Книга "Игрок". Страница 3
- Совершенно так
Полине ужасно не нравились мои вопросы, и я видел, что ей хотелосьразозлить меня тоном и дикостию своего ответа; я об этом ей тотчас жесказал
- Что ж, меня действительно развлекает, как вы беситесь. Уж за одното, что я позволяю вам делать такие вопросы и догадки, следует вамрасплатиться
- Я действительно считаю себя вправе делать вам всякие вопросы, отвечал я спокойно, - именно потому, что готов как угодно за нихрасплатиться, и свою жизнь считаю теперь ни во что
Полина захохотала:
- Вы мне в последний раз, на Шлангенберге, сказали, что готовы попервому моему слову броситься вниз головою, а там, кажется, до тысячифутов. Я когда-нибудь произнесу это слово единственно затем, чтобпосмотреть, как вы будете расплачиваться, и уж будьте уверены, что выдержухарактер. Вы мне ненавистны, - именно тем, что я так много вам позволила, иеще ненавистнее тем, что так мне нужны. Но покамест вы мне нужны - мне надовас беречь
Она стала вставать. Она говорила с раздражением. В последнее время онавсегда кончала со мною разговор со злобою и раздражением, с настоящеюзлобою
- Позвольте вас спросить, что такое mademoiselle Blanche? - спросил я,не желая отпустить ее без объяснения
- Вы сами знаете, что такое mademoiselle Blanche. Больше ничего с техпор не прибавилось. Mademoiselle Blanche, наверно, будет генеральшей, разумеется, если слух о кончине бабушки подтвердится, потому что иmademoiselle Blanche, и ее матушка, и троюродный cousin-маркиз - все оченьхорошо знают, что мы разорились
- А генерал влюблен окончательно?
- Теперь не в этом дело. Слушайте и запомните: возьмите эти семьсотфлоринов и ступайте играть, выиграйте мне на рулетке сколько можете больше;мне деньги во что бы ни стало теперь нужны
Сказав это, она кликнула Наденьку и пошла к воксалу, где иприсоединилась ко всей нашей компании. Я же свернул на первую попавшуюсядорожку влево, обдумывая и удивляясь. Меня точно в голову ударило послеприказания идти на рулетку. Странное дело: мне было о чем раздуматься, амежду тем я весь погрузился в анализ ощущений моих чувств к Полине. Право,мне было легче в эти две недели отсутствия, чем теперь, в день возвращения,хотя я, в дороге, и тосковал как сумасшедший, метался как угорелый, и дажево сне поминутно видел ее пред собою. Раз (это было в Швейцарии), заснув ввагоне, я, кажется, заговорил вслух с Полиной, чем рассмешил всех сидевшихсо мной проезжих. И еще раз теперь я задал себе вопрос: люблю ли я ее? Иеще раз не сумел на него ответить, то есть, лучше сказать, я опять, в сотыйраз, ответил себе, что я ее ненавижу. Да, она была мне ненавистна. Бывалиминуты (а именно каждый раз при конце наших разговоров), что я отдал быполжизни, чтоб задушить ее! Клянусь, если б возможно было медленнопогрузить в ее грудь острый нож, то я, мне кажется, схватился бы за него снаслаждением. А между тем, клянусь всем, что есть святого, если бы наШлангенберге, на модном пуанте, она действительно сказала мне: "бросьтесьвниз", то я бы тотчас же бросился, и даже с наслаждением. Я знал это. Такили эдак, но это должно было разрешиться. Все это она удивительно понимает,и мысль о том, что я вполне верно и отчетливо сознаю всю ее недоступностьдля меня, всю невозможность исполнения моих фантазий, - эта мысль, яуверен, доставляет ей чрезвычайное наслаждение; иначе могла ли бы она,осторожная и умная, быть со мною в таких короткостях и откровенностях? Мнекажется, она до сих пор смотрела на меня как та древняя императрица,которая стала раздеваться при своем невольнике, считая его не за человека
Да, она много раз считала меня не за человека..
Однако ж у меня было ее поручение - выиграть на рулетке во что бы нистало. Мне некогда было раздумывать: для чего и как скоро надо выиграть икакие новые соображения родились в этой вечно рассчитывающей голове? К томуже в эти две недели, очевидно, прибавилась бездна новых фактов, об которыхя еще не имел понятия. Все это надо было угадать, во все проникнуть, и какможно скорее. Но покамест теперь было некогда: надо было отправляться нарулетку
Глава II
Признаюсь, мне это было неприятно; я хоть и решил, что буду играть, нововсе не располагал начинать для других. Это даже сбивало меня несколько столку, и в игорные залы я вошел с предосадным чувством. Мне там, с первоговзгляда, все не понравилось. Терпеть я не могу этой лакейщины в фельетонахцелого света и преимущественно в наших русских газетах, где почти каждуювесну наши фельетонисты рассказывают о двух вещах: во-первых, онеобыкновенном великолепии и роскоши игорных зал в рулеточных городах наРейне, а во-вторых, о грудах золота, которые будто бы лежат на столах. Ведьне платят же им за это; это так просто рассказывается из бескорыстнойугодливости. Никакого великолепия нет в этих дрянных залах, а золота нетолько нет грудами на столах, но и чуть-чуть-то едва ли бывает. Конечно,кой-когда, в продолжение сезона, появится вдруг какой-нибудь чудак, илиангличанин, или азиат какой-нибудь, турок, как нынешним летом, и вдругпроиграет или выиграет очень много; остальные же все играют на мелкиегульдены, и средним числом на столе всегда лежит очень мало денег. Кактолько я вошел в игорную залу (в первый раз в жизни), я некоторое время ещене решался играть. К тому же теснила толпа. Но если б я был и один, то итогда бы, я думаю, скорее ушел, а не начал играть. Признаюсь, у менястукало сердце, и я был не хладнокровен; я наверное знал и давно уже решил,что из Рулетенбурга так не выеду; что-нибудь непременно произойдет в моейсудьбе радикальное и окончательное. Так надо, и так будет. Как это нисмешно, что я так много жду для себя от рулетки, но мне кажется, ещесмешнее рутинное мнение, всеми признанное, что глупо и нелепо ожидатьчего-нибудь от игры. И почему игра хуже какого бы то ни было способадобывания денег, например, хоть торговли? Оно правда, что выигрывает изсотни один. Но - какое мне до того дело?
Во всяком случае, я определил сначала присмотреться и не начинатьничего серьезного в этот вечер. В этот вечер, если б что и случилось, тослучилось бы нечаянно и слегка, - и я так и положил. К тому же надо было исамую игру изучить; потому что, несмотря на тысячи описаний рулетки,которые я читал всегда с такою жадностию, я решительно ничего не понимал вее устройстве до тех пор, пока сам не увидел
Во-первых, мне все показалось так грязно - как-то нравственно сквернои 3рязно. Я отнюдь не говорю про эти жадные и беспокойные лица, которыедесятками, даже сотнями, обступают игорные столы. Я решительно не вижуничего грязного в желании выиграть поскорее и побольше; мне всегда казалосьочень глупою мысль одного отъевшегося и обеспеченного моралиста, который начье-то оправдание, что "ведь играют по маленькой", - отвечал: тем хуже,потому что мелкая корысть. Точно мелкая корысть и крупная корысть - не всеравно. Это дело пропорциональное. Что для Ротшильда мелко, то для меняочень богато, а насчет наживы и выигрыша, так люди и не на рулетке, а ивезде только и делают, что друг у друга что-нибудь отбивают или выигрывают
Гадки ли вообще нажива и барыш - это другой вопрос. Но здесь я его нерешаю. Так как я и сам был в высшей степени одержан желанием выигрыша, товся эта корысть и вся эта корыстная грязь, если хотите, была мне, при входев залу, как-то сподручнее, родственнее. Самое милое дело, когда друг другане церемонятся, а действуют открыто и нараспашку. Да и к чему самого себяобманывать? Самое пустое и нерасчетливое занятие! Особенно некрасиво, напервый взгляд, во всей этой рулеточной сволочи было то уважение к занятию,та серьезность и даже почтительность, с которыми все обступали столы. Вотпочему здесь резко различено, какая игра называется mauvais genre'ом8 икакая позволительна порядочному человеку. Есть две игры, одна джентльменская, а другая, плебейская, корыстная, игра всякой сволочи. Здесьэто строго различено и - как это различие, в сущности, подло! Джентльмен,например, может поставить пять или десять луидоров, редко более, впрочем,может поставить и тысячу франков, если очень богат, но собственно для однойигры, для одной только забавы, собственно для того, чтобы посмотреть напроцесс выигрыша или проигрыша; но отнюдь не должен интересоваться своимвыигрышем. Выиграв, он может, например, вслух засмеяться, сделатькому-нибудь из окружающих свое замечание, даже может поставить еще раз иеще раз удвоить, но единственно только из любопытства, для наблюдения надшансами, для вычислений, а не из плебейского желания выиграть. Однимсловом, на все эти игорные столы, рулетки и trente et quarante9 он долженсмотреть не иначе, как на забаву, устроенную единственно для егоудовольствия. Корысти и ловушки, на которых основан и устроен банк, ондолжен даже и не подозревать. Очень и очень недурно было бы даже, если бему, например, показалось, что и все эти остальные игроки, вся эта дрянь,дрожащая над гульденом, совершенно такие же богачи и джентльмены, как и он
