Книга "БЕСЫ". Страница 3
и сам не смел напоминать о вчерашнем, а только заглядывал ей некотороевремя в глаза. Но она ничего не забывала, а он забывал иногда слишком ужскоро и, ободренный ее же спокойствием, нередко в тот же день смеялся ишкольничал за шампанским, если приходили приятели. С каким должно быть ядомона смотрела на него в те минуты, а он ничего-то не примечал! Разве черезнеделю, через месяц, или даже через полгода, в какую-нибудь особую минуту,нечаянно вспомнив какое-нибудь выражение из такого письма, а затем и всеписьмо, со всеми обстоятельствами, он вдруг сгорал от стыда и до тогобывало мучился, что заболевал своими припадками холерины. Эти особенные сним припадки, в роде холерины, бывали в некоторых случаях обыкновеннымисходом его нервных потрясений и представляли собою некоторый любопытный всвоем роде курьез в его телосложении
Действительно, Варвара Петровна наверно и весьма часто его ненавидела; ноон одного только в ней не приметил до самого конца, того, что стал наконецдля нее ее сыном, ее созданием, даже можно сказать ее изобретением; сталплотью от плоти ее, и что она держит и содержит его вовсе не из однойтолько "зависти к его талантам", И как должно быть она была оскорбляематакими предположениями! В ней таилась какая-то нестерпимая любовь к нему,среди беспрерывной ненависти, ревности и презрения. Она охраняла его откаждой пылинки, нянчилась с ним двадцать два года, не спала бы целых ночейот заботы, если бы дело коснулось до его репутации поэта, ученого,гражданского деятеля. Она его выдумала, и в свою выдумку сама же первая иуверовала. Он был нечто в роде какой-то ее мечты... Но она требовала отнего за это действительно многого, иногда даже рабства. Злопамятна же быладо невероятности. Кстати уж расскажу два анекдота
IV
Однажды, еще при первых слухах об освобождении крестьян, когда вся Россиявдруг взликовала и готовилась вся возродиться, посетил Варвару Петровнуодин проезжий петербургский барон, человек с самыми высокими связями истоявший весьма близко у дела. Варвара Петровна чрезвычайно ценила подобныепосещения, потому что связи ее в обществе высшем, по смерти ее супруга, вс¬более и более ослабевали, под конец и совсем прекратились. Барон просидел унее час и кушал чай. Никого других не было, но Степана Трофимовича ВарвараПетровна пригласила и выставила. Барон о нем кое-что даже слышал и прежде,или сделал вид что слышал, но за чаем мало к нему обращался. Разумеется,Степан Трофимович в грязь себя ударить не мог, да и манеры его были самыеизящные. Хотя происхождения он был, кажется, невысокого, но случилось так,что воспитан был с самого малолетства в одном знатном доме в Москве и,стало быть, прилично; по-французски говорил как парижанин. Таким образом,барон с первого взгляда должен был понять, какими людьми Варвара Петровнаокружает себя, хотя бы и в губернском уединении. Вышло однако не так. Когдабарон подтвердил положительно совершенную достоверность только чторазнесшихся тогда первых слухов о великой реформе, Степан Трофимович вдругне вытерпел и крикнул ура! и даже сделал рукой какой-то жест, изображавшийвосторг. Крикнул он негромко и даже изящно; даже может быть восторг былпреднамеренный, а жест нарочно заучен пред зеркалом, за полчаса пред чаем;но должно быть у него что-нибуC тут не вышло, так что барон позволил себечуть-чуть улыбнуться, хотя тотчас же необыкновенно вежливо ввернул фразу овсеобщем и надлежащем умилении всех русских сердец в виду великого события
Затем скоро уехал и уезжая не забыл протянуть и Степану Трофимовичу двапальца. Возвратясь в гостиную, Варвара Петровна сначала молчала минуты три,что-то как бы отыскивая на столе; но вдруг обернулась к СтепануТрофимовичу, и бледная, со сверкающими глазами, процедила шепотом:- Я вам этого никогда не забуду!На другой день она встретилась со своим другом как ни в чем не бывало; ослучившемся никогда не поминала. Но тринадцать лет спустя, в однутрагическую минуту, припомнила и попрекнула его, и так же точно побледнелакак и тринадцать лет назад, когда в первый раз попрекала. Только два разаво всю свою жизнь сказала она ему: "я вам этого никогда не забуду!" Случайс бароном был уже второй случай; но и первый случай в свою очередь такхарактерен и, кажется, так много означал в судьбе Степана Трофимовича, чтоя решаюсь и о нем упомянуть
Это было в пятьдесят пятом году, весной, в мае месяце, именно после тогокак в Скворешниках получилось известие о кончине генерал-лейтенантаСтаврогина, старца легкомысленного, скончавшегося от расстройства вжелудке, по дороге в Крым, куда он спешил по назначению в действующуюармию. Варвара Петровна осталась вдовой и облеклась в полный траур. Правда,не могла она горевать очень много; ибо в последние четыре года жила с мужемв совершенной разлуке, по несходству характеров, и производила ему пенсион
(У самого генерал-лейтенанта было всего только полтораста душ и жалованье,кроме того знатность и связи; а вс¬ богатство и Скворешники принадлежалиВарваре Петровне, единственной дочери одного очень богатого откупщика.) Темне менее она была потрясена неожиданностию известия и удалилась в полноеуединение. Разумеется, Степан Трофимович находился при ней безотлучно
Май был в полном расцвете; вечера стояли удивительные. Зацвела черемуха
Оба друга сходились каждый вечер в саду и просиживали до ночи в беседке,изливая друг пред другом свои чувства и мысли. Минуты бывали поэтические
Варвара Петровна под впечатлением перемены в судьбе своей говорила большеобыкновенного. Она как бы льнула к сердцу своего друга, и так продолжалосьнесколько вечеров. Одна странная мысль вдруг осенила Степана Трофимовича:"не рассчитывает ли неутешная вдова на него и не ждет ли, в конце траурногогода, предложения с его стороны?" Мысль циническая; но ведь возвышенностьорганизации даже иногда способствует наклонности к циническим мыслям, ужепо одной только многосторонности развития. Он стал вникать и нашел, чтопоходило на то. Он задумался: "Состояние огромное, правда, но..."Действительно, Варвара Петровна не совсем походила на красавицу: это былавысокая, желтая, костлявая женщина, с чрезмерно длинным лицом, напоминавшимчто-то лошадиное. Вс¬ более и более колебался Степан Трофимович, мучилсясомнениями, даже всплакнул раза два от нерешимости (плакал он довольночасто). По вечерам же, то-есть в беседке, лицо его как-то невольно сталовыражать нечто капризное и насмешливое, нечто кокетливое и в то же времявысокомерное. Это как-то нечаянно, невольно делается, и даже чемблагороднее человек, тем оно и заметнее. Бог знает, как тут судить, новероятнее, что ничего и не начиналось в сердце Варвары Петровны такого, чтомогло бы оправдать вполне подозрения Степана Трофимовича. Да и не променялабы она своего имени Ставрогиной на его имя, хотя бы и столь славное. Можетбыть была всего только одна лишь женственная игра с ее стороны, проявлениебессознательной женской потребности, столь натуральной в иных чрезвычайныхженских случаях. Впрочем не поручусь; неисследима глубина женского сердцадаже и до сегодня! Но продолжаю
Надо думать, что она скоро про себя разгадала странное выражение лицасвоего друга; она была чутка и приглядчива, он же слишком иногда невинен
Но вечера шли попрежнему, и разговоры были так же поэтичны и интересны. Ивот однажды, с наступлением ночи, после самого оживленного и поэтическогоразговора, они дружески расстались, горячо пожав друг другу руки у крыльцафлигеля, в котором квартировал Степан Трофимович. Каждое лето онперебирался в этот флигелек, стоявший почти в саду, из огромного барскогодома Скворешников. Только что он вошел к себе и, в хлопотливом раздумьи,взяв сигару и еще не успев ее закурить, остановился, усталый, неподвижнопред раскрытым окном, приглядываясь к легким как пух белым облачкам,скользившим вокруг ясного месяца, как вдруг легкий шорох заставил еговздрогнуть и обернуться. Пред ним опять стояла Варвара Петровна, которую оноставил всего только четыре минуты назад. Желтое лицо ее почти посинело,губы были сжаты и вздрагивали по краям. Секунд десять полных смотрела онаему в глаза молча, твердым, неумолимым взглядом, и вдруг прошепталаскороговоркой:- Я никогда вам этого не забуду!Когда Степан Трофимович, уже десять лет спустя, передавал мне эту грустнуюповесть шепотом, заперев сначала двери, то клялся мне, что он до тогоостолбенел тогда на месте, что не слышал и не видел, как Варвара Петровнаисчезла. Так как она никогда ни разу потом не намекала ему на происшедшее ивс¬ пошло как ни в чем не бывало, то он всю жизнь наклонен был к мысли, чтовс¬ это была одна галлюцинация пред болезнию, тем более, что в ту же ночьон и вправду заболел на целых две недели, что, кстати, прекратило исвидания в беседке
Но несмотря на мечту о галлюцинации, он каждый день, всю свою жизнь, как быждал продолжения и так-сказать развязки этого события. Он не верил, что онотак и кончилось! А если так, то странно же он должен был иногда поглядыватьна своего друга
V
Она сама сочинила ему даже костюм, в котором он и проходил всю свою жизнь
Костюм был изящен и характерен: длиннополый, черный сюртук, почти доверхузастегнутый, но щегольски сидевший; мягкая шляпа (летом соломенная) сширокими полями; галстук белый, батистовый, с большим узлом и висячимиконцами; трость с серебряным набалдашником, при этом волосы до плеч. Он былтемнорус, и волосы его только в последнее время начали немного седеть. Усыи бороду он брил. Говорят, в молодости он был чрезвычайно красив собой. Но
