Книга "БЕСЫ". Страница 2
жаждут. И наконец уже в самой последней сцене вдруг появляется Вавилонскаябашня, и какие-то атлеты ее наконец достраивают с песней новой надежды, икогда уже достраивают до самого верху, то обладатель, положим хоть Олимпа,убегает в комическом виде, а догадавшееся человечество, завладев егоместом, тотчас же начинает новую жизнь с новым проникновением вещей. Ну,вот эту-то поэму и нашли тогда опасною. Я, в прошлом году, предлагалСтепану Трофимовичу ее напечатать, за совершенною ее, в наше время,невинностью, но он отклонил предложение с видимым неудовольствием. Мнение осовершенной невинности ему не понравилось, и я даже приписываю томунекоторую холодность его со мной, продолжавшуюся целых два месяца. И чтоже? Вдруг, и почти тогда же как я предлагал напечатать здесь, - печатаютнашу поэму там, то-есть за границей, в одном из революционных сборников, исовершенно без ведома Степана Трофимовича. Он был сначала испуган, бросилсяк губернатору, и написал благороднейшее оправдательное письмо в Петербург,читал мне его два раза, но не отправил, не зная кому адресовать.CEднимсловом, волновался целый месяц; но я убежден, что в таинственных изгибахсвоего сердца был польщен необыкновенно. Он чуть не спад с экземпляромдоставленного ему сборника, а днем прятал его под тюфяк и даже не пускалженщину перестилать постель, и хоть и ждал каждый день откуда-то какой-тотелеграммы, но смотрел свысока. Телеграммы никакой не пришло. Тогда же он исо мной примирился, что и свидетельствует о чрезвычайной доброте его тихогои незлопамятного сердца
II
Я ведь не утверждаю, что он совсем нисколько не пострадал; я лишь убедилсятеперь вполне, что он мог бы продолжать о своих аравитянах сколько емуугодно, дав только нужные объяснения. Но он тогда самбициозничал и сособенною поспешностью распорядился уверить себя раз навсегда, что карьераего разбита на всю его жизнь "вихрем обстоятельств". А если говорить всюправду, то настоящею причиной перемены карьеры было еще прежнее и сновавозобновившееся деликатнейшее предложение ему от Варвары ПетровныСтаврогиной, супруги генерал-лейтенанта и значительной богачки, принять насебя воспитание и вс¬ умственное развитие ее единственного сына, в качествевысшего педагога и друга, не говоря уже о блистательном вознаграждении
Предложение это было сделано ему в первый раз еще в Берлине, и именно в тосамое время, когда он в первый раз овдовел. Первою супругой его была одналегкомысленная девица из нашей губернии, на которой он женился в самойпервой и еще безрассудной своей молодости, и кажется, вынес с этою,привлекательною впрочем, особой много горя, за недостатком средств к еесодержанию, и сверх того, по другим, отчасти уже деликатным причинам. Онаскончалась в Париже, быв с ним последние три года в разлуке, и оставив емупятилетнего сына, "плод первой, радостной и еще неомраченной любви", каквырвалось раз при мне у грустившего Степана Трофимовича. Птенца еще ссамого начала переслали в Россию, где он и воспитывался вс¬ время на рукахкаких-то отдаленных теток, где-то в глуши. Степан Трофимович отклонилтогдашнее предложение Варвары Петровны и быстро женился опять, даже раньшегоду, на одной неразговорчивой берлинской немочке, и, главное, безо всякойособенной надобности. Но кроме этой, оказались и другие причины отказа отместа воспитателя: его соблазняла гремевшая в то время слава одногонезабвенного профессора, и он, в свою очередь, полетел на кафедру, ккоторой готовился, чтобы испробовать и свои орлиные крылья. И вот теперь,уже с опаленными крыльями, он естественно вспомнил о предложении, котороееще и прежде колебало его решение. Внезапная же смерть и второй супруги, непрожившей с ним и году, устроила вс¬ окончательно. Скажу прямо: вс¬разрешилось пламенным участием и драгоценною, так-сказать классическоюдружбой к нему Варвары Петровны, если только так можно о дружбе выразиться
Он бросился в объятия этой дружбы, и дело закрепилось слишком на двадцатьлет. Я употребил выражение "бросился в объятия", но сохрани бог кого-нибудьподумать о чем-нибудь лишнем и праздном; эти объятия надо разуметь в одномлишь самом высоконравственном смысле. Самая тонкая и самая деликатнейшаясвязь соединила эти два столь замечательные существа, навеки
Место воспитателя было принято еще и потому, что и именьице, оставшеесяпосле первой супруги Степана Трофимовича, - очень маленькое, - приходилосьсовершенно рядом со Скворешниками, великолепным подгорным имениемСтаврогиных в нашей губернии. К тому же всегда возможно было в тишикабинета, и уже не отвлекаясь огромностью университетских занятий,посвятить себя делу науки и обогатить отечественную словесностьглубочайшими исследованиями. Исследований не оказалось; но зато оказалосьвозможным простоять всю остальную жизнь, более двадцати лет, так-сказать"воплощенной укоризной" пред отчизной, по выражению народного поэта:
Воплощенной укоризною
......................
Ты стоял перед отчизною,
Либерал-идеалист
Но то лицо, о котором выразился народный поэт, может быть и имело право всюжизнь позировать в этом смысле, если бы того захотело, хотя это и скучно
Наш же Степан Трофимович, по правде, был только подражателем сравнительно сподобными лицами, да и стоять уставал и частенько полеживал на боку. Нохотя и на боку, а воплощенность укоризны сохранялась и в лежачем положении,- надо отдать справедливость, тем более, что для губернии было и тогодостаточно. Посмотрели бы вы на него у нас в клубе, когда он садился закарты. Весь вид его говорил: "Карты! Я сажусь с вами в ералаш! Разве этосовместно? Кто ж отвечает за это? Кто разбил мою деятельность и обратил еев ералаш? Э, погибай Россия!" и он осанисто козырял с червей
А по правде, ужасно любил сразиться в карточки, за что, и особенно впоследнее время, имел частые и неприятные стычки с Варварой Петровной, темболее, что постоянно проигрывал. Но об этом после. Замечу лишь, что это былчеловек даже совестливый (то-есть иногда), а потому часто грустил. Впродолжение всей двадцатилетней дружбы с Варварой Петровной, он раза по трии по четыре в год регулярно впадал в так называемую между нами "гражданскуюскорбь", то-есть просто в хандру, но словечко это нравилось многоуважаемойВарваре Петровне. Впоследствии, кроме гражданской скорби, он стал впадать ив шампанское; но чуткая Варвара Петровна всю жизнь охраняла его от всехтривиальных наклонностей. Да он и нуждался в няньке, потому что становилсяиногда очень странен: в средине самой возвышенной скорби, он вдруг зачиналсмеяться самым простонароднейшим образом. Находили минуты, что даже о самомсебе начинал выражаться в юмористическом смысле. Но ничего так не бояласьВарвара Петровна как юмористического смысла. Это была женщина-классик,женщина-меценатка, действовавшая в видах одних лишь высших соображений
Капитально было двадцатилетнее влияние этой высшей дамы на ее бедногодруга. О ней надо бы поговорить особенно, что я и сделаю
III
Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизньтак живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя:раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и пожалуйумрет, если это случится. Я положительно знаю, что Степан Трофимовичнесколько раз, и иногда после самых интимных излияний глаз на глаз сВарварой Петровной, по уходе ее, вдруг вскакивал с дивана и начиналколотить кулаками в стену
Происходило это без малейшей аллегории, так даже, что однажды отбил отстены штукатурку. Может быть спросят: как мог я узнать такую тонкуюподробность? А что если я сам бывал свидетелем? Что если сам СтепанТрофимович неоднократно рыдал на моем плече, в ярких красках рисуя предомной всю свою подноготную? (И уж чего-чего при этом не говорил!) Но вот чтослучалось почти всегда после этих рыданий: назавтра он уже готов былраспять самого себя за неблагодарность; поспешно призывал меня к себе илиприбегал ко мне сам, единственно чтобы возвестить мне, что Варвара Петровна"ангел чести и деликатности, а он совершенно противоположное". Он не толькоко мне прибегал, но неоднократно описывал вс¬ это ей самой вкрасноречивейших письмах, и признавался ей, за своею полною подписью, чтоне далее как например вчера, он рассказывал постороннему лицу, что онадержит его из тщеславия, завидует его учености и талантам; ненавидит его ибоится только выказать свою ненависть явно, в страхе чтоб он не ушел от нееи тем не повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себяпрезирает и решился погибнуть насильственною смертью, а от нее ждетпоследнего слова, которое вс¬ решит, и пр., и пр., вс¬ в этом роде. Можнопредставить после этого, до какой истерики доходили иногда нервные взрывыэтого невиннейшего из всех пятидесятилетних младенцев! Я сам однажды читалодно из, таковых его писем, после какой-то между ними ссоры, из-заничтожной причины, но ядовитой по выполнению. Я ужаснулся и умолял непосылать письма
- Нельзя... честнее... долг... я умру, если не признаюсь ей во всем, вовсем! - отвечал он чуть не в горячке, и послал-таки письмо
В том-то и была разница между ними, что Варвара Петровна никогда бы непослала такого письма. Правда, он писать любил без памяти, писал к ней дажеживя в одном с нею доме, а в истерических случаях и по два письма в день. Язнаю наверное, что она всегда внимательнейшим образом эти письмапрочитывала, даже в случае и двух писем в день, и прочитав, складывала вособый ящичек, помеченные и рассортированные; кроме того слагала их всердце своем. Затем, выдержав своего друга весь день без ответа,встречалась с ним как ни в чем не бывало, будто ровно ничего вчераособенного не случилось. Мало-по-малу она так его вымуштровала, что он уже
