Книга "БЕСЫ". Страница 16
- Ма bonne amie!.. - слабо крикнул он ей навстречу
- Вы одни, я рада: терпеть не могу ваших друзей! Как вы всегда накурите;господи, что за воздух! Вы и чай не допили, а на дворе двенадцатый час!Ваше блаженство - беспорядок! Ваше наслаждение - сор! Что это заразорванные бумажки на полу? Настасья, Настасья! Что делает ваша Настасья?Отвори, матушка, окна, форточки, двери, вс¬ настежь. А мы в залу пойдемте;я к вам за делом. Да подмети ты хоть раз в жизни, матушка!- Сорят-с! - раздражительно-жалобным голоском пропищала Настасья
- А ты мети, пятнадцать раз в день мети! Дрянная у вас зала (когда вышли взалу). Затворите крепче двери, она станет подслушивать. Непременно надообои переменить. Я ведь вам присылала обойщика с образчиками, что же вы невыбрали? Садитесь и слушайте. Садитесь же, наконец, прошу вас. Куда же вы?Куда же вы? Куда же вы!- Я... сейчас, - крикнул из другой комнаты Степан Трофимович, - вот я иопять!- А, вы переменили костюм! - насмешливо оглядела она его. (Он накинулсюртук сверх фуфайки.) Этак действительно будет более подходить... к нашейречи. Садитесь же, наконец, прошу вас
Она объяснила ему вс¬ сразу, резко и убедительно. Намекнула и о восьмитысячах, которые были ему до зарезу нужны. Подробно рассказала о приданом
Степан Трофимович таращил глаза и трепетал. Слышал вс¬, но ясно не могсообразить. Хотел заговорить, но вс¬ обрывался голос. Знал только, что вс¬так и будет, как она говорит, что возражать и не соглашаться дело пустое, аон женатый человек безвозвратно
- Mais, ma bonne amie, в третий раз и в моих летах... и с таким ребенком! проговорил он наконец. - Mais c'est une enfant!- Ребенок, которому двадцать лет, слава богу! Не вертите пожалустазрачками, прошу вас, вы не на театре. Вы очень умны и учены, но ничего непонимаете в жизни, за вами постоянно должна нянька ходить. Я умру, и что свами будет? А она будет вам хорошею нянькой; это девушка скромная, твердая,рассудительная; к тому же я сама буду тут, не сейчас же умру. Онадомоседка, она ангел кротости. Эта счастливая мысль мне еще в Швейцарииприходила. Понимаете ли вы, если я сама вам говорю, что она ангел кротости!- вдруг яростно вскричала она. - У вас сор, она заведет чистоту, порядок,вс¬ будет как зеркало... Э, да неужто же вы мечтаете, что я еще кланятьсявам должна с таким сокровищем, исчислять все выгоды, сватать! Да вы должныбы на коленях... О, пустой, пустой, малодушный человек!- Но... я уже старик!- Что значат ваши пятьдесят три года? Пятьдесят лет не конец, а половинажизни. Вы красивый мужчина, и сами это знаете. Вы знаете тоже, как она васуважает. Умри я, что с нею будет? А за вами она спокойна, и я спокойна. Увас значение, имя, любящее сердце; вы получаете пенсион, который я считаюсвоею обязанностию. Вы, может быть, спасете ее, спасете! Во всяком случаечесть доставите. Вы сформируете ее к жизни, разовьете ее сердце, направитемысли. Нынче сколько погибают оттого, что дурно направлены мысли! К томувремени поспеет ваше сочинение, и вы разом о себе напомните
- Я именно, - пробормотал он уже польщенный ловкою лестью Варвары Петровны,- я именно собираюсь теперь присесть за мои Рассказы из испанскойистории..
- Ну, вот видите, как раз и сошлось
- Но... она? Вы ей говорили?- О ней не беспокойтесь, да и нечего вам любопытствовать. Конечно вы должныее сами просить, умолять сд5лать вам честь, понимаете? Но не беспокойтесь,я сама буду тут. К тому же вы ее любите..
У Степана Трофимовича закружилась голова; стены пошли кругом. Тут была однастрашная идея, с которою он никак не мог сладить
- Excellente amie! - задрожал вдруг его голос, - я... я никогда не могвообразить, что вы решитесь выдать меня... за другую... женщину!- Вы не девица, Степан Трофимович; только девиц выдают, а вы сами женитесь,- ядовито прошипела Варвара Петровна
- Oui, j'ai pris un mot pour un autre. Mais... c'est [EACUTE]gal, уставился он на нее с потерянным видом
- Вижу, что c'est [EACUTE]gal, - презрительно процедила она, - господи! дас ним обморок! Настасья, Настасья! воды!Но до воды не дошло. Он очнулся. Варвара Петровна взяла свой зонтик
- Я вижу, что с вами теперь нечего говорить..
- Oui, oui, je suis incapable
- Но к завтраму вы отдохнете и обдумаете. Сидите дома.. если что случится,дайте знать, хотя бы ночью. Писем не пишите, и читать не буду. Завтра же вэто время приду сама, одна, за окончательным ответом, и надеюсь, что онбудет удовлетворителен. Постарайтесь, чтобы никого не было,. и чтобы copyне было, а это на что похоже? Настасья, Настасья!Разумеется, назавтра он согласился; да и не мог не согласиться. Тут былоодно особое обстоятельство..
VIII
Так "называемое у нас имение Степана Трофимовича (душ пятьдесят постаринному счету, и смежное со Скворешниками) было вовсе не его, апринадлежало первой его супруге, а стало быть теперь их сыну, ПетруСтепановичу Верховенскому. Степан Трофимович только опекунствовал, апотому, когда птенец оперился, действовал по формальной от негодоверенности на управление имением. Сделка для молодого человека былавыгодная: он получал с отца в год до тысячи рублей в виде дохода с имения,тогда как оно при новых порядках не давало и пятисот (а может быть и тогоменее). Бог знает как установились подобные отношения. Впрочем, всю этутысячу целиком высылала Варвара Петровна, а Степан Трофимович ни единымрублем в ней не участвовал. Напротив, весь доход с землицы оставлял у себяв кармане, и кроме того разорил ее в конец, сдав ее в аренду какому-топромышленнику и, тихонько от Варвары Петровны, продав на сруб рощу, то-естьглавную ее ценность. Эту рощицу он уже давно продавал урывками. Вся онастоила по крайней мере тысяч восемь, а он взял за нее только пять. Но ониногда слишком много проигрывал в клубе, а просить у Варвары Петровныбоялся. Она скрежетала зубами, когда, наконец, обо всем узнала. И вдругтеперь сынок извещал, что приедет сам продать свои владения во что бы нистало, а отцу поручал неотлагательно позаботиться о продаже. Ясное дело,что при благородстве и бескорыстии Степана Трофимовича ему стало совестнопред се cher enfant (которого он в последний раз видел целых девять леттому назад, в Петербурге, студентом). Первоначально вс¬ имение могло стоитьтысяч тринадцать или четырнадцать, теперь вряд ли кто бы дал за него ипять. Без сомнения, Степан Трофимович имел полное право, по смыслуформальной доверенности, продать лес и, поставив в счет тысячерублевыйневозможный ежегодный доход, столько лет высылавшийся аккуратно, сильнооградить себя при расчете. Но Степан Трофимович был благороден, состремлениями высшими. В голове его мелькнула одна удивительно красиваямысль: когда приедет Петруша, вдруг благородно выложить на стол самыйвысший maximum цены, то-есть даже пятнадцать тысяч, без малейшего намека навысылавшиеся до сих пор суммы, и крепко-крепко, со слезами, прижать к грудисе cher fils, чем и покончить все счеты. Отдаленно и осторожно начал онразвертывать эту картинку пред Варварой Петровной. Он намекал, что это дажепридаст какой-то особый, благородный оттенок их дружеской связи... их"идее". Это выставило бы в таком бескорыстном и великодушном виде прежнихотцов и вообще прежних людей, сравнительно с новою легкомысленною исоциальною молодежью. Много еще он говорил, но Варвара Петровна всеотмалчивалась. Наконец сухо объявила ему, что согласна купить их землю идаст за нее maximum цены, то-есть тысяч шесть, семь (и за четыре можно былокупить). Об остальных же восьми тысячах, улетевших с рощей, не сказала нислова
Это случилось за месяц до сватовства. Степан Трофимович был поражен и началзадумываться. Прежде еще могла быть надежда, что сынок пожалуй и совсем неприедет, - то-есть надежда, судя со стороны, по мнению кого-нибудьпостороннего. Степан же Трофимович, как отец, с негодованием отверг бысамую мысль о подобной надежде. Как бы там ни было, но до сих пор о Петрушедоходили к нам вс¬ такие странные слухи. Сначала, кончив курс в
