Школьная библиотека

полных три тысячи. Довольно с вас в год? Кажется, не мало? В самыхэкстренных случаях я впрочем буду набавлять. Итак, возьмите деньги,пришлите мне моих людей и живите сами по себе, где хотите, в Петербурге, вМоскве, за границей, или здесь, только не у меня. Слышите?- Недавно так же настойчиво и так же быстро передано было мне из тех же устдругое требование, - медленно и с грустною отчетливостью проговорил СтепанТрофимович.- Я смирился и... плясал казачка вам в угоду. Oui, lacomparaison peut [ECIRC]tre permise. C'[EACUTE]tait comme un petit cozak duDon, qui sautait sur sa propre tombe. Теперь..

- Остановитесь, Степан Трофимович. Вы ужасно многоречивы. Вы не плясали, авы вышли ко мне в новом галстуке, белье, в перчатках, напомаженный ираздушенный. Уверяю вас, что вам очень хотелось самому жениться; это былона вашем лице написано, и, поверьте, выражение самое неизящное. Если я незаметила вам тогда же, то единственно из деликатности. Но вы желали, выжелали жениться, несмотря на мерзости, которые вы писали интимно обо мне ио вашей невесте. Теперь вовсе не то. И к чему тут Cozak du Don над какою-товашею могилой? Не понимаю, что за сравнение. Напротив, о5 умирайте, аживите; живите как можно больше, я очень буду рада

- В богадельне?- В богадельне? В богадельню нейдут с тремя тысячами дохода. Ах,припоминаю, - усмехнулась она; - в самом деле, Петр Степанович как-торасшутился раз о богадельне. Ба, это действительно особенная богадельня, окоторой стоит подумать. Это для самых почтенных особ, там есть полковники,туда даже теперь хочет один генерал. Если вы поступите со всеми вашимиденьгами, то найдете покой, довольство, служителей. Вы там будетезаниматься науками и всегда можете составить партию в преферанс..

- Passons

- Passons? - покоробило Варвару Петровну. - Но в таком случае вс¬; выизвещены, мы живем с этих пор совершенно порознь

- И вс¬? Вс¬, что осталось от двадцати лет? Последнее прощание наше?- Вы ужасно любите восклицать, Степан Трофимович. Нынче это совсем не вмоде. Они говорят грубо, но просто. Дались вам наши двадцать лет! Двадцатьлет обоюдного самолюбия и больше ничего. Каждое письмо ваше ко мне писаноне ко мне, а для потомства. Вы стилист, а не друг, а дружба - это толькопрославленное слово, в сущности: взаимное излияние помой..

- Боже, сколько чужих слов! Затверженные уроки! И на вас уже надели онисвой мундир! Вы тоже в радости, вы тоже на солнце; chere, chere, за какоечечевичное варево продали вы им вашу свободу!- Я не попугай, чтобы повторять чужие слова, - вскипела Варвара Петровна. Будьте уверены, что у меня свои слова накопились. Что сделали вы для меня вэти двадцать лет? Вы отказывали мне даже в книгах, которые я для васвыписывала и которые, если бы не переплетчик, остались бы неразрезанными

Что давали вы мне читать, когда я, в первые годы, просила вас руководитьменя? Вс¬ Капфиг да Капфиг. Вы ревновали даже к моему развитию и бралимеры. А между тем над вами же все смеются. Признаюсь, я всегда вас считалатолько за критика; вы литературный критик и ничего более. Когда дорогой вПетербург я вам объявила, что намерена издавать журнал и посвятить ему всюмою жизнь, вы тотчас же поглядели на меня иронически и стали вдруг ужасновысокомерны

- Это было не то, не то... мы тогда боялись преследований..

- Это было то самое, а преследований в Петербурге вы уж никак не моглибояться. Помните потом в феврале, когда пронеслась весть, вы вдругприбежали ко мне перепуганный и стали требовать, чтоб я тотчас же дала вамудостоверение, в виде письма, что затеваемый журнал до вас совсем некасается, что молодые люди ходят ко мне, а не к вам, а что вы толькодомашний учитель, который живет в доме, потому что ему еще не доданожалованье, не так ли? Помните это вы? Вы отменно отличались всю вашу жизнь,Степан Трофимович

- Это была только одна минута малодушия, минута глаз на глаз, - горестновоскликнул он, - но неужели, неужели же вс¬ порвать из-за таких мелкихвпечатлений? Неужели же ничего более не уцелело между нами за столь долгиегоды?- Вы ужасно расчетливы; вы вс¬ хотите так сделать, чтоб я еще оставалась вдолгу. Когда вы воротились из-за границы, вы смотрели предо мною свысока ине давали мне выговорить слова, а когда я сама поехала и заговорила с вамипотом о впечатлении после Мадонны, вы не дослушали и высокомерно сталиулыбаться в свой галстук, точно я уж не могла иметь таких же точно чувств,как и вы

- Это было не то, вероятно не то... J'ai oubli[EACUTE]

- Нет, это было то самое, да и хвалиться-то было нечем предо мною, потомучто вс¬ это вздор и одна только ваша выдумка. Нынче никто, никто ужМадонной не восхищается и не теряет на это времени, кроме закоренелыхстариков. Это доказано

- Уж и доказано?- Она совершенно ни к чему не служит. Эта кружка полезна, потому что в нееможно влить воды; этот карандаш полезен, потому что им можно вс¬ записать,а тут женское лицо хуже всех других лиц в натуре. Попробуйте нарисоватьяблоко и положите тут же рядом настоящее яблоко - которое вы возьмете?Небось не ошибетесь. Вот к чему сводятся теперь все ваши теории, только чтоозарил их первый луч свободного исследования

- Так, так

- Вы усмехаетесь иронически. А что, например, говорили вы мне о милостыне?А между тем наслаждение от милостыни есть наслаждение надменное ибезнравственное, наслаждение богача своим богатством, властию и сравнениемсвоего значения с значением нищего. Милостыня и развращает и подающего иберущего и сверх того не достигает цели, потому что только усиливаетнищенство. Лентяи, не желающие работать, толпятся около дающих как игроки уигорного стола, надеясь выиграть. А меж тем жалких грошей, которые имбросают, не достает и на сотую долю. Много ль вы роздали в вашу жизнь?Гривен восемь не более, припомните-ка. Постарайтесь вспомнить, когда выподавали в последний раз; года два назад, а пожалуй четыре будет. Выкричите и только делу мешаете. Милостыня и в теперешнем обществе должнабыть законом запрещена. В новом устройстве совсем не будет бедных

- О, какое извержение чужих слов! Так уж и до нового устройства дошло?Несчастная, помоги вам бог!- Да, дошло, Степан Трофимович; вы тщательно скрывали от меня все новыеидеи, теперь всем уже известные, и делали это единственно из ревности, чтобиметь надо мною власть. Теперь даже эта Юлия на сто верст впереди меня. Нотеперь и я прозрела. Я защищала вас, Степан Трофимович, сколько могла; васрешительно все обвиняют

- Довольно! - поднялся было он с места, - довольно! И что еще пожелаю вам,неужто раскаяния?- Сядьте на минуту, Степан Трофимович, мне надо еще вас спросить. Вампередано было приглашение читать на литературном утре; это чрез меняустроилось. Скажите, что именно вы прочтете?- А вот именно об этой царице цариц, об этом идеале человечества, МадоннеСикстинской, которая не стоит, по-вашему, стакана или карандаша

- Так вы не из истории? - горестно изумилась Варвара Петровна. - Но васслушать не будут. Далась же вам эта Мадонна! Ну что за охота, если вы всехусыпите? Будьте уверены, Степан Трофимович, что я единственно в вашеминтересе говорю. То ли дело, если бы вы взяли какую-нибудь коротенькую, нозанимательную средневековую придворную историйку, из испанской истории, илилучше сказать, один анекдот и наполнили бы его еще анекдотами и острымисловечками от себя. Там были пышные дворы, там были такие дамы, отравления

Кармазинов говорит, что странно будет, если уж и из испанской истории непрочесть чего-нибудь занимательного

- Кармазинов, этот исписавшийся глупец, ищет для меня темы!- Кармазинов, этот почти государственный ум! Вы слишком дерзки на язык,Степан Трофимович

- Ваш Кармазинов, это старая, исписавшаяся, обозленная баба! Chere, chere,давно ли вы так поработились ими, о, боже!