Школьная библиотека

-- Повернете на север да так и берите к северу на каждом перекрестке,там, правда, просек многовато, в лесу, но вы берите все время к северу идоберетесь до "Кукова" ровно за двенадцать минут. Мимо не проедете.

Теперь Пнин, уже около часа плутавший в лабиринте лесных дорог, пришелк заключению, что "брать на север", да в сущности и само слово "север", -ничего ему не говорят. Он также не мог уяснить, что понудило его -разумного человека -- послушаться случайно подвернувшегося болтуна вместотого, чтобы твердо следовать педантично точным указаниям, которые друг его,Александр Петрович Кукольников (известный здесь как Ал Кук), прислал емувместе с приглашением провести лето в его большом и гостеприимном поместье

Наш неудачливый водитель заблудился к этому времени слишком основательно,чтобы суметь вернуться на автостраду, а поскольку он не обладал значительнымопытом маневрирования на узких, ухабистых дорогах со рвами и чуть ли неоврагами по обеим сторонам, колебания Пнина и его попытки нащупатьправильный путь и приняли те причудливые визуальные формы, за которымизритель, расположась на дозорной вышке, мог бы следить сострадающим оком;впрочем, на этих заброшенных и безжизненных высотах не было ни единой живойдуши за исключением муравья (а у того своих забот хватало), сумевшего занесколько часов дурацкого усердия каким-то образом достигнуть верхнейплощадки и балюстрады (его "автострады") и понемногу впадавшего в такое жесамое состояние озабоченности и тревоги, что и нелепый игрушечныйавтомобиль, двигавшийся внизу. Ветер утих. Море древесных вершин под бледнымнебом никакой, казалось, жизни не вмещало. Однако хлопнул ружейный выстрел,взвился в небо сучок. Плотно пригнанные верхушки ветвей в той части иначебездвижного леса заколебались в спадающей череде встряхиваний и скачков,свинговый ритм прошел от дерева к дереву и все опять успокоилось. Другаяминута прошла, и тогда совершилось все сразу: муравей отыскал балясину,ведущую на крышу башни, и полез по ней с обновленным усердием, вспыхнулосолнце, и Пнин, уже достигший пределов отчаяния, вдруг очутился на мощеннойдороге со ржавым, но все блестящим указателем, направляющим путника "КСоснам"

2

Ал Кук был сыном Петра Кукольникова, богатого московского купца изстарообрядцев, самоучки, мецената и филантропа, -- знаменитого Кукольникова,которого дважды сажали при последнем царе в довольно уютную крепость заденежную поддержку эсеровских групп (по преимуществу террористических), апри Ленине умертвили (после почти недели средневековых пыток в советскомзастенке) как "агента империализма". Семья его в 1925 году добралась черезХарбин до Америки, и молодой Кук, благодаря спокойному упорству,практической сметке и некоторым научным навыкам, достиг высокого иобеспеченного положения в огромном химическом концерне. Добродушный, оченьзамкнутый, плотного сложения человек с большим недвижным лицом, стянутымпосередке маленьким аккуратным пенсне, он казался тем, кем и был -администратором, масоном, игроком в гольф, человеком преуспевающим иосторожным. Он говорил на бесцветном, замечательно правильном английскомязыке с еле заметным славянским акцентом и был чудесным хозяином -молчаливой разновидности -- с мерцающими глазами и хайболом в каждой руке; итолько лишь когда кое-кто из русских друзей, самых давних и близких,засиживался у него заполночь, Александр Петрович затевал вдруг разговоры оБоге, о Лермонтове, о Свободе, обнаруживая наследственную чертуопрометчивого идеализма, способную немало смутить подслушивающего марксиста.

Он женился на Сюзан Маршалл -- милой, говорливой блондинке, дочериЧарльза Дж. Маршалла, изобретателя, -- и поскольку никто не сумел бывEобразить Александра и Сюзан иначе, как в окружении большой и здоровойсемьи, меня и иных привязанных к ним людей поразило известие, что вследствиеоперации Сюзан навек осталась бездетной. Они еще были молоды и любили другдружку со старомодными простотою и цельностью, весьма утешительными дляглаз, и, не имея возможности населить свое поместье детьми и внуками,собирали летом каждого четного года престарелых русских (так сказать, отцови дядей Кука); а по нечетным приглашали "американцев" -- то-есть деловыхзнакомых Александра или друзей и родичей Сюзан.

Пнин ехал в "Сосны" впервые, но я бывал там и прежде. Русские эмигранты-- либералы и интеллигенты, покинувшие Россию в начале 20-х, толпамислонялись по дому. Их можно было обнаружить во всяком пятнышке крапчатойтени, -- сидящими на деревенских скамьях, беседуя об эмигрантских писателях:Алпатове, Бунине, Сирине; лежащими в качающихся гамаках с воскресным номеромрусской газеты поверх лица (традиционная защита от мух); пьющими на верандечай с вареньем; бродящими по лесу в раздумьях о съедобности местных поганок.

Самуил Львович Шполянский, крупный, величественно спокойный старыйгосподин, и маленький, возбудимый, заикающийся граф Федор Никитич Порошин -оба были около 20 года членами одного из тех героических Краевыхправительств, что создавались в русской глуши горстками демократов дляотпора диктатуре большевиков, -- прогуливались в сосновых аллеях, обсуждаятактику, которую надлежало принять на ближайшем объединенном заседанииКомитета Свободной России (основанного ими в Нью-Йорке) с инойантикоммунистической организацией, помоложе. Из беседки доносилисьприглушенные белой акацией обрывки жаркого спора между профессоромБолотовым, преподававшим историю философии, и профессором Шато,преподававшим философию истории: "Реальность -- это долговременность!" -бухал один из голосов, Болотова; -- "Никак нет! -- восклицал другой. -Мыльный пузырь так же реален, как зуб ископаемого!"

Пнин и Шато, оба родившиеся в конце девяностых годов девятнадцатогостолетия, были, сравнительно с прочими, юноши. Другие мужчины в большинствеуже перевалили за шестьдесят и устало тащились дальше. Напротив, некоторымдамам, графине Порошиной, например, и мадам Болотовой было всего лишь подпятьдесят и, благодаря гигиенической атмосфере Нового Света, они не толькосохранили, но и усовершенствовали свою привлекательность. Кое-кто изродителей привозил с собою детей -- здоровых, рослых, вялых, трудныхамериканских детей студенческого возраста, не чувствующих Природы, невладеющих русским и не имеющих ни малейшего интереса к тонкостямродительского происхождения и прошлого. Казалось, что они пребывали в"Соснах" в телесной или духовной плоскости, нигде не пересекавшей ту, вкоторой обитали их родители: временами переходя из своего мира в наш сквозьнекое межпространственное мерцание, отвечая резкостью на добродушную русскуюшутку или участливый совет, и вновь расточаясь в воздухе, всегда отчужденные(так что родителям начинало казаться, будто они дали жизнь поколению эльфов)и предпочитавшие любой купленный в Онкведо продукт - любую консервную банку- восхитительной русской снеди, которой Куки потчевали гостей напродолжительных, громогласных обедах, задаваемых на крытой веранде. Свеликой печалью говорил Порошин о своих детях (второкурсниках Игоре иОльге): "Мои близнецы повергают меня в отчаяние. Когда я встречаюсь с ними-- за обедом или завтраком -- и пытаюсь им рассказать об интереснейших,увлекательнеших вещах, скажем, о выборном самоуправлении на русском КрайнемСевере в семнадцатом веке или, к примеру, что-то из истории первыхмедицинских школ в России, -- есть, кстати, превосходная монографияЧистовича об этом, изданная в 1883 году, -- они попросту разбегаются посвоим комнатам и включают там радио". Эти молодые люди были в "Соснах" и темлетом, когда туда пригласили Пнина. Они, впрочем, оставались невидимы истрашно скучали бы в этой глуши, не закатись сюда на уик-энд из Бостонапоклонник Ольги в импозантном автомобиле, университетский молодой человек,фамилии которого никто, похоже, толком не знал, и не найди Игорь подружки вНине, дочери Болотовых, статной растрепе с египетскими глазами и смуглымиконечностями, обучавшейся в нью-йоркской балетной школе.

Хозяйство "Сосен" вела Прасковья, крепкая шестидесятилетняя женщина изпростых, такая живая, словно лет ей было десятка на два меньше. Радостнобыло смотреть, как она стоит на заднем крыльце и обозревает цыплят, -уперев руки в боки, облегаемые вислыми домодельными шортами, одетая вподобающую почтенной матроне кофту, украшенную фальшивыми бриллиантами. Онанянчила Александра и его брата еще в Харбине, когда те были детьми, а нынеей помогал по дому муж, спокойный и мрачный старый казак, у которогоглавными в жизни страстями были: переплетное дело (самостоятельно освоенныйи почти патологичеAий процесс, коему он норовил подвергнуть всякийподвернувшийся под руку старый каталог или сенсационный журнальчик),приготовление наливок и истребление мелкого лесного зверья.

Из гостей этого лета Пнин прекрасно знал профессора Шато, друга своеймолодости, -- в начале двадцатых оба учились в Пражском университете; онхорошо знал и Болотовых, в последний раз виденных им в 1949 году, когда онприветствовал их речью на торжественном обеде, устроенном в "Барбизон-Плаза"Ассоциацией русских ученых-эмигрантов по случаю приезда Болотовых изФранции. Лично меня никогда особенно не привлекали ни сам Болотов, ни егофилософские труды, в которых темное так удивительно сочетается стривиальным; у него, может статься, целая гора достижений, но состоит этагора из плоскостей; мне, впрочем, всегда была по душе Варвара, пышная ивеселая жена потрепанного философа. До первого приезда в "Сосны" в 1951 годуей ни разу не довелось видеть природу Новой Англии. Тутошние березы ичерника так ее заморочили, что в ее разумении Онкведское озеро расположилосьна одной широте не с Охридским, скажем, озером на Балканах (самое для негоместо), но с Онежским, что на севере России, -- там провела она первые своипятнадцать летних сезонов, прежде чем бежать от большевиков в ЗападнуюЕвропу вместе с теткой, Лидией Виноградовой, известной феминисткой иобщественной деятельницей. В результате, колибри в пробном полете иликатальпа в цвету произвели на Варвару впечатление неестественного иэкзотического видения. Огромные дикобразы, приходившие грызть лакомые,душистые бревна старого дома, или грациозные, жутковатые скунсики,воровавшие на заднем дворе молоко у кошек, казались ей баснословнее картинокстаринного бестиария. Ее чаровало и ставило в тупик множество растений и