Школьная библиотека

все заполнены, столик заказан, номер занят.

Уже не занят.

-- Я подумал, может тебе захочется, чтобы я пришел. Мы могли бы сыгратьв шахматы или еще что-нибудь. В общем, скажи откровенно---

-- Я бы не прочь, -- ответил Круг, -- да мне неожиданно позвонили из -ну, в общем, неожиданно позвонили. Хотят, чтобы я приехал немедленно

Говорят, чрезвычайное заседание, -- не знаю -- говорят, очень важное. Вздор,конечно, но раз уж я не в состоянии ни спать, ни работать, думаю, можнопойти.

-- Домой ты добрался без осложнений?

-- Боюсь, я был пьян. Очки разбил. Они высылают---

-- Это то, о чем ты на-днях говорил?

-- Нет. Да. Нет -- не помню. Ce sont mes collègues et le vieux et toutle trimbala. Они высылают за мной машину через пару минут.

-- Понятно. Ты думаешь---

-- Будь в больнице как сможешь рано, ладно? -- в девять, в восемь, дажераньше...

-- Да, разумеется.

-- Я сказал служанке, -- и может быть ты и за этим тоже присмотришь,пока меня не будет, -- я ей сказал---

Круг захлебнулся, не смог закончить и бросил трубку. В кабинете стоялнепривычный холод. Все они такие слепые и закопченные и так высоко висят надкнижными полками, что он насилу мог различить надтреснутую кожузапрокинутого лица под зачаточным нимбом или угловатые складки как быпергаментной рясы мученика, расплывающейся в угрюмом мраке. Сосновый стол вуглу нес бремя беспереплетных томов "Revue de psychologie", купленных устарьевщика, сварливый 1879-й сменялся пухлым 1880-м, вялые листья обложек собщипанными или смятыми краями прорезала крестовина бечевки, проедающей путьв их пропыленные тулова. Плоды пакта о невытирании пыли и неуборке комнаты

Уютный, уродливый бронзовый торшер с толстого стекла абажуром, набранным изкомковатых гранатовых и аметистовых вставок в асимметричных прогалахбронзовых жил, вырастал высоко, похожий на исполинский сорняк, изстаренького голубого ковра за полосатой софой, на которую Круг уляжется этойночью. Стол устилала стихийная поросль писем, оставленных без ответов,репринтов, университетских бюллетеней, потрошеных конвертов, вырезок,карандашей в различных стадиях развития. Грегуар, громадный, кованный изчугунной чушки жук-рогач, посредством которого дедушка стягивал, зацепивкаблуком (голодной хваткой впивались в него отполированные жвала), сперваодин кавалерийский сапог, за ним другой, таращился, нелюбимый, из-подкожаной челки кожаного кресла. Единственной чистой вещью в комнате былакопия "Карточного замка" Шардена, которую она как-то поместила на каминнуюдоску (пусть озонирует твое жуткое логово, -- сказала она): ясно видныекарты, ярко освещенные лица, прелестный коричневый фон.

Он снова прошел коридором, вслушался в размеренную тишину детской, -- иснова Клодина выскользнула из смежной комнаты. Он сообщил ей, что уходит, ипопросил постелить ему на кабинетном диване. Потом подобрал с полу шляпу испустился по лестнице, дожидаться машины.

Холодно было снаружи, и он пожалел, что вновь не наполнил фляжкуконьяком, который помог ему пережить этот день. Было также очень тихо -тише обычного. Старомодные, благообразные фасады домов насупротив -- черезбулыжную улочку -- лишились большей части своих огней. Знакомый ему человек,бывший член парламента, смирный зDуда, имевший привычку прогуливать всумерках парочку одетых в пальто вежливых таксов, тому два дня выехал изпятидесятого номера в грузовике, уже набитом другими арестантами. Видно,Жаба решил сделать свою революцию сколь возможно традиционной. Машиназапаздывала.

Азуреус, президент Университета, сказал, что за ним заедет д-рАлександер, ассистент лектора по биодинамике, которого Круг никогда невстречал. Этот Александер целый вечер собирал людей, а президент пыталсядозвониться до Круга почти с самого полудня. Шустрый, деятельный,расторопный господин, д-р Александер был одним из тех, кто в годину бедствийпрорастает из тусклой безвестности, чтобы в дальнейшем процвести пропусками,допусками, купонами, автомобилями, связями и списками адресов

Университетские шишки беспомощно съежились, и уж разумеется, никакоеподобное сборище не было бы возможным, когда бы эволюция не породила напериферии их вида этого совершенного организатора, -- счастливая мутация,едва ли не предполагающая скромного посредничества потусторонней силы. Вдвусмысленном свете завиделась эмблема нового правительства (замечательносхожая с раздавленным и расчлененным, но все еще ерзающим пауком) на красномфлажке, прикрепленном к капоту, когда официально санкционированныйавтомобиль, добытый вскормленным нашей средой кудесником, притормозил убордюра, зацепив его целеустремленной покрышкой.

Круг уселся рядом с водителем, коим как раз и был сам д-р Александер -румяный, весьма белокурый, весьма ухоженный господин лет тридцати с фазаньимперышком на красивой зеленой шляпе и с тяжелым опаловым перстнем набезымянном персте. Руки его, до чрезвычайности белые и мягкие, привольнолежали на рулевом колесе. Из двух (?) персон на заднем сиденье Круг опозналлишь одну -- Эдмунда БЈре, профессора французской литературы.

-- Bonsoir, cher collègue, -- сказал БЈре. -- On m'a tiré du lit augrand désespoir de ma femme. Comment va la vôtre?

-- На днях, -- сказал Круг, -- я имел удовольствие читать вашу статью о---- (он не мог вспомнить имени этого французского генерала -- честного,хоть несколько и ограниченного исторического деятеля, доведенного досамоубийства оболгавшими его политиканами).

-- Да, -- сказал БЈре, -- ее написание было для меня большим утешением

"Les morts, les pauvres morts ont de grandes douleurs. Et quand Octobresouffle"---

Д-р Александер мягко повернул руль и заговорил, не глядя на Круга,затем бросил на него быстрый взгляд и снова уставился прямо вперед.

-- Насколько я понимаю, профессор, вам предстоит сегодня стать нашимспасителем. Судьба нашей Альма Матер в достойных руках.

Круг уклончиво буркнул. Он не имел ни малейшего -- или этозавуалированный намек на то, что Правитель, в просторечии именуемый Жабой,был его одноклассником, -- но это было бы слишком глупо.

Посреди площади Скотомы (бывшей -- Свободы, бывшей -- Имперской) машинуостановили трое солдат, двое полицейских и поднятая рука бедняги ТеодораТретьего, который вечно нуждался в попутной машине или -- выйти в одноместечко, учитель; но д-р Александер указал им на красный с черным флажок,вследствие чего они откозыряли и отступили во тьму.

Улицы были пустынны -- вещь обычная в прорехах истории, на terrainsvagues времени. Всего-навсего одна живая душа и встретилась им -- молодойчеловек, возвращавшийся домой с несвоевременного и, видимо, скверноокончившегося костюмированного бала: он был наряжен русским мужиком -вышитая рубаха, вольно свисающая из-под опояски с кистями, culottebouffante, мягкие малиновые сапоги и часы на запястье.

-- On va lui torcher le derrière, а ce gaillard-là, -- мрачно заметилпрофессор БЈре. Другая -- анонимная -- личность на заднем сиденьепробормотала нечто неразличимое и сама же себе ответила -- утвердительно, ностоль же невнятно.

-- Я не могу ехать намного быстрее, -- сказал д-р Александер, -поскольку, что называется, шмукнулся берцовый колпак нижней кутузки. Если высунете руку в мой правый карман, профессор, там есть папиросы.

-- Я не курю, -- сказал Круг. -- Да кроме того и не верю, что они тамимеются.

Некоторое время ехали в молчании.

-- Почему? -- спросил д-р Александер, мягко нажимая, мягко отпуская.

-- Так, мимолетная мысль, -- ответил Круг.

Осмотрительно, тихий водитель дозволил одной руке выпустить руль ипошарить, затем другой. Затем, немного помедлив, снова правой.

-- Надо быть, выронил, -- произнес он после еще одной минуты молчания

-- А вы, профессор, не только не курильщик -- и не только, как всякий знает,человек гениальный, -- но еще и (быстрый взгляд) исключительно счастливыйигрок."

-- Eez eet zee verity, -- сказал Блре, неожиданно переходя наанглийский, который, как было ему известно, Круг понимал, и на котором онговорил совсем как француз из английской книжки, истина ли, што, как я былинформирован в надежных источниках, смешенный chef государства был схвачен спарой еще каких-то типов (когда автору надоедает, или он отвлекается) где-тов горах и расстрелян? Но нет, я в это верить не могу, -- это есть слишкомстрашенно (когда автор спохватывается).

-- Некоторое преувеличение, я полагаю, -- высказался д-р Александер народном языке. -- Нынче легко расползаются разного рода уродливые слухи ихоть, известное дело, domusta barbarn kapusta [чем баба страшнее, тем ивернее], я все же думаю, что в данном случае, -- он приделал к фразеприятный смешок, и опять наступило молчание.

О мой чужой родной город! Твоим узеньким улочкам, по которым шагаликогда-то римляне, снится ночами что-то совсем иное, чем бренным созданиям,попирающим твои мостовые. О ты, чужой город! У каждого из твоих камнейстолько же древних воспоминаний, сколько пылинок в пыли. Каждый из серыхтвоих и тихих камней видел, как вспыхнули длинные волосы ведьмы, какрастерзали бледного астронома, как нищий бил нищего в пах, -- и королевскиекони выбивали из тебя искры, и денди в коричневом и поэты в черномукрывались в кофейнях, пока истекал ты помоями под веселое эхо:"поберегись!". Город снов, изменчивый сон, о ты, гранитный подкидыш эльфов

Маленькие лавчонки заперты в ясной ночи, мрачные стены, ниша, которую делятбездомный голубь и изваянье епископа, роза собора, злопыхающая горгулья,гаер, бьющий Христа по лицу, -- безжизненная резьба и смутная жизнь,смешавшие свои оперенья... Не для колес безумных от бензина машин строилисьтвои узкие и неровные улицы, -- и когда, наконец, машина встала, игромоздкий Блре выплыл наружу в кильватере своей бороды, сидевший с ним