Школьная библиотека

рядом неведомый бормотун на глазах расщепился, породив внезапнымотпочкованием Глимана, хилого профессора средневековой поэзии, и столь жетщедушного Яновского, преподающего славянскую декламацию, -- двухноворожденных гомункулов, теперь подсыхающих на палеолитической панели.

-- Я запру машину и сразу за вами, -- кашлянув, сказал д-р Александер.

Итальянистый попрошайка в картинных лохмотьях, малость перемудривший,проделав особенно жалостную дыру там, где ее обыкновенно ни у кого небывает, -- в донышке своей ожидающей шляпы, -- стоял, старательно сотрясаясьот малярии, под фонарем парадного подъезда. Три медяка упали один за другими продолжали падение. Четверка безмолвных профессоров кучкой поднялась повычурной лестнице.

Но им не пришлось ни звонить, ни стучать -- или что там еще, -- ибодверь наверху распахнулась, явив фигуру чудесного доктора Александера,который был уже здесь, взмыл, небось, по какой-нибудь черной лестнице или водной из тех безостановочных штук, которыми я поднимался когда-то изблизнеца этой ночи в Кивинаватине, от ужасов Лаврентийской революции, черезкишащую упырями Провинцию Пермь, сквозь Едва Современный, СлегкаСовременный, Не Столь Современный, Вполне Современный, Совсем Современный -тепло, тепло! -- периоды вверх, в мой номер, на моем этаже отеля в дальнейстране, выше, выше, в лифте-экспрессе из тех, которыми правят изящные руки-- мои в негативе -- темнокожих мужчин с падающими желудками и взлетающимисердцами, никогда не достигающих Рая, ибо Рай -- это не сад на крыше; а изглубин рогоголового холла уже приближался скорым шагом старый президентАзуреус, раскрыв объятья, заранее сияя блеклыми голубыми глазами, подрагиваяморщинистым долгим надгубьем ---

-- Ну конечно, -- как глупо с моей стороны, -- подумал Круг, круг вКруге, один Круг в другом

4

Манера, в которой встречал гостей старик Азуреус, являла собоюэпическую песню без слов. Лучась восхищенной улыбкой, медленно, нежно, онбрал вашу руку в свои мягкие ладони, держа ее так, точно она -драгоценность, наградившая долгие поиски, или воробышек -- весь из пуха ииспуга, -- вглядываясь в вас во влажном молчании не очами, скорее лучамиморщин, -- потом, медленномедленно, серебристая улыбка начинала подтаивать,нежные старые длани потихоньку теряли хватку, пустое выражение сменялопылкий свет на бледном и хрупком лице, и он покидал вас, как будто все этобыло ошибкой, как будто вы, в конце-то концов, вовсе не тот любимый -- тотлюбимый, коего в следующую минуту он обнаруживал в другом углу, и вновьзанималась улыбка, опять воробья обнимали ладони, и снова все это таяло.

Двадцать примерно выдающихся представителей Университета, некоторые изних -- недавние пассажиры д-ра Александера, -- стояли или сидели впросторной, отчасти даже сверкавшей гостиной (не все лампы горели подзелеными облачками и ангелочками ее потолка), и может быть еще с полдюжиныприсутствовало в смежном mussikishe [музыкальном салоне], -- старыйджентльмен был а ses heures средней руки арфистом и любил выстроить трио (ссобой в роли гипотенузы) или пригласить какого-нибудь крупного музыкантавыделывать разные штуки с роялем, после чего раздавались малюсенькие и неочень обильные бутерброды, а также треугольные bouchées, обладавшие, как оннаивно полагал, лишь им присущим очарованием (по причине их формы); ихразносили две служанки и его незамужняя дочь, от которой невнятноприпахивало одеколоном и различимо -- потом. Сегодня взамен этих лакомствпредлагался чай с сухими печеньями; и черепаховой масти кошка (которуюпоочередно ласкали профессор химии и математик Хедрон) лежала натемносияющем "Бехштейне". Глиман легко, как опадающий лист, скользнул по нейэлектрической лапкой, и кошка поднялась, словно вскипевшее молоко, громкомурлыча, но маленький медиевист был нынче рассеян и побрел прочь. Близодного из плотно завешенных окон стояли, беседуя, Экономика, Богословие иНовейшая История. Несмотря на плотность завесы, явственно ощущалсяжиденький, но ядовитенький сквознячок. Д-р Александер присел за столик,сдвинул аккуратно в северо-западный угол населяющие его вещицы (стекляннаяпепельница, фарфоровый ослик, навьюченный корзинками для спичек, коробочка,притворившаяся книгой) и принялся просматривать список имен, кое-какиевычеркивая невиданно острым карандашом. Президент склонился над ним всмешанном состоянии пытливости и заботы. Время от времени д-р Александерприостанавливался, дабы поразмыслить, бережно гладил свободной рукойприлизанные светлые волосы на затылке.

-- Так что же Руфель? [политолог] -- спросил президент. -- Вы сумелиего найти?

-- Недостижим, -- ответил д-р Александер. -- Видимо, арестован. Для егоже собственной безопасности, так мне сказали.

-- Будем надеяться, -- задумчиво произнес старик Азуреус. Ну даневажно. Полагаю, мы можем начать

Эдмунд Блре, вращая крупными карими очами, рассказывал флегматичномутолстяку (Драма) об удивительном зрелище, виденном им.

-- О да, -- сказал Драма. -- Студенты-художники. Я знаю об этом.

-- Ils ont du toupet pourtant, -- говорил Блре.

-- Или просто упрямы. Если уж молодые люди берутся блюсти традицию, такс той же страстью, с какой люди зрелые свергают ее. Они вломились в "Klumbu"["Закуток" -- знаменитое кабаре], поскольку танцульки оказались закрыты

Упорные ребята.

-- Я слышал, parlamint и Zud [Верховный Суд] так до сих пор и горят, -сказал другой профессор.

-- Плохо слышали, -- произнес Драма, -- потому что мы разговариваем необ этом, а о прискорбном посягательстве Истории на ежегодный бал. Они нашлизапасы свечей, -- продолжал он, опять оборотившись к Блре, который стоял,выпятив живот и глубоко засунув руки в карманы штанов, -- и плясали насцене. Перед пустым залом. В этой картине было несколько хороших теней.

-- Полагаю, мы можем начать, -- сказал президент, приближаясь к ним и,как лунный луч, проходя сквозь Блре, чтобы уведомить другую группу.

-- Но тогда это прекрасно, -- сказал Блре, внезапно увидев все в новомсвете. -- Надеюсь, pauvres gosses сумели повеселиться.

-- Полиция, -- сказал Драма, -- разогнала их около часу назад. Нодумаю, пока это продолжалось, веселья хватало.

-- Я полагаю, мы можем сию же минуту начать, -- уверенно произнеспрезидент, опять проплывая мимо. Улыбка его исчезла давным-давно, туфли елеслышно скрипели, он скользнул между Яновским и латинистом и покивал -- да-да-- дочери, которая тайком показала ему из-за двери вазу с яблоками.

-- Я слышал из двух источников (одним был Блре, другим егопредполагаемый информатор), -- сказал Яновский и так понизил голос, чтолатинисту пришлось нагнуться и ссудить ему ухо, поросшее белым пухом.

-- А я слыхал по-другому, -- сказал латинист, медленно разгибаясь. -Их взяли при переходе границы. Одного министра кабинета, личность которого вточности не известна, казнили на месте, а (он приглушил голос, называябывшего президента страны) ... привезли назад и посадили в тюрьму.

-- Нет-нет, -- сказал Яновский. -- Лишь он один. Как король Лир.

-- Да, конечно, так будет лучше, -- с искренним одобрением сказал д-рАзуреус д-ру Александеру, который сдвинул кое-какие стулья и кое-какиедобавил, так что комната, словно по волшебству, обрела должно-торжественныйвид.

Кошка соскользнула с рояля и медленно вышла, по пути на одинсумасшедший миг слившись с полосатой брючиной Глимана, который деловитообстругивал темнокрасное яблоко из Бервока.

Стоя спиной к собранию, зоолог Орлик внимательно разглядывал с разныхвысот и под разными углами книжные корешки на полках за роялем, поройвытягивая какой-либо немой волюм и тут же заталкивая назад: это были сдобныесухари и все немецкие немецкая поэзия. Он скучал, дома его поджидало большоешумное семейство.

-- А вот тут я не согласен с вами обоими, -- говорил профессор НовейшейИстории. -- Моя клиентка никогда не повторяется. По крайней мере неповторяется там, где торопятся углядеть подступающее повторение. Собственно,повториться Клио может лишь неосознанно. Просто у нее очень короткая память

Как и все временные феномены, рекуррентные комбинации воспринимаются намикак таковые, только когда они больше уже не могут на нас воздействовать, -когда они, так сказать, заключены в узилище прошлого, которое и прошлым-тостало лишь потому, что оно обезврежено. Пытаться составить карты нашего"завтра" по данным, предоставленным нашим "вчера", -- значит пренебрегатьосновным элементом будущего -- его полным несуществованием. Мы ошибочнопринимаем за рациональное движение тот свирепый напор, с которым настоящееврывается в эту пустоту.

-- Чистой воды кругизм, -- пробормотал профессор экономики.

-- Возьмем пример, -- продолжал историк, не отвлекаясь на реплику, -несомненно, мы можем вычленить в прошлом отрезки, параллельные переживаемомунами, периоды, когда багровые руки школьников катали снежный ком идеи,катали, и он все рос и рос, пока не становился снеговиком в драной шляпенабекрень и с метлой, кое-как пристроенной подмышкой, -- а там вдруг пугалоначинало моргать глазками, снег претворялся в плоть, метла -- в металл, исовершенно дозревший тиран сносил мальчуганам головы. Да, и прежде разгонялипарламент или сенат, и не впервые случается, что темная и малоприятная, нона редкость настырная личность прогрызает себе дорогу в самое чрево страны

Но тем, кто видит эти события и желает их предупредить, прошлое не даетникаких ключей, никакого modus vivendi, -- по той простой причине, что оно исамо их не имело, когда переливалось через края настоящего в постепеннозаполняемую им пустоту.

-- Но если так, -- сказал профессор богословия, -- то мы возвращаемся кфатализму низших наций и отрицаем тысячи случаев в прошлом, когдаспособность размышлять и соответственно действовать доказывала большую своюблагодетельность, нежели скептицизм и покорность. Ваша ученая неприязнь к