Школьная библиотека

Живет же на квартире у портного Капернаумова, квартиру у них снимает, аКапернаумов хром и косноязычен, и все многочисленнейшее семейство его тожекосноязычное. И жена его тоже косноязычная... В одной комнате помещаются, аСоня свою имеет особую, с перегородкой... Гм, да... Люди беднейшие икосноязычные... да... Только встал я тогда поутру-с, одел лохмотья мои,воздел руки к небу и отправился к его превосходительству ИвануАфанасьевичу. Его превосходительство Ивана Афанасьевича изволите знать?.

Нет? Ну так божия человека не знаете! Это - воск... воск перед лицомгосподним; яко тает воск!.. Даже прослезились, изволив все выслушать. "Ну,говорит, Мармеладов, раз уже ты обманул мои ожидания... Беру тебя еще разна личную свою ответственность, - так и сказали, - помни, дескать, ступай!"Облобызал я прах ног его, мысленно, ибо взаправду не дозволили бы, бывшисановником и человеком новых государственных и образованных мыслей;воротился домой, и как объявил, что на службу опять зачислен и жалованиеполучаю, что тогда было!.

Мармеладов опять остановился в сильном волнении. В это время вошла сулицы целая партия пьяниц, уже и без того пьяных, и раздались у входа звукинанятой шарманки и детский, надтреснутый семилетний голосок, певший"Хуторок". Стало шумно. Хозяин и прислуга занялись вошедшими. Мармеладов,не обращая внимания на вошедших, стал продолжать рассказ. Он, казалось ужесильно ослаб, но чем более хмелел, тем становился словоохотнее

Воспоминания о недавнем успехе по службе как бы оживили его и дажеотразились на лице его каким-то сиянием. Раскольников слушал внимательно

- Было же это, государь мой, назад пять недель. Да... Только чтоузнали они обе, Катерина Ивановна и Сонечка, господи, точно я в царствиебожие переселился. Бывало, лежи, как скот, только брань! А ныне: нацыпочках ходят, детей унимают: "Семен Захарыч на службе устал, отдыхает,тш!" Кофеем меня перед службой поят, сливки кипятят! Сливок настоящихдоставать начали, слышите! И откуда они сколотились мне на обмундировкуприличную, одиннадцать рублей пятьдесят копеек, не понимаю? Сапоги, манишкиколенкоровые - великолепнейшие, вицмундир, все за одиннадцать с полтинойсостряпали в превосходнейшем виде-с. Пришел я в первый день поутру сослужбы, смотрю: Катерина Ивановна два блюда сготовила, суп и солонину подхреном, о чем и понятия до сих пор не имелось. Платьев-то нет у нейникаких... то есть никаких-с, а тут точно в гости собралась, приоделась, ине то чтобы что-нибудь, а так, из ничего вс° сделать сумеют: причешутся,воротничок там какой-нибудь чистенький, нарукавнички, ан совсем другаяособа выходит, и помолодела, и похорошела. Сонечка, голубка моя, толькоденьгами способствовала, а самой, говорит, мне теперь, до времени, у васчасто бывать неприлично, так разве, в сумерки чтобы никто не видал

Слышите, слышите? Пришел я после обеда заснуть, так что ж бы вы думали,ведь не вытерпела Катерина Ивановна: за неделю еще с хозяйкой, с АмалиейФедоровной, последним образом перессорились, а тут на чашку кофею позвала

Два часа просидели и вс° шептались: "Дескать, как теперь Семен Захарыч наслужбе и жалование получает, и к его превосходительству сам являлся, и егопревосходительство сам вышел, всем ждать велел, а Семена Захарыча мимо всехза руку в кабинет провел". Слышите, слышите? "Я, конечно, говорит, СеменЗахарыч, помня ваши заслуги, и хотя вы и придерживались этой легкомысленнойслабости, но как уж вы теперь обещаетесь, и что сверх того без вас у насхудо пошло (слышите, слышите!), то и надеюсь, говорит, теперь на вашеблагородное слово", то есть все это, я вам скажу, взяла да и выдумала, и нето чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с! Нет-с, сама всему верит,собственным воображениями сама себя тешит ей-богу-с! И я не осуждаю: нет,этого я не осуждаю!.. Когда же, шесть дней назад, я первое жалованье мое двадцать три рубля сорок копеек - сполна принес, малявочкой меня назвала:"Малявочка, говорит, ты эдакая!" И наедине-с, понимаете ли? Ну уж что,кажется, во мне за краса, и какой я супруг? Нет, ущипнула за щеку:"Малявочка ты эдакая!" - говорит

Мармеладов остановился, хотел было улыбнуться, но вдруг подбородок егозапрыгал. Он, впрочем, удержался. Этот кабак, развращенный вид, пять ночейна сенных барках и штоф, а вместе с тем эта болезненная любовь к жене исемье сбивали его слушателя с толку. Раскольников слушал напряженно, но сощущением болезненным. Он досадовал, что зашел сюда

- Милостивый государь, милостивый государь! - воскликнул Мармеладов,оправившись, - о государь мой, вам, может быть, все это в смех, как ипрочим, и только беспокою я вас глупостию всех этим мизерных подробностейдомашней жизни моей, ну а мне не в смех! Ибо я все это могу чувствовать. Ив продолжение всего того райского дня моей жизни и всего того вечера я исам в мечтаниях летучих препровождал: и то есть как я это все устрою иребятишек одену, и ей спокой дам, и дочь мою единородную от бесчестья влоно семьи возвращу... И многое, многое... Позволительно, сударь. Ну-с,государь ты мой (Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и вупор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же день, после всехсих мечтаний (то есть это будет ровно пять суток назад тому), к вечеру, яхитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ееключ, вынул что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж непомню, и вот-с, глядите на меня, все! Пятый день из дома, и там меня ищут,и службе конец, и вицмундир в распивочной у Египетского моста лежит, взаменчего и получил сие одеяние... и всему конец!

Мармеладов стукнул себя кулаком по лбу, стиснул зубы, закрыл глаза икрепко оперся локтем на стол. Но через минуту лицо его вдруг изменилось, ис каким-то напускным лукавством и выделанным нахальством взглянул наРаскольникова, засмеялся и проговорил:

- А сегодня у Сони был, на похмелье ходил просить! Хе-хе-хе!

- Неужели дала? - крикнул кто-то со стороны из вошедших, крикнул изахохотал во всю глотку

- Вот этот самый полуштоф-с на ее деньги и куплен, - произнесМармеладов, исключительно обращаясь к Раскольникову. - Тридцать копееквынесла, своими руками, последние, все что было, сам видел... Ничего несказала, только молча на меня посмотрела... Так не на земле, а там... олюдях тоскуют, плачут, а не укоряют, не укоряют! А это больней-с,больней-с, когда не укоряют!.. Тридцать копеек, да-с. А ведь и ей теперьони нужны, а? Как вы думаете, сударь мой дорогой? Ведь она теперь чистотунаблюдать должна. Денег стоит сия чистота, особая-то, понимаете? Понимаетели, сударь, что значит сия чистота? Ну-с, а я вот, кровный-то отец,тридцать-то эти копеек и стащил себе на похмелье! И пью-с! И уж пропил-с!.

Ну, кто же такого, как я, пожалеет? ась? Жаль вам теперь меня, сударь, альнет? Говорите, сударь, жаль али нет? Хе-хе-хе-хе!

Он хотел было налить, но уже нечего было. Полуштоф был пустой

- Да чего тебя жалеть-то? - крикнул хозяин, очутившийся опять подлених

Раздался смех и даже ругательства. Смеялись и ругались слушавшие инеслушавшие, так, глядя только на одну фигуру отставного чиновника

- Жалеть! зачем меня жалеть! - вдруг возопил Мармеладов, вставая спротянутою вперед рукой, в решительном вдохновении, как будто только и ждалэтих слов. - Зачем жалеть, говоришь ты? Да! меня жалеть не за что! Меняраспять надо, распять на кресте, а не жалеть! Но распни, судия, распни и,распяв, пожалей его! И тогда я сам к тебе пойду на пропятие, ибо не весельяжажду, а скорби и слез!.. Думаешь ли ты, продавец, что этот полуштоф твоймне в сласть пошел? Скорби, скорби искал я на дне его, скорби и слез, ивкусил, и обрел; а пожалеет нас тот, кто всех пожалел и кто всех и всяпонимал, он единый, он и судия. Приидет в тот день и спросит: "А где дщерь,что мачехе злой и чахоточной, что детям чужим и малолетним себя предала?Где дщерь, что отца своего земного, пьяницу непотребного, не ужасаясьзверства его, пожалела?" И скажет: "Прииди! Я уже простил тебя раз..

Простил тебя раз... Прощаются же и теперь грехи твои мнози, за то, чтовозлюбила много..." И простит мою Соню, простит, я уж знаю, что простит..

Я это давеча, как у ней был, в моем сердце почувствовал!.. И всех рассудити простит, и добрых и злых, и премудрых и смирных... И когда уже кончит надвсеми, тогда возглаголет и нам: "Выходите, скажет, и вы! Выходитепьяненькие, выходите слабенькие, выходите соромники!" И мы выйдем все, нестыдясь, и станем. И скажет: "Свиньи вы! образа звериного и печати его; ноприидите и вы!" И возглаголят премудрые, возглаголят разумные: "Господи!почто сих приемлеши?" И скажет: "Потому их приемлю, премудрые, потомуприемлю, разумные, что ни единый из сих сам не считал себя достойнымсего..." И прострет к нам руце свои, и мы припадем... и заплачем... и вс°поймем! Тогда вс° поймем!.. и все поймут... и Катерина Ивановна... и онапоймет... Господи, да приидет царствие твое!

И он опустился на лавку, истощенный и обессиленный, ни на кого несмотря, как бы забыв окружающее и глубоко задумавшись. Слова его произвелинекоторое впечатление; на минуту воцарилось молчание, но вскоре раздалисьпрежний смех и ругательства:

- Рассудил!

- Заврался!