Школьная библиотека

-- Видите ли, мой дорогой друг, я должен сообщить вам прискорбнуютайну. Это пока неофициально, так что вы должны обещать мне никому об этомне говорить.

-- Клянусь, -- подняв руку, сказал Пнин.

-- Вы не можете не знать, -- продолжал Гаген, -- с какой любовнойзаботой я создавал наше замечательное отделение. Я тоже уже не молод. Выговорите, Тимофей, что провели здесь девять лет. Я же двадцать девять летвсего себя отдавал этому университету! Все мои скромные способности. Мойдруг, профессор Крафт, недавно так написал мне: "Вы, Герман Гаген, одинсделали для Германии в Америке больше, чем все наши миссии сделали дляАмерики в Германии". И что же происходит теперь? Я вскормил этогоФальтернфельса, этого дракона, у себя на груди, и теперь он пролез наключевые посты. От подробностей этой интриги я вас избавлю.

-- Да, -- сказал Пнин со вздохом, -- интриги -- это ужасно, ужасно. Нос другой стороны, честный труд всегда себя оправдывает. Мы с вами начнем вследующем году несколько чудных курсов, я уж давно их обдумываю. О Тирании,о Сапоге, о Николае Первом. Обо всех предтечах современных жестокостей

Гаген, когда мы говорим о несправедливости, мы забываем об армянской резне,о пытках, выдуманных в Тибете, о колонистах в Африке... История человека -это история боли!

Гаген наклонился к другу и похлопал его по бугристому колену.

-- Вы чудесный романтик, Тимофей, и при более счастливыхобстоятельствах... Однако я должен сказать вам, что в ближайшем весеннемсеместре мы собираемся учинить нечто и впрямь небывалое. Мы учредимДраматическую Программу -- с представлением сцен из различных авторов, отКоцебу до Гауптмана. Я рассматриваю это как своего рода апофеоз... Но небудем отвлекаться. Я тоже романтик, Тимофей, и потому не могу работать слюдьми вроде Бодо, как того желают наши попечители. Крафт в Сиборде уходит вотставку, и мне предложили заменить его, начиная со следующей осени.

-- Поздравляю, -- тепло сказал Пнин.

-- Спасибо, мой друг. Это действительно хорошее и приметное положение

Там я смогу применить накопленный здесь бесценный опыт в более широкихнаучных и административных масштабах. Конечно, поскольку я знаю, что Бодо неоставит вас на германском отделении, я первым делом предложил им взять сомной и вас, но мне было сказано, что славистов в Сиборде и так достаточно

Тогда я переговорил с Блоренджем, однако и французское отделение тожезаполнено. И это очень жаль, поскольку Вайнделл считает, что было бы слишкомбольшим финансовым бременем платить вам за два или три русских курса,которые перестали привлекать студентов. Политические тенденции,возобладавшие в Америке, не поощряют, как мы знаем, интереса к вещам,связанным с Россией. С другой стороны, вам будет приятно узнать, чтоанглийское отделение пригласило одного из ваших наиболее блестящихсоотечественников, действительно обворожительного лектора, я его слушалоднажды; по-моему, это ваш старый друг.

Пнин прочистил горло и спросил:

-- Это значит, что они меня увольняют?

-- Ну, Тимофей, не относитесь к этому так трагично. Я уверен, что вашстарый друг

-- Кто этот старый друг? -- прищурившись, осведомился Пнин.

Гаген назвал имя обворожительнEго лектора.

Наклонившись вперед, опершись о колена локтями, сжимая и разжимаяладони, Пнин произнес:

-- Да, я знаю его лет тридцать, а то и дольше. Мы с ним друзья, но одноя могу сказать совершенно определенно. Я никогда не буду работать под егоначалом.

-- Не спешите, Тимофей, утро вечера мудренее. Может быть, удастся найтикакой-то выход. Как бы там ни было, у нас имеется прекрасная возможность какследует все обсудить. Мы просто будем преподавать по-прежнему, вы и я, какбудто ничего не случилось, nicht war?1 Мы должны быть мужественными,Тимофей!

-- Значит, они меня выставили, -- сказал Пнин, сжимая ладони и киваяголовой.

-- Да, мы с вами в одной лодке, в одной и той же лодке, - произнесжизнерадостный Гаген и встал. Было уже очень поздно.

-- Ну, я иду, -- сказал Гаген, который был хоть и меньшим чем Пнин,приверженцем настоящего времени, но также отдавал ему должное. -- Это былчудесный вечер, и я ни за что не позволил бы себе испортить вам праздник, несообщи мне наш общий друг о ваших оптимистических планах. Доброй ночи. Да,кстати... Жалование за осенний семестр вы, разумеется, получите целиком, атам, глядишь, удастся чем-то разжиться для вас и в весеннем семестре, вособенности, если вы согласитесь снять с моих старых плеч кое-какую рутиннуюконторскую работу да примете живое участие в Драматической Программе в НовомХолле. Я думаю, вам даже стоит попробовать сыграть какую-нибудь роль -- подруководством моей дочери, -- это отвлечет вас от печальных мыслей. А теперь-- сразу в постель и усыпите себя добрым детективом

На крыльце он подергал неотзывчивую руку Пнина с силой, достаточной длядвоих. Затем взмахнул тростью и бодро сошел по ступеням.

Сетчатая дверь хлопнула за его спиной.

-- Der arme Kerl2, -- пробормотал про себя добросердый Гаген,направляясь к дому. -- По крайней мере, я подсластил пилюлю

13

Сбуфета и из гостиной Пнин перенес в кухонную раковину грязную посуду истоловое серебро. Он поместил оставшуюся снедь в холодильник, под яркийарктический свет. Ветчину и язык съели начисто, также и маленькие сосиски,но винегрет успеха не имел, сохранилось, кроме того, довольно икры и мясныхпирожков, чтобы завтра можно было перекусить раз-другой. "Бум-бум-бум", -сказал буфет, когда он проходил мимо. Обозрев гостиную, он приступил куборке. Последняя капля Пнин-пунша сверкала в прекрасной чаше. Джоанраздавила в тарелке вымазанный губной помадой сигаретный окурок. Беттиследов не оставила и даже снесла все бокалы на кухню. Миссис Тейер забыла натарелке, рядом с кусочком нуги, хорошенький буклет разноцветных спичек

Мистер Тейер скрутил с полдюжины бумажных салфеток, придав им самыеприхотливые очертания. Гаген загасил растрепанную сигару о несъеденную кистьвинограда.

Перейдя в кухню, Пнин изготовился мыть посуду. Он снял шелковую куртку,галстук и челюсти. Для защиты рубашки и смокинговых брюк он наделсубреточный пятнистый передник. Он соскоблил с тарелок в бумажный мешоклакомые кусочки, чтобы после отдать их белой чесоточной собачонке с розовымипятнами на спине, которая иногда заходила к нему под вечер, -- ибо несуществует причин, по которым несчастье человека должно лишать радостисобаку.

Он приготовил в мойке мыльную ванну для тарелок, бокалов и серебра и сбесконечной осторожностью опустил аквамариновую чашу в тепловатую пену

Оседая и набирая воду, звучный флинтглас запел приглушенно и мягко. Пнинополоснул под краном янтарные бокалы и серебро и погрузил их туда же. Затемизвлек ножи, вилки, ложки, промыл их и стал вытирать. Работал он оченьмедленно, с некоторой размытостью движений, которая в человеке менееобстоятельном могла бы показаться рассеянностью. Собрав протертые ложки вбукетик, он поместил его в вымытый, но не вытертый кувшин, а затем сталдоставать их оттуда и протирать одну за одной. В поисках забытого серебра онпошарил под пузырями, среди бокалов и под мелодичной чашей, и выудил щипцыдля орехов. Привередливый Пнин обмыл их и принялся вытирать, как вдругногастая штука каким-то образом вывернулась из полотенца и рухнула вниз,точно человек, свалившийся с крыши. Пнин почти поймал щипцы, пальцыкоснулись их на лету, но лишь протолкнули в укрывшую сокровище пену и занырком оттуда донесся мучительный клекот бьющегося стекла.

Пнин швырнул полотенце в угол и, отвернувшись, с минуту простоял, глядяв темноту за порогом распахнутой задней двери. Зеленое насекомое, крохотноеи беззвучное, кружило на кружевных крыльях в сиянии яркой голой лампы,висевшей над лоснистой лысой головою Пнина. Он выглядел очень старым -- сприоткрытым беззубым ртом и пеленою слез, замутившей пустые, немигающиеглаза. Наконец, застонав от мучительного предчувствия, он повернулся краковине и, собравшись с силами, глубоко погрузил в воду руку. Осколокстекла укусил его в палец. Он осторожно вынул разбитый бокал. Прекраснаячаша была невредима. Взяв свежее кухонное полотенце, Пнин продолжилхозяйственные труды.

Когда все было вымыто и вытерто, и чаша, отчужденная и безмятежная,стояла на самой надежной полке буфета, и маленький яркий дом был накрепкозаперт в огромной ночи, Пнин присел за кухонный стол и, достав из его ящикалисток желтоватой макулатурной бумаги, расцепил автоматическое перо ипринялся составлять черновик письма:

"Дорогой Гаген, -- писал он ясным и твердым почерком, позвольте мнеремюзировать (зачеркнуто) резюмировать разговор, состоявшийся нынче ночью

Должен признаться, он отчасти меня поразил. Если я имел честь правильно васпонять, вы сказали..." * Глава седьмая *1

Первое мое воспоминание о Тимофее Пнине связано с кусочком угля,залетевшим мне в левый глаз в весеннее воскресенье 1911 года.

Стояло одно из тех резких, ветренных, сияющих петербургских утр, когдапоследние прозрачные куски ладожского льда уже унесены Невою в залив, и