Книга "БЕСЫ". Страница 13
- Кармазинов, нувеллист?- Ну да, писатель, чего вы удивляетесь? Конечно, он сам себя почитаетвеликим. Надутая тварь! Она с ним вместе приедет, а теперь там с нимносится. Она намерена что-то завести здесь, литературные собрания какие-то
Он на месяц приедет, последнее имение продавать здесь хочет. Я чуть было невстретилась с ним в Швейцарии и очень того не желала. Впрочем надеюсь, чтоменя-то он удостоит узнать. В старину ко мне письма писал, в доме бывал. Ябы желала, чтобы вы получше одевались, Степан Трофимович; вы с каждым днемстановитесь так неряшливы... О, как вы меня мучаете! Что вы теперь читаете?- Я... я..
- Понимаю. Попрежнему приятели, попрежнему попойки, клуб и карты, ирепутация атеиста. Мне эта репутация не нравится, Степан Трофимович. Я быне желала, чтобы вас называли атеистом, особенно теперь не желала бы. Я ипрежде не желала, потому что ведь вс¬ это одна только пустая болтовня. Надоже наконец сказать
- Mais, ma ch[EGRAVE]re..
- Слушайте, Степан Трофимович, во всем ученом я конечно пред вами невежда,но я ехала сюда и много о вас думала. Я пришла к одному убеждению
- К какому же?- К такому, что не мы одни с вами умнее всех на свете, а есть и умнее нас
- И остроумно, и метко. Есть умнее, значит, есть и правее нас, стало быть имы можем ошибаться, не так ли? Mais, ma bonne amie, положим, я ошибусь, новедь имею же я мое всечеловеческое, всегдашнее, верховное право свободнойсовести? Имею же я право не быть ханжей и изувером, если того хочу, а заэто естественно буду разными господами ненавидим до скончания века. Etpuis, comme on trouve toujours plus de moines que de raison, и так как ясовершенно с этим согласен..
- Как, как вы сказали?- Я сказал: on trouve toujours plus de moines que de raison , и так как я сэтим..
- Это верно не ваше; вы верно откудова-нибудь взяли?- Это Паскаль сказал
- Так я и думала... что не вы! Почему вы сами никогда так не скажете, таккоротко и метко, а всегда так длинно тянете? Это гораздо лучше, чем давечапро административный восторг..
- Ma foi, ch[EGRAVE]re... почему? Во-первых, потому, вероятно, что явс¬-таки не Паскаль et puis... во-вторых, мы, русские, ничего не умеем насвоем языке сказать... По крайней мере до сих пор ничего еще не сказали..
- Гм! Это может быть и неправда. По крайней мере вы бы записывали изапоминали такие слова, знаете, в случае разговора... Ах, СтепанТрофимович, я с вами серьезно, серьезно ехала говорить!- Ch[EGRAVE]re, ch[EGRAVE]re amie!- Теперь, когда все эти Лембки, все эти Кармазиновы... О боже, как выопустились! О, как вы меня мучаете!.. Я бы желала, чтоб эти людичувствовали к вам уважение, потому что они пальца вашего, вашего мизинца нестоят, а вы как себя держите! Что они увидят? Что я им покажу? Вместо того,чтобы благородно стоять свидетельством, продолжать собою пример, выокружаете себя какою-то сволочью, вы приобрели какие-то невозможныепривычки, вы одряхлели, вы не можете обойтись без вина и без карт, вычитаете одного только Поль-де-Кока и ничего не пишете, тогда как все онитам пишут; вс¬ ваше время уходит на болтовню. Можно ли, позволительно лидружиться с такою сволочью, как ваш неразлучный Липутин?- Почему же он мой и неразлучный? - робко протестовал Степан Трофимович
- Где он теперь? - строго и резко продолжала Варвара Петровна
- Он... он вас беспредельно уважает и уехал в С-к, после матери получитьнаследство
- Он, кажется, только и делаерF7то деньги получает. Что Шатов? Вс¬ то же?- Irascible, mais bon
- Терпеть не могу вашего Шатова; и зол, и о себе много думает!- Как здоровье Дарьи Павловны?- Вы это про Дашу? Что это вам вздумалось? - любопытно поглядела на негоВарвара Петровна. - Здорова, у Дроздовых оставила... Я в Швейцарии что-топро вашего сына слышала, дурное, а не хорошее
- Oh, c'est une histoire bien b[ECIRC]te! Je vous attendais, ma bonne amie,pour vous raconter..
- Довольно, Степан Трофимович, дайте покой; измучилась. Успеемнаговориться, особенно про дурное. Вы начинаете брызгаться, когдазасмеетесь, это уже дряхлость какая-то! И как странно вы теперь сталисмеяться... Боже, сколько у вас накопилось дурных привычек! Кармазинов квам не поедет! А тут и без того всему рады... Вы всего себя теперьобнаружили. Ну довольно, довольно, устала. Можно же наконец пощадитьчеловека!Степан Трофимович "пощадил человека", но удалился в смущении
V
Дурных привычек действительно завелось у нашего друга не мало, особенно всамое последнее время. Он видимо и быстро опустился, и это правда, что онстал неряшлив. Пил больше, стал слезливее и слабее нервами; стал уж слишкомчуток к изящному. Лицо его получило странную способность изменятьсянеобыкновенно быстро, с самого, например, торжественного выражения на самоесмешное и даже глупое. Не выносил одиночества и беспрерывно жаждал, чтобего поскорее развлекли. Надо было непременно рассказать ему какую-нибудьсплетню, городской анекдот и при том ежедневно новое. Если же долго никтоне приходил, то он тоскливо бродил по комнатам, подходил к окну, взадумчивости жевал губами, вздыхал глубоко, а под конец чуть не хныкал. Онвс¬ что-то предчувствовал, боялся чего-то, неожиданного, неминуемого; сталпуглив; стал большое внимание обращать на сны
Весь день этот и вечер провел он чрезвычайно грустно, послал за мной, оченьволновался, долго говорил, долго рассказывал, но вс¬ довольно бессвязно
Варвара Петровна давно уже знала, что он от меня ничего не скрывает. Мнепоказалось наконец, что его заботит что-то особенное и такое, чего пожалуйон и сам не может представить себе. Обыкновенно прежде, когда мы сходилисьнаедине и он начинал мне жаловаться, то всегда почти, после некотороговремени, приносилась бутылочка и становилось гораздо утешнее. В этот развина не было, и он видимо подавлял в себе неоднократное желание послать заним
- И чего она вс¬ сердится! - жаловался он поминутно, как ребенок. - Tousles hommes de g[EACUTE]nie et de progr[EGRAVE]s en Russie [EACUTE]taient,sont et seront toujours des картежники et des пьяницы, qui boivent enzapoy... а я еще вовсе не такой картежник и не такой пьяница... Укоряет,зачем я ничего не пишу? Странная мысль!.. Зачем я лежу? Вы, говорит, должныстоять "примером и укоризной". Mais, entre nous soit dit, что же и делатьчеловеку, которому предназначено стоять "укоризной", как не лежать, - знаетли она это?И наконец разъяснилась мне та главная, особенная тоска, которая такнеотвязчиво в этот раз его мучила. Много раз в этот вечер подходил он кзеркалу и подолгу пред ним останавливался. Наконец повернулся от зеркала комне и с каким-то странным отчаянием проговорил:- Mon cher, je suis un опустившийся человек!Да, действительно, до сих пор, до самого этого дня, он в одном толькооставался постоянно уверенным, несмотря на все "новые взгляды" и на все"перемены идей" Варвары Петровны, именно в том, что он вс¬ ещеобворожителен для ее женского сердца, то-есть не только как изгнанник иликак славный ученый, но и как красивый мужчина. Двадцать лет коренилось внем это льстивое и успокоительное убеждение и может быть из всех его
