Книга "БЕСЫ". Страница 17
университете, лет шесть тому назад, он слонялся в Петербурге без дела
Вдруг получилось у нас известие, что он участвовал в составлении какой-топодметной прокламации и притянут к делу. Потом, что он очутился вдруг заграницей, в Швейцарии, в Женеве, - бежал, чего доброго
- Удивительно мне это, - проповедывал нам тогда Степан Трофимович, сильносконфузившийся, - Петруша c'est une si pauvre t[ECIRC]te! Он добр,благороден, очень чувствителен, и я так тогда, в Петербурге, порадовался,сравнив его с современною молодежью, но c'est un pauvre sire tout dem[ECIRC]me... И знаете, вс¬ от той же недосиженности, сентиментальности! Ихпленяет не реализм, а чувствительная, идеальная сторона социализма, таксказать, религиозный оттенок его, поэзия его... с чужого голоса,разумеется. И однако мне-то, мне каково! У меня здесь столько врагов, тамеще более, припишут влиянию отца... Боже! Петруша двигателем! В какиевремена мы живем!Петруша выслал, впрочем, очень скоро свой точный адрес из Швейцарии, дляобычной ему высылки денег: стало быть, не совсем же был эмигрантом. И воттеперь, пробыв за границей года четыре, вдруг появляется опять в своемотечестве и извещает о скором своем прибытии: стало быть, ни в чем необвинен. Мало того, даже как будто кто-то принимал в нем участие ипокровительствовал ему. Он писал теперь с юга России, где находился почьему-то частному, но важному поручению и об чем-то там хлопотал. Вс¬ этобыло прекрасно, но однако где же взять остальные семь-восемь тысяч, чтобысоставить приличный maximum цены за имение? А что если подымется крик, ивместо величественной картины дойдет до процесса? Что-то говорило СтепануТрофимовичу, что чувствительный Петруша не отступится от своих интересов
"Почему это, я заметил", шепнул мне раз тогда Степан Трофимович, "почемуэто все эти отчаянные социалисты и коммунисты в то же время и такиенеимоверные скряги, приобретатели, собственники, и даже так, что чем большеон социалист, чем дальше пошел, тем сильнее и собственник... почему это?Неужели тоже от сентиментальности?" Я не знаю, есть ли правда в этомзамечании Степана Трофимовича; я знаю только, что Петруша имел некоторыесведения о продаже рощи и о прочем, а Степан Трофимович знал, что тот имеетэти сведения. Мне случалось тоже читать и Петрушины письма к отцу; писал онпо крайности редко, раз в год и еще реже. Только в последнее время,уведомляя о близком своем приезде, прислал два письма, почти одно задругим. Все письма его были коротенькие, сухие, состояли из одних лишьраспоряжений, и так как отец с сыном еще с самого Петербурга былипо-модному, на ты, то и письма Петруши решительно имели вид тех старинныхпредписаний прежних помещиков из столиц их дворовым людям, поставленным имив управляющие их имений. И вдруг теперь эти восемь тысяч, разрешающие дело,вылетают из предложения Варвары Петровны, и при этом она дает яснопочувствовать, что они ниоткуда более и не могут вылететь. Разумеется,Степан Трофимович согласился
Он тотчас же по ее уходе прислал за мной, а от всех других заперся на весьдень. Конечно поплакал, много и хорошо говорил, много и сильно сбивался,сказал случайно каламбур и остался им доволен, потом была легкая холерина,- одним словом, вс¬ произошло в порядке. После чего он вытащил портретсвоей, уже двадцать лет тому назад скончавш9ся немочки, и жалобно началвзывать: "Простишь ли ты меня?" Вообще он был как-то сбит с толку. С горямы немножко и выпили. Впрочем, он скоро и сладко заснул. На утро мастерскиповязал себе галстук, тщательно оделся и часто подходил смотреться взеркало. Платок спрыснул духами впрочем, лишь чуть-чуть, и только завиделВарвару Петровну в окно, поскорей взял другой платок, а надушенный спряталпод подушку
- И прекрасно! - похвалила Варвара Петровна, выслушав его согласие. Во-первых, благородная решимость, а во-вторых, вы вняли голосу рассудка,которому вы так редко внимаете в ваших частных делах. Спешить, впрочем,нечего, - прибавила она, разглядывая узел его белого галстука, - покаместмолчите, и я буду молчать. Скоро день вашего рождения; я буду у вас вместес нею. Сделайте вечерний чай и пожалуста без вина и без закусок; впрочем ясама вс¬ устрою. Пригласите ваших друзей, - впрочем мы "вместе сделаемвыбор. Накануне вы с нею переговорите, если надо будет; а на вашем вечеремы не то что объявим, или там сговор какой-нибудь сделаем, а только такнамекнем или дадим знать, безо всякой торжественности. А там недели черездве и свадьба, по возможности без всякого шума... Даже обоим вам можно бы иуехать на время, тотчас из-под венца, хоть в Москву например. Я тоже, можетбыть, с вами поеду... А главное до тех пор молчите
Степан Трофимович был удивлен. Он заикнулся было, что невозможно же емутак, что надо же переговорить с невестой, но Варвара Петровнараздражительно на него накинулась:- Это зачем? Во-первых, ничего еще может быть и не будет..
- Как не будет! - пробормотал жених, совсем уже ошеломленный
- Так. Я еще посмотрю... А впрочем вс¬ так будет, как я сказала, и небеспокойтесь, я сама ее приготовлю. Вам совсем не за чем. Вс¬ нужное будетсказано и сделано, а вам туда не за чем. Для чего? Для какой роли? И самине ходите и писем не пишите. И ни слуху ни духу, прошу вас. Я тоже будумолчать
Она решительно не хотела объясняться и ушла видимо расстроенная. Кажется,чрезмерная готовность Степана Трофимовича поразила ее. Увы, он решительноне понимал своего положения, и вопрос еще не представился ему с некоторыхдругих точек зрения. Напротив явился какой-то новый тон, что-топобедоносное и легкомысленное. Он куражился:- Это мне нравится!-восклицал он, останавливаясь предо мной и разводяруками, - вы слышали? Она хочет довести до того, чтоб я, наконец, незахотел. Ведь я тоже могу терпение потерять и... не захотеть! "Сидите инечего вам туда ходить", но почему я, наконец, непременно должен жениться?Потому только, что у ней явилась смешная фантазия? Но я человек серьезный,и могу не захотеть подчиняться праздным фантазиям взбалмошной женщины! Уменя есть обязанности к моему сыну и... и к самому себе! Я жертву приношупонимает ли она это? Я, может быть, потому согласился, что мне наскучилажизнь и мне вс¬ равно. Но она может меня раздражить, и тогда мне будет ужене вс¬ равно; я обижусь и откажусь. Et enfin, le ridicule... Что скажут вклубе? Что скажет... Липутин? "Может, ничего еще и не будет" - каково! Новедь это верх! Это уж... это что же такое? - Je suis un for[CCEDIL]at, unBadinguet, un припертый к стене человек!.
И в то же время какое-то капризное самодовольствие, что-толегкомысленно-игривое проглядывало среди всех этих жалобных восклицаний
Вечером мы опять выпили
-------------------------------ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Чужие грехи
I
Прошло с неделю, и дело начало несколько раздвигаться
Замечу вскользь, что в эту несчастную неделю я вынес много тоски, оставаясь почти безотлучно подле бедного сосватанного друга моего, вкачестве ближайшего его конфидента. Тяготил его, главное, стыд, хотя мы вэту неделю никого не видали и вс¬ сидели одни; но он стыдился даже и меня,и до того, что чем более сам открывал мне, тем более и досадовал на меня заэто. По мнительности же подозревал, что вс¬ уже всем известно, всемугороду, и не только в клубе, но даже в своем кружке боялся показаться. Дажегулять выходил, для необходимого моциону, только в полные сумерки, когдауже совершенно темнело
Прошла неделя, а он вс¬ еще не знал, жених он или нет, и никак не могузнать об этом наверно, как ни бился. С невестой он еще не видался, даже незнал, невеста ли она ему; даже не знал, есть ли тут во всем этом хотьчто-нибудь серьезное! К себе почему-то Варвара Петровна решительно нехотела его допустить. На одно из первоначальных писем его (а он написал ихк ней множество) она прямо ответила ему просьбой избавить ее на время отвсяких с ним сношений, потому что она занята, а имея и сама сообщить емумного очень важного, нарочно ждет для этого более свободной, чем теперь,минуты, и сама даст ему современем знать, когда к ней можно будет придти
Письма же обещала присылать обратно нераспечатанными, потому что это "однотолько баловство". Эту записку я сам читал; он же мне и показывал
И однако все эти грубости и неопределенности, вс¬ это было ничто всравнении с главною его заботой. Эта забота мучила его чрезвычайно,неотступно; от нее он худел и падал духом. Это было нечто такое, чего онуже более всего стыдился, и о чем никак не хотел заговорить даже со мной;напротив при случае лгал и вилял предо мной, как маленький мальчик; а междутем сам же посылал за мною ежедневно, двух часов без меня пробыть не мог,нуждаясь во мне как в воде или в воздухе
Такое поведение оскорбляло несколько мое самолюбие. Само собою разумеется,
