш"прозвучало триличностно); что к Лизе следует относится как к очень больнойженщине (беременность, в сущности говоря, есть сублимация стремления ксмерти); что он (доктор Винд) женится на ней в Америке, -- "куда я такженаправляюсь", -- добавил доктор Винд для ясности; и что ему (доктору Винду)должно дозволить уплатить хотя бы за пиво. С этого дня и до концапутешествия, которое из серебряного с зеленым превратилось в однообразносерое, Пнин нарочито занялся английскими учебниками и, хоть и оставался сЛизой неизменно кротким, старался видеть ее настолько редко, насколько этобыло возможным без того, чтобы у нее зародились подозрения. То тут, то тамвозникал неизвестно откуда доктор Винд, делая издали знаки одобрения иободрения. И наконец, когда величавая статуя выросла из утренней дымки, гдестояли, готовые воспламениться под солнцем, зачарованные тусклые здания,подобные таинственным разновысоким прямоугольникам, которые видишь нагистограммах, изображающих относительные проценты (природные ресурсы,частоты рождения миражей в различных пустынях), доктор Винд решительноприблизился к Пнину и представился официально, -- "поскольку мы, все трое,должны ступить на землю свободы с чистыми сердцами". И после недолгого идовольно комичного совместного проживания на Эллис-Айленд Тимофей и Лизарасстались.

Были кое-какие сложности, но в конце концов Винд на ней женился. Впервые пять американских лет Пнин несколько раз мельком виделся с нею вНью-Йорке; он и Винды натурализовались в один и тот же день; потом, послеего переезда в Вайнделл в 1945 году, полдюжины лет прошло без встреч и безписем. Впрочем, время от времени он получал о ней вести. Недавно (в декабре1951 года) его друг Шато прислал ему номер психиатрического журнала состатьей доктора Альбины Дункельберг, доктора Эрика Винда и доктора ЛайзыВинд "Использование групповой психотерапии при консультировании супругов"

Пнина всегда смущали Лизины "психоослиные" интересы и даже теперь, когда емуследовало бы стать безразличным, он ощутил легкий укол отвращения и жалости

Она и Эрик работали под руководством великого Бернарда Мэйвуда, доброговеликана, которого сверхадаптивный Эрик именовал "боссом", вИсследовательском Бюро при Центре Планирования Состава Семьи. Поощряемыйпокровителем -- своим и жены, -- Эрик разрабатывал затейливую идею (скореевсего не ему принадлежащую), состоявшую в том, чтобы заманить наиболеедураковатых и податливых клиентов Центра в психотерапевтическую западню -кружок "снятия напряжения", на манер деревенского сообщества для помощисоседям в стежке одеял, где молодые замужние женщины, объединенные в группыпо восемь, расслаблялись в удобной комнате, жизнерадостно и бесцеремоннообращаясь друг к дружке по имени, а доктора сидели к группе лицом, исекретарь помаленьку записывал, и травматические эпизоды всплывали, будтотрупы, со дна детства каждой из дам. На этих посиделках женщин понукали сполной откровенно1тью обсуждать меж собой сложности их супружескогонесопряжения, за чем, разумеется, следовало сопоставление записей,относящихся к их сожителям, которых также допрашивали в особливых "группахмужей", столь же непринужденных да еще и с раздачей большого числа сигар ианатомических схем. Протоколы и медицинские подробности Пнин пропустил, -нет и нам необходимости входить здесь в эти веселенькие детали. Довольнобудет сказать, что уже на третьем собрании женской группы, после того, какта или иная дамочка, побывши дома, узрила свет и вернулась, дабы описатьновооткрытые ощущения своим пока еще заблокированным, но восторженновнимающим сестрам, звенящая нота ревивализма приятно окрасила продолжение ихтрудов ("Ну, девочки, когда Джордж прошлой ночью..."). Но и это не все

Доктор Эрик Винд надеялся разработать методу, которая позволила бы свестивсех этих жен и мужей в единую группу. Жутковато, кстати сказать, былослышать, как он и Лиза смакуют словечко "группа". Профессор Шато в длинномписьме к расстроенному Пнину уверял, что доктор Винд называет "группой" дажесиамских близнецов. И действительно, прогрессивный идеалистическинастроенный Винд мечтал о счастливом мире, составленном из сиамскихстоглавов -- анатомически сопряженных сообществ, целая нация коих строитсявокруг связующей печени. "Вся эта психиатрия -- ничто иное как разновидностькоммунистического микрокосма, -- роптал Пнин в своем ответе Шато. -- Неужелинельзя оставить людям их личные печали? Спрашивается, не есть ли печаль тоединственное на земле, чем человек действительно обладает?"6

-Знаешь, -- субботним утром сообщила мужу Джоан, -- я решила сказатьТимофею, что от двух до пяти дом поступает в их полное распоряжение. Мыпросто обязаны предоставить этим трогательным людям все удобства. Мне есть,чем заняться в городе, а тебя я подброшу в библиотеку.

-- Видишь ли, -- отвечал Лоренс, -- как раз сегодня мне совершенно нехочется, чтобы меня подбрасывали и вообще как-нибудь передвигали. Крометого, весьма маловероятно, что для воссоединения им понадобятся все восемькомнат.

Пнин надел новый коричневый костюм (оплаченный лекцией в Кремоне) ипосле торопливого завтрака в "Яйцо и Мы" пошел через кое-где оснеженный паркк вайнделлской автобусной станции -- и появился там на час раньше срока. Онне стал гадать, по какой причине Лиза ощутила вдруг настоятельнуюпотребность увидеться с ним на обратном пути из частной школы Св. Варфоломеяблиз Бостона, куда следующей осенью поступал ее сын: все, что ему быловедомо, -- это паводок счастья, пенящийся и растущий за невидимойперемычкой, которую могло теперь прорвать в любую минуту. Он встретил пятьавтобусов и в каждом ясно видел Лизу, махавшую ему за окном, пока она ипрочие пассажиры гуськом продвигались к выходу, но автобусы пустели один задругим, а Лиза не появлялась. Внезапно он услыхал за собой ее звучный голос("Тимофей, здравствуй!") и, круто повернувшись, увидел ее выходящей из тогоединственного "Грейхаунда", касательно которого он решил, что в нем ее бытьне может. Какие перемены смог различить в ней наш друг? Господи, какие тамперемены! Это была она. Она всегда, во всякий холод, казалась разгоряченнойи жизнерадостной, и сейчас, пока она сжимала его голову, ее котиковая шубкараспахнулась над сборчатой блузкой, и Пнин вдыхал грейпфрутовый аромат еешеи, и все бормотал: "Ну, ну, вот и хорошо, ну вот!" -- простой словесныйреквизит души, -- и она воскликнула: "Ба, да у него замечательные новыезубы!". Он подсадил ее в таксомотор, ее яркий прозрачный шарф зацепился зачто-то, и Пнин подскользнулся на тротуаре, и таксист сказал: "Осторожней" ивзял у него чемодан, и все это уже происходило прежде и точно в том жепорядке.

Это школа в английских традициях, -- рассказывала Лиза, пока они ехалипо Парк-стрит. Нет, есть она не хочет, плотно позавтракала в Олбани. Оченьизысканная школа -- "very fancy", сказала она по-английски, -- мальчикииграют в подобие тенниса -- руками бьют мячик от стенки к стенке, -- с ним вклассе будет учиться --- (и она с поддельной непринужденностью произнеслаизвестное на всю Америку имя, которое ничего не сказало Пнину, поскольку непринадлежало ни поэту, ни президенту). "Кстати, - прервал ее Пнин,пригибаясь и указывая, -- отсюда как раз виден уголок кампуса." И все это("Вижу, вижу, кампус как кампус"), все это, включая стипендию, благодарявлиянию доктора Мэйвуда. ("Ты знаешь, Тимофей, ты бы как-нибудь написал емунесколько слов, просто из вежливости.") Тамошний ректор, он священник,показывал ей награды, завоеванные Бернардом, когда тот учился в школе. Эрик,разумеется, хотел отправить Виктора в бесплатную школу, но она взяла верх. Ажена его преподобия Хоппера -- племянница английского графа.

-- Ну вот. Это мой palazzo1, -- игриво промолвил Пнин, которому никакне удавалось сосредоточиться на ее быстрой речи.

Они вошли, -- и он почувствовал вдруг, что этот день, которого он ждалс такой жгучей и страстной жаждой, кончается слишком быстро, -- уходит,уходит и через несколько минут уйдет совсем. Может быть, -- думал он, -если она скажет, не откладывая, чего она от него хочет, день сумеетпомедлить и станет по-настоящему радостным.

-- Какой жуткий дом, -- сказала она, садясь в кресло у телефона иснимая ботики -- такими знакомыми движеньями! -- Ты посмотри на эту акварельс минаретами. Они, должно быть, ужасные люди.

-- Нет, -- сказал Пнин, -- они мои друзья.

-- Мой дорогой Тимофей, -- говорила она, поднимаясь с Пниным наверх, -в свое время у тебя были совершенно ужасные друзья.

-- А вот моя комната, -- сказал Пнин.

-- Я, пожалуй, прилягу на твою целомудренную постель, Тимофей. И черезнесколько минут я прочитаю тебе одно стихотворение. Опять наплывает моя