Школьная библиотека

репродукция "La Berceuse"1 Ван-Гога, и Виктор походя приветствовал ее кивкомиронического узнавания. Комнату для гостей заполнил шум дождя, лившего подушистым ветвям в черноте, обрамленной раскрытым окном. На столе лежалазавернутая книга и десятидолларовая бумажка. Виктор просиял и поклонилсяхмуроватому, но доброму хозяину. "Разверни-ка", -- сказал Пнин.

С учтивой готовностью Виктор подчинился. Он присел на край кровати, -русые волосы лоснистыми прядями упали на правый висок, полосатый галстукповис, выбившись из-под серой куртки, раздвинулись нескладные затянутыесерой фланелью колени, -- и живо открыл книгу. Он собирался ее похвалить,во-первых, потому что это подарок и, во-вторых, он думал, что книгапереведена с родного языка Пнина. Он помнил, что в Психометрическоминституте работал доктор Яков Лондон, уроженец России. На беду, Викторуподвернулся абзац о Заринске, дочери вождя юконских индейцев, и он с легкимсердцем принял ее за русскую барышню. "В больших черных глазах ее,устремленных на сородичей, были и страх и вызов. Все ее существо напряглось,как натянутая тетива, она даже дышать забывала..."1

-- Я думаю, мне это понравится, -- сказал вежливый Виктор. -- Прошлымлетом я читал "Преступление и..." -- Молодой зевок растянул стойкоулыбавшийся рот. С приязнью, с одобрением, с болью сердечной смотрел Пнин наЛизу, раззевавшуюся после долгого, счастливого вечера у Арбениных илиПолянских, -- в Париже, пятнадцать, двадцать, двадцать пять лет назад.

-- Довольно чтения на сегодня, -- сказал Пнин. -- Я знаю, это оченьувлекательная книга, но ты сможешь читать и читать ее завтра. Желаю тебеспокойной ночи. Ванная напротив, через площадку.

И пожав Виктору руку, он ушел в свою комнату

9

Все еще шел дождь. В доме Шеппарда погасли огни. Ручей, обычно трепетнойструйкой сочившийся по оврагу за садом, этой ночью обратился в шумный поток,который кувыркался, истово пресмыкаясь перед силой тяжести, и нес по буковыми еловым проходам прошлогодние листья, какие-то безлистые ветки и новенький,ненужный ему футбольный мяч, недавно скатившийся вдоль пологой лужайки послетого, как Пнин казнил его на старинный манер -- выбрасываньем из окна. Пнинзаснул, наконец, несмотря на ощущение неудобства в спине, и в одном из техсновидений, что по-прежнему преследуют русских изгнанников, хоть со времениих бегства от большевиков прошла уже треть столетия, увидел себя внесуразном плаще, несущимся прочь из химерического дворца по огромнымчернильным лужам, под затянутой облаками луной, а после шагающим вдольпустынной полоски берега со своим покойным другом Ильей ИсидоровичемПолянским, ожидая стука моторной лодки, в которой явится за ними избезнадежного моря их загадочный спаситель. Братья Шеппарды не спали всмежных кроватях, на матрацах "Прекрасный Отдых", -- младший слушал дождь,идущий во тьме, и раздумывал, не продать ли им все же этот дом с его гулкойкровлей и волглым садом; старший лежал, думая о тишине, о влажном зеленомкладбище, о старой ферме, о тополе, в который много лет назад ударила молнияи убила Джона Хеда, смутного дальнего родича. Виктор на сей раз заснулмгновенно, едва засунув голову под подушку, -- недавно изобретенный способ,о котором д-р ЭроA Винд (сидящий сейчас на скамье у фонтана в Кито, Эквадор)никогда не узнает. Около половины второго Шеппарды захрапели, глухойпогромыхивал после каждого вздоха и вообще звучал куда солиднее брата,высвистывавшего сдержанно и печально. На песчаном берегу, по которомупродолжал расхаживать Пнин (его встревоженный друг пошел домой, за картой),появились и пошли на него чередой отпечатки чьих-то ступней, и он проснулся,хватая ртом воздух. Ныла спина. Пятый час уже. Дождь перестал.

Пнин вздохнул русским вздохом ("ох-хо-хо") и поискал положениепоудобней. Старый Билл Шеппард протащился вниз, в уборную, сокрушая за собоюдом, потом поплелся назад.

Вот и опять все уснули. Жаль, что никто не видал представления,разыгранного на пустынной улице, -- там рассветный ветер наморщил большую,светозарную лужу, превратив отраженные в ней телефонные провода внеразборчивые строки черных зигзагов

* Глава пятая *1

Сверхней площадки старой, редко навещаемой наблюдательной вышки -"дозорной башни", как она называлась прежде, -- стоящей на восьмисотфутовомлесистом холме, именуемом Маунт-Эттрик, в одном из прекраснейших средипрекрасных штатов Новой Англии, предприимчивый летний турист (Миранда илиМэри, Том или Джим, -- их карандашные имена почти сплошь покрывали перила)мог любоваться морем зелени, состоящим из кленов, буков, пахучего тополя исосны. Милях примерно в пяти к западу стройная белая колокольня метиламесто, на котором укоренился городишко Онкведо, некогда славный своимиисточниками. В трех милях к северу, на приречной прочисти у подножиямуравчатого пригорка различались фронтоны нарядного дома (называемого розно:"Куково", "Дом Кука", "Замок Кука" или "Сосны" -- его исконное имя). Вдольюжного отрога Маунт-Эттрик, просквозив Онкведо, уходила к востоку автострадаштата. Многочисленные проселки и пешеходные тропы пересекали лесистуюравнину, изображавшую треугольник, ограниченный довольно извилистойгипотенузой мощеного проселка, уклонявшегося из Онкведо на северо-восток -к "Соснам",-- длинным катетом упомянутой автострады и коротким -- реки,стянутой стальным мостом вблизи Маунт-Эттрик и деревянным у "Куково".

Теплым пасмурным днем лета 1954 года Мэри или Альмира, или, уж коли нато пошло, Вольфганг фон Гете, коего имя вырезал вдоль балюстрады некийстаромодный шутник, могли бы увидеть автомобиль, перед самым мостомсвернувший с автострады и теперь бестолково тыкавшийся туда-сюда в лабиринтесомнительных дорог. Он продвигался опасливо и нетвердо и всякий раз чтоновая мысль посещала его осаживал, подымая за собою пыль, словно пес,кидающий задними лапами землю. Особе менее благодушной, нежели нашвоображаемый зритель, могло бы, пожалуй, представиться, что за рулем этогобледно-голубого, яйцевидного, двудверного "Седана", в неопределенных летах ипосредственном состоянии, сидит слабоумный. На самом же деле им правилпрофессор вайнделлского университета Тимофей Пнин.

Брать уроки в Вайнделлской водительской школе Пнин затеял еще в началегода, но "истинное понимание", как он выражался, осенило его лишь месяцачерез два, он тогда слег с разболевшейся спиной и не имел иных занятий, какизучение (упоительное) сорокастраничного "Руководства для водителей",изданного губернатором штата совместно с еще одним знатоком, а также статьи"Автомобиль" в Encyclopedia Americana, снабженной изображениями Трансмиссий,Карбюраторов, Тормозных Колодок и участника "Глидденского турне"(американской кругосветки 1905 года), засевшего в проселочной грязи средьнаводящего уныние пейзажа. Тогда и только тогда, томясь на ложе страданий,вертя ступнями и переключая воображаемые передачи, он одолел, наконец,двойственность своих первоначальных смутных представлений. Во времянастоящих уроков с грубияном инструктором, который мешал развитию его стилявождения, лез с ненужными указаниями, что-то выкрикивая на техническомжаргоне, норовил на повороте вырвать у Пнина руль и постоянно досаждалспокойному, интеллигентному ученику вульгарной хулой, Пнин оказалсясовершенно неспособным перцептуально соединить машину, которую он вел всвоем сознании, с той, какую он вел по дороге. Теперь они наконец-тослились. Если он и провалил первый экзамен на водительские права, то главнымобразом потому, что затеял с экзаменатором спор, неудачно выбрав минуту дляпопытки доказать, что нет для разумного существа ничего унизительнейтребования, чтобы оно развивало в себе постыдный условный рефлекс, вставаяпри красном свете, когда вокруг не видать ни единой живой души -- нипроезжей, ни пешей. В следующий раз он оказался осмотрительней и экзаменсдал. Неотразимая старшекурсница Мэрилин Хон, посещавшая его русский класс,продала ему за сотню долларов свой смирный старый автомобиль: она выходилазамуж за обладателя машины куда более роскошной. Поездка из Вайнделла вОнкведо с попутной ночевкой в туристском кемпинге получилась медленной итрудной, но лишенной происшествий. Перед самым въездом в Онкведо оностановился у заправочной станции и вылез из машины глотнуть сельскоговоздуха. Непроницаемо белое небо висело над клеверным полем, и вопль петуха,зазубренный и забубенный, -- вокальная похвальба -- доносился со сложенной улачуги поленницы дров. Какая-то случайная нота в крике слегка охриплой птицыи теплый ветер, прильнувший к Пнину в поисках внимания, узнавания,чего-нибудь, бегло напомнили ему тусклый давний дымчатый день, в который он,первокурсник Петроградского университета, сошел на маленькой станции летнегобалтийского курорта, и звуки, и запахи, и печаль -

-- Малость душновато, -- сказал волосаторукий служитель, начинаяпротирать ветровое стекло.

Пнин вытащил из бумажника письмо, развернул прикрепленный к немукрохотный листок с мимеографированным наброском карты и спросил служителя,далеко ли до церкви, у которой полагалось свернуть налево, чтобы попасть в"Дом Кука". Просто поразительно, до чего этот человек походил на коллегуПнина из вайнделлского университета, на доктора Гагена, -- одно из техзряшных сходств, бессмысленных, как дурной каламбур.

-- Ну, туда есть дорога получше, -- сказал поддельный Гаген. -- Эту-тогрузовики совсем размололи, да и не понравится вам, как она петляет. Значит,сейчас поезжайте прямо. Проедете город. А милях в пяти от Онкведо, какпроскочите слева тропинку на Маунт-Эттрик, перед самым мостом возьметепервый поворот налево. Там хорошая дорога, гравий.

Он живо обогнул капот и проехался тряпкой по другому краю ветровогостекла