Книга "БЕСЫ". Страница 9
на душе его есть, может быть, какая-нибудь роковая тайна; другимположительно нравилось, что он убийца. Оказалось тоже, что он был весьмапорядочно образован; даже с некоторыми познаниями. Познаний конечно немного требовалось, чтобы нас удивить; но он мог судить и о насущных, весьмаинтересных темах и, что всего драгоценнее, с замечательноюрассудительностию. Упомяну как странность: все у нас, чуть не с первогодня, нашли его чрезвычайно рассудительным человеком. Он был не оченьразговорчив, изящен без изысканности, удивительно скромен и в то же времясмел и самоуверен как у нас никто. Наши франты смотрели на него с завистьюи совершенно пред ним стушевывались. Поразило меня тоже его лицо: волосыего были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойныи ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишкомярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, - казалось быписанный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, чтолицо его напоминает маску; впрочем многое говорили, между прочим и очрезвычайной телесной его силе. Росту он был почти высокого. ВарвараПетровна смотрела на него с гордостию, но постоянно с беспокойством. Онпрожил у нас с полгода - вяло, тихо, довольно угрюмо; являлся в обществе ис неуклонным вниманием исполнял весь наш губернский этикет. Губернатору, поотцу, он был сродни и в доме его принят как близкий родственник. Но прошлонесколько месяцев, и вдруг зверь показал свои когти
Кстати замечу в скобках, что милый, мягкий наш Иван Осипович, бывший нашгубернатор, был несколько похож на бабу, но хорошей фамилии и со связями, чем и объясняется то, что он просидел у нас столько лет, постоянноотмахиваясь руками от всякого дела. По хлебосольству его и гостеприимству,ему бы следовало быть предводителем дворянства старого доброго времени, ане губернатором в такое хлопотливое время, как наше. В городе постоянноговорили, что управляет губернией не он, а Варвара Петровна. Конечно, этобыло едко сказано, но однако же - решительная ложь. Да и мало ли было наэтот счет потрачено у нас остроумия. Напротив, Варвара Петровна, впоследние годы, особенно и сознательно устранила себя от всякого высшегоназначения, несмотря на чрезвычайное уважение к ней всего общества, идобровольно заключилась в строгие пределы, ею самою себе поставленные
Вместо высших назначений, она вдруг начала заниматься хозяйством, и вдва-три года подняла доходность своего имения чуть не на прежнюю степень
Вместо прежних поэтических порывов (поездки в Петербург, намерения издаватьжурнал и проч.), она стала копить и скупиться. Даже Степана Трофимовичаотдалила от себя, позволив ему нанимать квартиру в другом доме (о чем тотдавно уже приставал к ней сам под разными предлогами). Мало-по-малу СтепанТрофимович стал называть ее прозаическою женщиной или еще шутливее: "своимпрозаическим другом". Разумеется, эти шутки он позволял себе не иначе как вчрезвычайно почтительном виде и долго выбирая удобную минуту
Все мы, близкие, понимали, - а Степан Трофимович чувствительнее всех нас, что сын явился пред нею теперь как бы в виде новой надежды и даже в видекакой-то новой мечты. Страсть ее к сыну началась со времени удач его впетербургском обществе и особенно усилилась с т9 минуты, когда полученобыло известие о разжаловании его в солдаты. А между тем она очевиднобоялась его и казалась пред ним словно рабой. Заметно было, что она бояласьчего-то неопределенного, таинственного, чего и сама не могла бы высказать,и много раз неприметно и пристально приглядывалась к Nicolas, что тосоображая и разглядывая... и вот - зверь вдруг выпустил свои когти
II
Наш принц вдруг, ни с того, ни с сего, сделал две-три невозможные дерзостиразным лицам, то-есть главное именно в том состояло, что дерзости этисовсем неслыханные, совершенно ни на что не похожие, совсем не такие, какиев обыкновенном употреблении, совсем дрянные и мальчишнические, и чорт знаетдля чего, совершенно без всякого повода. Один из почтеннейших старшиннашего клуба, Петр Павлович Гаганов, человек пожилой и даже заслуженный,взял невинную привычку ко всякому слову с азартом приговаривать: "Нет-с,меня не проведут за нос!" Оно и пусть бы. Но однажды в клубе, когда он, покакому-то горячему поводу, проговорил этот афоризм собравшейся около негокучке клубных посетителей (и вс¬ людей не последних), Николай Всеволодович,стоявший в стороне один и к которому никто и не обращался, вдруг подошел кПетру Павловичу, неожиданно, но крепко ухватил его за нос двумя пальцами иуспел протянуть за собою по зале два-три шага. Злобы он не мог иметьникакой на господина Гаганова. Можно было подумать, что это чистоешкольничество, разумеется, непростительнейшее; и однако же рассказывалипотом, что он в самое мгновение операции был почти задумчив, "точно как быс ума сошел"; но это уже долго спустя припомнили и сообразили. Сгоряча всесначала запомнили только второе мгновение, когда он уже наверно вс¬ понималв настоящем виде и не только не смутился, но напротив улыбался злобно ивесело, "без малейшего раскаяния". Шум поднялся ужаснейший; его окружили
Николай Всеволодович повертывался и посматривал кругом, не отвечая никому ис любопытством приглядываясь к восклицавшим лицам. Наконец вдруг как будтозадумался опять, - так по крайней мере передавали, - нахмурился, твердоподошел к оскорбленному Петру Павловичу и скороговоркой, с видимою досадой,пробормотал:- Вы конечно извините... Я право не знаю как мне вдруг захотелось..
глупость..
Небрежность извинения равнялась новому оскорблению. Крик поднялся еще пуще
Николай Всеволодович пожал плечами и вышел
Вс¬ это было очень глупо, не говоря уже о безобразии - безобразиирассчитанном и умышленном, как казалось с первого взгляда, а стало бытьсоставлявшем умышленное, до последней степени наглое оскорбление всемунашему обществу. Так и было это всеми понято. Начали с того, что немедленнои единодушно исключили господина Ставрогина из числа членов клуба; затемпорешили от лица всего клуба обратиться к губернатору и просить егонемедленно (не дожидаясь, пока дело начнется формально судом) обуздатьвредного буяна, столичного "бретера, вверенною ему административноювластию, и тем оградить спокойствие всего порядочного круга нашего городаот вредных посягновений". С злобною невинностию прибавляли при этом, что"может быть и на господина Ставрогина найдется какой-нибудь закон". Именноэту фразу приготовляли губернатору, чтоб уколоть его за Варвару Петровну
Размазывали с наслаждением. Губернатора как нарочно не случилось тогда вгороде; он уехал неподалеку крестить ребенка у одной интересной и недавнейвдовы, оставшейся после мужа в интересном положении; но знали, что он скороворотится. В ожидании же устроили почтенному и обиженному Петру Павловичуцелую овацию: обнимали и целовали его; весь город перебывал у него свизитом. Проектировали даже в честь его по подписке обед, и только поусиленной его же просьбе оставили эту мысль, - может быть смекнув наконец,что человека вс¬-таки протащили за нос и что стало быть очень-то ужторжествовать нечего
И однако как же это случилось? Как могло это случиться? Замечательно именното обстоятельство, что никто у нас, в целом городе, не приписал этогодикого поступка сумасшествию. Значит от Николая Всеволодовича, и от умного,наклонны были ожидать таких же поступков. С своей стороны, я даже до сихпор не знаю как объяснить, несмотря даже на вскоре последовавшее событие,казалось бы вс¬ объяснившее и всех, повидимому, умиротворившее. Прибавлютоже, что четыре года спустя, Николай Всеволодович, на мой осторожныйвопрос насчет этого прошедшего случая в клубе, ответил нахмурившись: "Да, ябыл тогда не совсем здоров". Но забегать вперед нечего
Любопытен был для меня и тот взрыв всеобщей ненависти, с которою все у наснакинулись тогда на "буяна и столичного бретера". Непременно хотели видетьнаглый умысел и рассчитанное намерение разом оскорбить вс¬ общество
Подлинно не угодил человек никому и, напротив, всех вооружил, - а чем быкажется? До последнего случая он ни разу ни с кем не поссорился и никого неоскорбил, а уж вежлив был так, как кавалер с модной картинки, если бытолько тот мог заговорить. Полагаю, что за гордость его ненавидели. Даженаши дамы, начавшие обожанием, вопили теперь против него еще пуще мужчин
Варвара Петровна была ужасно поражена. Она призналась потом СтепануТрофимовичу, что вс¬ это она давно предугадывала, все эти полгода каждыйдень, и даже именно в "этом самом роде", признание замечательное со стороныродной матери. - "Началось!" подумала она содрогаясь. На другое утро, послерокового вечера в клубе, она приступила, осторожно, но решительно, кобъяснению с сыном, а между тем вся так и трепетала, бедная, несмотря нарешимость. Она всю ночь не спала и даже ходила рано утром совещаться кСтепану Трофимовичу и у него заплакала, чего никогда еще с нею при людях неслучалось. Ей хотелось, чтобы Nicolas по крайней мере хоть что-нибудь ейсказал, хоть объясниться бы удостоил, Nicolas, всегда столь вежливый ипочтительный с матерью, слушал ее некоторое время насупившись, но оченьсерьезно; вдруг встал, не ответив ни слова, поцеловал у ней ручку и вышел
А в тот же день, вечером, как нарочно подоспел и другой скандал, хотя игораздо послабее и пообыкновеннее первого, но тем не менее, благодарявсеобщему настроению, весьма усиливший городские вопли
Именно подвернулся наш приятель Липутин. Он явился к Николаю Всеволодовичутотчас после объяснений того с мамашей и убедительно просил его сделатьчесть пожаловать к нему в тот же день на вечеринку, по поводу дня рожденияего жены. Варвара Петровна уже давно с содроганием смотрела на такое низкоенаправление знакомств Николая Всеволодовича, но заметить ему ничего не
