Книга "БЕСЫ". Страница 8
- Ни России, ни народа! - завопил и Шатов, сверкая глазами; - нельзя любитьто, чего не знаешь, а они ничего в русском народе не смыслили! Все они, ивы вместе с ними, просмотрели русский народ сквозь пальцы, а Белинскийособенно; уж из того самого письма его к Гоголю это видно. Белинскийточь-в-точь как Крылова Любопытный не приметил слона в Кунсткамере, а вс¬внимание свое устремил на французских социальных букашек; так и покончил наних. А ведь он еще, пожалуй, всех вас умнее был! Вы мало того чтопросмотрели народ, - вы с омерзительным презрением к нему относились, уж потому одному, что под народом вы воображали себе один только французскийнарод, да и то одних парижан, и стыдились, что русский народ не таков. Иэто голая правда! А у кого нет народа, у того нет и бога! Знайте наверно,что все те, которые перестают понимать свой народ и теряют c ним своисвязи, тотчас же, по мере того, теряют и веру отеческую, становятся илиатеистами или равнодушными. Верно говорю! Это факт, который оправдается
Вот почему и вы все, и мы все теперь - или гнусные атеисты, илиравнодушная, разв0тная дрянь и ничего больше! И вы тоже, СтепанТрофимович, я вас нисколько не исключаю, даже на ваш счет и говорил, знайтеэто!Обыкновенно, проговорив подобный монолог (а с ним это часто случалось),Шатов схватывал свой картуз и бросался к дверям, в полной уверенности, чтоуж теперь вс¬ кончено и что он совершенно и навеки порвал свои дружескиеотношения к Степану Трофимовичу. Но тот всегда успевал остановить егово-время
- А не помириться ль нам, Шатов, после всех этих милых словечек? говаривал он, благодушно протягивая ему с кресел руку
Неуклюжий, но стыдливый Шатов нежностей не любил. Снаружи человек былгрубый, но про себя, кажется, деликатнейший. Хоть и терял часто меру, нопервый страдал от того сам. Проворчав что-нибудь под нос на призывные словаСтепана Трофимовича и потоптавшись как медведь на месте, он вдругнеожиданно ухмылялся, откладывал свой картуз и садился на прежний стул,упорно смотря в землю. Разумеется, приносилось вино, и Степан Трофимовичпровозглашал какой-нибудь подходящий тост, например хоть в памятькоторого-нибудь из прошедших деятелей
-------------------------------ГЛАВА ВТОРАЯ
Принц Гарри. Сватовство
I
На земле существовало еще одно лицо, к которому Варвара Петровна былапривязана не менее как к Степану Трофимовичу, - единственный сын ее,Николай Всеволодович Ставрогин. Для него-то и приглашен был СтепанТрофимович в воспитатели. Мальчику было тогда лет восемь, а легкомысленныйгенерал Ставрогин, отец его, жил в то время уже в разлуке с его мамашей,так что ребенок возрос под одним только ее попечением. Надо отдатьсправедливость Степану Трофимовичу, он умел привязать к себе своеговоспитанника. Весь секрет его заключался в том, что он и сам был ребенок
Меня тогда еще не было, а в истинном друге он постоянно нуждался. Он незадумался сделать своим другом такое маленькое существо, едва лишь онокапельку подросло. Как-то так естественно сошлось, что между ними неоказалось ни малейшего расстояния. Он не раз пробуждал своего десяти илиодиннадцатилетнего друга ночью, единственно чтоб излить пред ним в слезахсвои оскорбленные чувства, или открыть ему какой-нибудь домашний секрет, незамечая, что это совсем уже непозволительно. Они бросались друг другу вобъятия и плакали. Мальчик знал про свою мать, что она его очень любит, новряд ли очень любил ее сам. Она мало с ним говорила, редко в чем его оченьстесняла, но пристально следящий за ним ее взгляд он всегда как-тоболезненно ощущал на себе. Впрочем во всем деле обучения и нравственногоразвития мать вполне доверяла Степану Трофимовичу. Тогда еще она вполне внего веровала. Надо думать, что педагог несколько расстроил нервы своеговоспитанника. Когда его, по шестнадцатому году, повезли в лицей, то он былтщедушен и бледен, странно тих и задумчив. (Впоследствии он отличалсячрезвычайною физическою силой.) Надо полагать тоже, что друзья плакали,бросаясь ночью взаимно в объятия, не вс¬ об одних каких-нибудь домашниханекдотцах. Степан Трофимович сумел дотронуться в сердце своего друга доглубочайших струн и вызвать в нем первое, еще неопределенное ощущение тойвековечной, священной тоски, которую иная избранная душа, раз вкусив ипознав, уже не променяет потом никогда на дешевое удовлетворение. (Есть итакие любители, которые тоской этой дорожат более самого радикальногоудовлетворения, если б даже таковое и было возможно.) Но во всяком случаехорошо было, что птенца и наставника, хоть и поздно, а развели в разныестороны
Из лицея молодой человек в первые два года приезжал на вакацию. Во времяпоездки в Петербург Варвары Петровны и Степана Трофимовича, онприсутствовал иногда на литературных вечерах, бывавших у мамаши, слушал инаблюдал. Говорил мало и вс¬ попрежнему был тих и застенчив. К СтепануТрофимовичу относился с прежним нежным вниманием, но уже как-то сдержаннее:о высоких предметах и о воспоминаниях прошлого видимо удалялся с нимзаговаривать. Кончив курс, он, по желанию мамаши, поступил в военную службуи вскоре был зачислен в один из самых видных гвардейских кавалерийскихполков. Показаться мамаше в мундире он не приехал и редко стал писать изПетербурга. Денег Варвара Петровна посылала ему не жалея, несмотря на то,что после реформы доход с ее имений упал до того, что в первое время она иполовины прежнего дохода не получала. У ней впрочем накоплен был долгоюэкономией некоторый, не совсем маленький капитал. Ее очень интересовалиуспехи сына в высшем петербургском обществе. Что не удалось ей, то удалосьмолодому офицеру, богатому и с надеждами. Он возобновил такие знакомства, окоторых она и мечтать уже не могла, и везде был принят с большимудовольствием. Но очень скоро начали доходить к Варваре Петровне довольностранные слухи: молодой человек как-то безумно и вдруг закутил. Не то чтобон играл или очень пил; рассказывали только о какой-то дикойразнузданности, о задавленных рысаками людях, о зверском поступке с одноюдамой хорошего общества, с которою он был в связи, а потом оскорбил еепублично. Что-то даже слишком уж откровенно грязное было в этом деле
Прибавляли сверх того, что он какой-то бретер, привязывается и оскорбляетиз удовольствия оскорбить. Варвара Петровна волновалась и тосковала. СтепанТрофимович уверял ее, что это только первые, буйные порывы слишком богатойорганизации, что море уляжется и что вс¬ это похоже на юность принца Гарри,кутившего с Фальстафом, Пойнсом и мистрис Квикли, описанную у Шекспира
Варвара Петровна на этот раз не крикнула: "вздор, вздор!" как повадилась впоследнее время покрикивать очень часто на Степана Трофимовича, а напротивочень прислушалась, велела растолковать себе подробнее, сама взяла Шекспираи с чрезвычайным вниманием прочла бессмертную хронику. Но хроника ее неуспокоила, да и сходства она не так много нашла. Она лихорадочно ж0лаответов на несколько своих писем. Ответы не замедлили; скоро было полученороковое известие, что принц Гарри имел почти разом две дуэли, кругом былвиноват в обеих, убил одного из своих противников наповал, а другогоискалечил и, вследствие таковых деяний, был отдан под суд. Дело кончилосьразжалованием в солдаты, с лишением прав и ссылкой на службу в один изпехотных армейских полков, да и то еще по особенной милости
В шестьдесят третьем году ему как-то удалось отличиться; ему дали крестик ипроизвели в унтер-офицеры, а затем как-то уж скоро и в офицеры. Во вс¬ этовремя Варвара Петровна отправила может быть до сотни писем в столицу спросьбами и мольбами. Она позволила себе несколько унизиться в такомнеобычайном случае. После производства молодой человек вдруг вышел вотставку, в Скворешники опять не приехал, а к матери совсем уже пересталписать. Узнали наконец, посторонними путями, что он опять в Петербурге, ночто в прежнем обществе его уже не встречали вовсе; он куда-то как быспрятался. Доискались, что он живет в какой-то странной компании, связалсяс каким-то отребьем петербургского населения, с какими-то бессапожнымичиновниками, отставными военными, благородно-просящими милостыню,пьяницами, посещает их грязные семейства, дни и ночи проводит в темныхтрущобах и бог знает в каких закоулках, опустился, оборвался и что сталобыть это ему нравится. Денег у матери он не просил; у него было своеименьице, - бывшая деревенька генерала Ставрогина, которое хоть что-нибудьда давало же доходу и которое, по слухам, он сдал в аренду одномусаксонскому немцу. Наконец мать умолила его к ней приехать, и принц Гаррипоявился в нашем городе. Тут-то я в первый раз и разглядел его, а дотоленикогда не видывал
Это был очень красивый молодой человек, лет двадцати пяти и, признаюсь,поразил меня. Я ждал встретить какого-нибудь грязного оборванца, испитогоот разврата и отдающего водкой. Напротив, это был самый изящный джентльмениз всех, которых мне когда-либо приходилось видеть, чрезвычайно хорошоодетый, державший себя так, как мог держать себя только господин, привыкшийк самому утонченному благообразию. Не я один был удивлен: удивлялся и весьгород, которому конечно была уже известна вся биография г. Ставрогина идаже с такими подробностями, что невозможно было представить, откуда онимогли получиться и, что всего удивительнее, из которых половина оказаласьверною. Все наши дамы были без ума от нового гостя. Они резко разделилисьна две стороны, - в одной обожали его, а в другой ненавидели докровомщения; но без ума были и те и другие. Одних особенно прельщало, что
