Школьная библиотека

скутарийскими холмами, "при слиянии водных путей и путей караванных". Новосточный поэт сказал не хуже: "Здесь пала тень Птицы Хумай"

В двух шагах от меня, возле этой башни, еще и доныне совершаются мучительно-сладостные мистерии Кружащихся Дервишей

Их монастырь затерялся теперь среди высоких европейских домов. Несколько лет тому назад, в один из таких же жарких весенних дней, Герасимпривел меня к его старой каменной ограде, и мы вошли, вместе с другими"франками", в небольшой каменный двор

Помню фонтан и старое зеленое дерево посреди его, направо - гробницышейхов-настоятелей, налево - кельи в ветхом деревянном доме под черепицей, а против входа - деревянную мечеть

Мы отдали несколько мелких монет, и нас впустили в восьмигранный высокий зал, обведенный с трех сторон хорами и украшенный только сурамиКорана

На хорах, над входом, поместились музыканты с длинными флейтами и барабанами, по бокам - зрители

Когда наступила тишина, вошел шейх-настоятель, а за ним десятка двадервишей - все босые, в коричневых мантиях, в войлочных черепенниках, сопущенными ресницами, с руками, смирно сложенными на груди

Шейх сел у стены против входа, разделившиеся дервиши - по сторонам,друг против друга

Шейх, медленно повышая жалобный, строгий и печальный голос, начал молитву, флейты внезапно подхватили ее на верхней страстной ноте - и в тотже миг, столь же внезапно и страстно, дервиши ударили ладонями в пол скриком во славу Бога, откинулись назад - и снова ударили

И вдруг все замерли, встали - и, сложив на груди руки, двинулисьгуськом за шейхом вокруг зала, обертываясь и низко кланяясь друг другувозле его места

Кончив же поклоны, быстро скинули мантии, остались в белых юбках ибелых кофтах с длинными широкими рукавами - и закружились в танце:взвизгнула флейта, бухнул барабан - и дервиши стали подбегать с поклономк шейху, как мяч, отпрядывать от него и, раскинув руки, волчком пускаться по залу

И скоро весь зал наполнился белыми вихрями с раскинутыми руками ираздувшимися в колокол юбками

И по мере того как все выше и выше поднимались голоса флейт, жалобнаяпечаль которых уже перешла в упоение этой печалью, все быстрее неслисьпо залу белые кресты-вихри, все бледнее становились лица, склонявшиесянабок, все туже надувались юбки и все крепче топал ногою шейх: приближалось страшное и сладчайшее "исчезновение в Боге и вечности"..

Теперь, на башне Христа, я переживаю нечто подобное тому, что пережилу дервишей. Теплый, сильный ветер гудит за мною в вышке, пространствоточно плывет подо мною, туманно-голубая даль тянет в бесконечность..

Этот вихрь вкруг шейха зародился там, в этой дали: в мистериях индусов,в таинствах огнепоклонников, в "расплавке" и "опьянении" суфийства с егомистическим языком, в котором под вином и хмелем разумелось упоение божеством. И опять мне вспоминаются слова Саади, "употребившего жизнь своюна то, чтобы обозреть Красоту Мира":

"Ты, который некогда пройдешь по могиле поэта, вспомяни поэта добрымсловом!

- Он отдал сердце земле, хотя и кружился по свету, как ветер, который, после смерти поэта, разнес по вселенной благоухание цветника егосердца

- Ибо он всходил на башни Маана, Созерцания, и слышал Симаа, МузыкуМира, влекшую в халет, веселие

- Целый мир полон этим веселием, танцем - ужели одни мы не чувствуемего вина?

- Хмельной верблюд легче несет свой вьюк. Он, при звуках арабскойпесни, приходит в восторг. Как же назвать человека, не чувствующего этого восторга?

- Он осел, сухое полено"

1907

МОРЕ БОГОВ

I

Когда подняли якорь, в толпу на спардеке вошли молодые, французы. И,заглядевшись на них, я не заметил, как поплыли кровли и купола Стамбула

По глянцевитой мраморно-голубой воде черными кругами, показывая перо,шли дельфины. Утренние пары таяли в тепле и свете, но даль еще теряласьв матовом тумане

За мысом дорогу перерезал колесный пакебот, переполненный фесками, и,мелькнув, обдал теплым дымом. Старые стены дворца Константина и цветущиесады Сераля дремали, пригретые солнцем. В оврагах алело искривленное иудино дерево. Бледно-розовые минареты Софии уносились в небо..

Извиваясь, протянулись, вслед за Сералем, стены Феодосия, полчища кипарисов в Полях Мертвых... Стены кончились руиной Семибашенного замAа..

И сиренево-серый очерк Стамбула стал уменьшаться и таять. Справа шли обрывы плоского прибрежья, цвета пемзы. А налево, до нежно-туманной синиПринцевых островов, и впереди, до еще более туманных гор Азии, все ширеразбегались сияющие среди утреннего пара заливы. Над их необозримойгладью кое-где висели дымки невидных пароходов..

Нижние палубы, заваленные грузом в Пирей и Александрию, наполнялифески и верблюжьи куртки, ласково-застенчивые улыбки и блестящие зубы,карие глаза и гортанный говор. Белыми коконами сидели на коврах закутанные женщины. Мечтательно играли четками хаджи в чалмах и халатах. Пели,пили мастику, страстно спорили и бились в кости греки, похожие на плохеньких итальянцев. Седобородый еврей в люстриновом пальто, в чернойнепримятой шляпе на затылок, с пейсами и поднятыми бровями, ел, уединенно сидя на крышке трюма, маслины с белым хлебом и обсасывал пальцы. Впроходах несло кухонным чадом, теплом из стальной утробы мерно работающей машины, бегали белые повара с помоями. Наверху было чисто, просторнои солнечно

Надо было надвигать на глаза фуражку, глядя на ослепительный блескпод левым бортом. За этим блеском расстилались и как будто наклонноскользили вдаль, в чуть видной Азии, зеркала Кианского залива. В миле, вполумиле от нас проходили итальянские и греческие грузовики с низкимибортами и голыми мачтами. Медленно, стройно и плавно тянулись в Стамбул,раскинувшись по всему морю, парусные барки. Одна бригантина прошла такблизко, что вся закачалась и закланялась, попав в волну от парохода, иярко озарила нас парусами. Под их серебристой тенью бежал загорелый человек в полосатой фуфайке. А зеленый хрусталь под бригантиной был такпрозрачен, что видно было все дно ее

Ют загромождали тюки прессованного сена. Матросы натягивали над нимитент. Близился полдень, и в проходах между сеном уже стоял жаркий сладковатый запах степи

За завтраком в кают-компании открыли все иллюминаторы. По белому низкому потолку переливались зеркальные змеи, отраженные из-под левого борта водою и солнцем

Часа в два слева заголубели каменистые прибережья древней Фригии

Близко прошла дикая горбина острова Марморы, и было весело смотреть наего блиставшие над водой обрывы, на сероватую зелень, покрывавшую егоребра и скаты, на белые точки какого-то селенья, рассыпанного в одной изего впадин

Очень близко прошел перед вечером и Галлиполи, желтевший на пустынныхобрывах справа

В темноте, усеянной зоркими огнями, осторожно пропустила нас теснинаДарданелл

II

Троя, Скамандр, Холмы Ахиллеса - сколько прелести в этих звуках! Равнина Скамандра серебрилась в эту ночь легким туманом и печальным луннымсветом. Я видел ее смутно... Но это была уже Греция

Шерстяная вишневая занавеска на открытом иллюминаторе в моей каютестала утром, против солнца, прозрачно-красной. Сладкий ветер ходил покаюте. Быстро одевшись, я выбежал на недавно вымытую, еще темную палубу

Был опять тонкий пар, полный блеска, легкий, влажный воздух. Но моребыло уже не то. Это было густое сине-лиловое масло. И впереди и влево поего равнине таяли в светлой дымке фиолетовые силуэты Архипелага. А направо тянулись зелено-сиреневые горы: Эвбея

И все утро выгибалась мимо нас эта каменистая страна, вся в складках,как кожа бегемота. А позднее, когда солнце уже жгло плечи и я с изумлением глядел на это горящее масло, лизавшее пароход и порою плескавшееязыками бирюзового пламени, открылись, наконец, "пустынные горы" Гимета

По мертвенно-белым волооким статуям, по тысячелетним толкам о вакханках и дриадах, о богах и празднествах с цветами и хорами, - как будто вдревней Греции только и делали, что праздновали, - тысячи тысяч людейрисуют себе какой-то пошлый элизиум вместо этой каменистой, сухой страны. Каков-то Акрополь? Все бинокли искали его, греки с юта с азартом тыкали пальцами вдаль. И вот нашел, наконец, я нечто смутно-желтевшее накаменистом холме, одиноко стоящем за морем крыш в долине, - нечто вроденебольшой дикой крепости. И, взглянув на этот голый холм пелазгов, впервые в жизни всем существом своим ощутил я древность

В Пирсе, где в жаркий полдень мы бросили якорь, нас окружили гиды,комиссионеры отелей... Маленький быстрый поезд в полчаса доставил нас вАфины. По ослепительно-белым улицам еду я, выйдя из вагона. Высоко сидитна козлах кучер в соломенной шляпе, хлопая бичом над парой резвых кляч в