Книга "БЕСЫ". Страница 4

по-моему, и в старости был необыкновенно внушителен. Да и какая же старостьв пятьдесят три года? Но по некоторому гражданскому кокетству, он не тольконе молодился, но как бы и щеголял солидностию лет своих, и в костюме своем,высокий, сухощавый, с волосами до плеч, походил как бы на патриарха или,еще вернее, на портрет поэта Кукольника, литографированный в тридцатыхгодах при каком-то издании, особенно когда сидел летом в саду, на лавке,под кустом расцветшей сирени, опершись обеими руками на трость, с раскрытоюкнигой подле и поэтически задумавшись над закатом солнца. Насчет книгзамечу, что под конец он стал как-то удаляться от чтения. Впрочем это ужпод самый конец. Газеты и журналы, выписываемые Варварой Петровной вомножестве, он читал постоянно. Успехами русской литературы тоже постоянноинтересовался, хотя и нисколько не теряя своего достоинства. Увлекся былокогда-то изучением высшей современной политики наших внутренних и внешнихдел, но вскоре, махнув рукой, оставил предприятие. Бывало и то: возьмет ссобою в сад Токевиля, а в кармашке несет спрятанного Поль-де-Кока. Новпрочем это пустяки


Замечу в скобках и о портрете Кукольника: попалась эта картинка ВарвареПетровне в первый раз, когда она находилась, еще девочкой, в благородномпансионе в Москве. Она тотчас же влюбилась в портрет, по обыкновению всехдевочек в пансионах, влюбляющихся во что ни попало, а вместе и в своихучителей, преимущественно чистописания и рисования. Но любопытны в этом несвойства девочки, а то, что даже и в пятьдесят лет Варвара Петровнасохраняла эту картинку в числе самых интимных своих драгоценностей, так чтои Степану Трофимовичу может быть только поэтому сочинила несколько похожийна изображенный на картинке костюм. Но и это конечно мелочь


В первые годы или точнее в первую половину пребывания у Варвары Петровны,Степан Трофимович вс¬ еще помышлял о каком-то сочинении и каждый деньсерьезно собирался его писать. Но во вторую половину он должно быть и задыпозабыл. Вс¬ чаще и чаще он говаривал нам: "Кажется, готов к труду,материалы собраны, и вот не работается! Ничего не делается!" и опускалголову в унынии. Без сомнения это-то и должно было придать ему еще большевеличия в наших главах, как страдальцу науки; но самому ему хотелосьчего-то другого. "Забыли меня, никому я не нужен!" вырывалось у него нераз. Эта усиленная хандра особенно овладела им в самом конце пятидесятыхгодов. Варвара Петровна поняла наконец, что дело серьезное. Да и не моглаона перенести мысли о том, что друг ее забыт и ненужен. Чтобы развлечь его,а вместе для подновления славы, она свозила его тогда в Москву, где у нейбыло несколько изящных литературных и ученых знакомств; но оказалось, что иМосква неудовлетворительна

Тогда было время особенное; наступило что-то новое, очень уж непохожее напрежнюю тишину, и что-то очень уж странное, но везде ощущаемое, даже вСкворешниках. Доходили разные слухи- Факты были вообще известны более илименее, но очевидно было, что кроме фактов явились и какие-то сопровождавшиеих идеи, и главное в чрезмерном количестве. А это-то и смущало: никакневозможно было примениться и в точности узнать, что именно означали этиидеи? Варвара Петровна, вследствие женского устройства натуры своей,непременно хотела подразумевать в них секрет. Она принялась было самачитать газеты и журналы, заграничные запрещенные издания и даже начавшиесятогда прокламации (вс¬ это ей доставлялось); но у ней только головазакружилась. Принялась она писать письма: отвечали ей мало, и чем далее,тем непонятнее. Степан Трофимович торжественно приглашен был объяснить ей"все эти идеи" раз навсегда; но объяснениями его она осталась положительнонедовольна. Взгляд Степана Трофимовича на всеобщее движение был в высшейстепени высокомерный; у него вс¬ сводилось на то, что он сам забыт и никомуненужен. Наконец и о нем вспомянули, сначала в заграничных изданиях, как оссыльном страдальце, и потом тотчас же в Петербурге, как о бывшей звезде визвестном созвездии; даже сравнивали его почему-то с Радищевым. Затемкто-то напечатал, что он уже умер, и обещал его некролог. Степан Трофимовичмигом воскрес и сильно приосанился. Вс¬ высокомерие его взгляда насовременников разом соскочило, и в нем загорелась мечта: примкнуть кдвижению и показать свои силы. Варвара Петровна тотчас же вновь и во вс¬уверовала и ужасно засуетилась. Решено было ехать в Петербург без малейшегоотлагательства, разузнать вс¬ на деле, вникнуть лично и, если возможно,войти в новую деятельность всецело и нераздельно. Между прочим онаобъявила, что готова основать свой журнал и посвятить ему отныне всю своюжизнь. Увидав, что дошло даже до этого, Степан Трофимович стал ещевысокомернее, в дороге же начал относиться к Варваре Петровне почтипокровительственно, - что она тотчас же сложила в сердце своем. Впрочем уней была и другая весьма важная причина к поездке, именно возобновлениевысших связей. Надо было, по возможности, напомнить о себе в свете, покрайней мере попытаться. Гласным же предлогом к путешествию было свидание сединственным сыном, оканчивавшим тогда курс наук в петербургском лицее

VI

Они съездили и прожили в Петербурге почти весь зимний сезон. Вс¬, однако, кВеликому посту лопнуло как радужный мыльный пузырь. Мечты разлетелись, асумбур не только не выяснился, но стал еще отвратительнее. Во-первых,высшие связи почти не удались, разве в самом микроскопическом виде и сунизительными натяжками. Оскорбленная Варвара Петровна бросилась быловсецело в "новые идей" и открыла у себя вечера. Она позвала литераторов, ик ней их тотчас же привели во множестве. Потом уже приходили и сами, безприглашения; один приводил другого. Никогда еще она не видывала такихлитераторов. Они были тщеславны до невозможности, но совершенно открыто,как бы тем исполняя обязанность. Иные (хотя и далеко не все) являлись дажепьяные, но как бы сознавая в этом особенную, вчера только открытую красоту

Все они чем-то гордились до странности. На всех лицах было написано, чтоони сейчас только открыли какой-то чрезвычайно важный секрет. Онибранились, вменяя себе это в честь. Довольно трудно было узнать, что именноони написали; но тут были критики, романисты, драматурги, сатирики,обличители. Степан Трофимович проник даже в самый высший их круг, туда,откуда управляли движением. До управляющих было до невероятности высоко, ноего они встретили радушно, хотя конечно никто из них ничего о нем не знал ине слыхивал кроме того, что он "представляет идею". Он до того маневрировалоколо них, что и их зазвал раза два в салон Варвары Петровны, несмотря навс¬ их олимпийство. Эти были очень серьезны и очень вежливы; держали себяхорошо; остальные видимо их боялись; но очевидно было, что им некогда

Явились и две-три прежние литературные знаменитости, случившиеся тогда вПетербурге и с которыми Варвара Петровна давно уже поддерживала самыеизящные отношения. Но к удивлению ее эти действительные и уже несомненныезнаменитости были тише воды, ниже травы, а иные из них просто льнули ковсему этому новому сброду и позорно у него заискивали. Сначала СтепануТрофимовичу повезло; за него ухватились и стали его выставлять на публичныхлитературных собраниях. Когда он вышел в первый раз на эстраду, в одном изпубличных литературных чтений, в числе читавших, раздались неистовыерукоплескания, не умолкавшие минут пять. Он со слезами вспоминал об этомдевять лет спустя, - впрочем скорее по художественности своей натуры, чемизо благодарности, "Клянусь же вам и пари держу", говорил он мне сам (нотолько мне и по секрету), "что никто-то изо всей этой публики знать не знало мне ровнешенько ничего!" Признание замечательное: стало быть был же в немострый ум, если он тогда же, на эстраде, мог так ясно понять своеположение, несмотря на вс¬ свое упоение; и стало быть не было в нем острогоума, если он даже девять лет спустя не мог вспомнить о том без ощущенияобиды. Его заставили подписаться под двумя или тремя коллективнымипротестами (против чего он и сам не знал); он подписался. Варвару Петровнутоже заставили подписаться под каким-то "безобразным поступком", и таподписалась. Впрочем большинство этих новых людей хоть и посещали ВарваруПетровну, но считали себя почему-то обязанными смотреть на нее с презрениеми с нескрываемою насмешкой. Степан Трофимович намекал мне потом, в горькиеминуты, что она с тех-то пор ему и позавидовала. Она конечно понимала, чтоей нельзя водиться с этими людьми, но вс¬-таки принимала их с жадностию, совсем женским истерическим нетерпением и, главное, вс¬ чего-то ждала. Навечерах она говорила мало, хотя и могла бы говорить; но она большевслушивалась. Говорили об уничтожении цензуры и буквы ъ, о заменениирусских букв латинскими, о вчерашней ссылке такого-то, о каком-то скандалев Пассаже, о полезности раздробления России по народностям с вольноюфедеративною связью, об уничтожении армии и флота, о восстановлении Польшипо Днепр, о крестьянской реформе и прокламациях, об уничтожении наследства,семейства, детей и священников, о правах женщины, о доме Краевского,которого никто и никогда не мог простить господину Краевскому, и пр. и пр

Ясно было, что в этом сброде новых людей много мошенников, но несомненнобыло, что много и честных, весьма даже привлекательных лиц, несмотря нанекоторые вс¬-таки удивительные оттенки. Честные были гораздо непонятнеебесчестных и грубых; но неизвестно было кто у кого в руках. Когда ВарвараПетровна объявила свою мысль об издании журнала, то к ней хлынуло ещебольше народу, но тотчас же посыпались в глаза обвинения, что онакапиталистка и эксплуатирует труд. Бесцеремонность обвинений равняласьтолько их неожиданности. Престарелый генерал Иван Иванович Дроздов, прежнийдруг и сослуживец покойного генерала Ставрогина, человек достойнейший (но всвоем роде) и которого все мы здесь знаем, до крайности строптивый ираздражительный, ужасно много евший и ужасно боявшийся атеизма, заспорил наодном из вечеров Варвары Петровны с одним знаменитым юношей. Тот ему первымсловом: "Вы стало быть - генерал, если так говорите", то-есть в том смысле,что уже хуже генерала он и брани не мог найти. Иван Иванович вспылилчрезвычайно: "Да, сударь, я генерал и генерал-лейтенант, и служил государюмоему, а ты, сударь, мальчишка и безбожник!" Произошел скандалнепозволительный. На другой день случай был обличен в печати, и начала






Возможно заинтересуют книги: