Школьная библиотека

у них, в Степанчикове, происходят удивительные вещи. Эти первые слухименя заинтересовали и удивили. Я стал писать к дяде прилежнее. Он отвечал мне всегда как-то темно и странно и в каждом письме старался толькозаговаривать о науках, ожидая от меня чрезвычайно много впереди по ученой части и гордясь моими будущими успехами. Вдруг, после довольно долгого молчания, я получил от него удивительное письмо, совершенно не похожее на все его прежние письма. Оно было наполнено такими странными намеками, таким сбродом противоположностей, что я сначала почти ничего ине понял. Видно было только, что писавший был в необыкновенной тревоге

Одно в этом письме было ясно: дядя серьезно, убедительно, почти умоляяменя, предлагал мне как можно скорее жениться на прежней его воспитаннице, дочери одного беднейшего провинциального чиновника, по фамилии Ежевикина, получившей прекрасное образование в одном учебном заведении, вМоскве, на счет дяди, и бывшей теперь гувернанткой детей его. Он писал,что она несчастна, что я могу составить ее счастье, что я даже сделаювеликодушный поступок, обращался к благородству моего сердца и обещалдать за нею приданое. Впрочем, о приданом он говорил как-то таинственно,боязливо и заключал письмо, умоляя меня сохранить все это в величайшейтайне. Письмо это так поразило меня, что, наконец, у меня голова закружилась. Да и на какого молодого человека, который, как я, только чтососкочил со сковороды, не подействовало бы такое предложение, хотя бы,например, романтическою своею стороною? К тому же я слышал, что эта молоденькая гувернантка - прехорошенькая. Я, однако ж, не знал, на что решиться, хотя тотчас же написал дяде, что немедленно отправляюсь в Степанчиково. Дядя выслал мне, при том же письме, и денег на дорогу. Несмотря на то, я, в сомнениях и даже в тревоге, промедлил в Петербурге тринедели. Вдруг случайно встречаю одного прежнего сослуживца дяди, который, возвращаясь с Кавказа в Петербург, заезжал по дороге в село Степанчиково. Это был уже пожилой и рассудительный человек, закоренелый холостяк. С негодованием рассказал он мне про Фому Фомича и тут же сообщилмне одно обстоятельство, о котором я до сих пор еще не имел никакого понятия, именно, что Фома Фомич и генеральша задумали и положили женитьдядю на одной престранной девице, перезрелой и почти совсем полоумной, скакой-то необыкновенной биографией и чуть ли не с полумиллионом приданого; что генеральша уже успела уверить эту девицу, что они между собоюродня, и вследствие того переманить к себе в дом; что дядя, конечно, вотчаянии, но, кажется, кончится тем, что непременно женится на полумиллионе приданого; что, наконец, обе умные головы, генеральша и Фома Фомич, воздвигли страшное гонение на бедную, беззащитную гувернантку детейдяди, всеми силами выживают ее из дома, вероятно, боясь, чтоб полковникв нее не влюбился, а может, и оттого, что он уже и успел в нее влюбиться. Эти последние слова меня поразили. Впрочем, на все мои расспросы: уж не влюблен ли дядя в самом деле, рассказчик не мог или не хотелдать мне точного ответа, да и вообще рассказывал скупо, нехотя и заметноуклонялся от подробных объяснений. Я задумался: известие так страннопротиворечило с письмом дяди и с его предложением!.. Но медлить было нечего. Я решился ехать в Степанчиково, желая не только вразумить и утешить дядю, но даже спасти его по возможности, то есть выгнать Фому,расстроить ненавистную свадьбу с перезрелой девой и, наконец, - так как,по моему окончательному решению, любовь дяди была только придирчивой выдумкой Фомы Фомича, - осчастливить несчастную, но, конечно, интереснуюдевушку предложением руки моей и проч. и проч. Мало-помалу я так вдохновил себя, что, по молодости лет и от нечего делать, перескочил из сомнений совершенно в другую крайность: я начал гореть желанием как можноскорее наделать разных чудес и подвигов. Мне казалось даже, что я самвыказываю необыкновенное великодушие, благородно жертвуя собою, чтоб осчастливить невинное и прелестное создание, - словом, я помню, что во всюдорогу был очень доволен собой. Был июль; солнце светило ярко; кругомменя развертывался необъятный простор полей с дозревавшим хлебом... А ятак долго сидел закупоренный в Петербурге, что, казалось мне, только теперь настоящим образом взглянул на свет божий!

II

ГОСПОДИН БАХЧЕЕВ

Я уже приближался к цели моего путешествия. Проезжая маленький городок Б., от которого оставалось только десять верст до Степанчикова, япринужден был остановиться у кузницы, близ самой заставы, по случаю лопнувшей шины на переднем колесе моего тарантаса. Закрепить ее кое-как,для десяти верст, можно было довольно скоро, и потому я решился, никудане заходя, подождать у кузницы, покамест кузнецы справят дело. Выйдя изтарантаса, я увидел одного толстого господина, который, так же как и я,принужден был остановиться для починки своего экипажа. Он стоял уже целый час на нестерпимом зное, кричал, бранился и с брюзгливым нетерпениемпогонял мастеровых, суетившихся около его прекрасной коляски. С первогоже взгляда этот сердитый барин показался мне чрезвычайной брюзгой. Онбыл лет сорока пяти, среднего роста, очень толст и ряб. Толстота, кадыки пухлые, отвислые его щеки свидетельствовали о блаженной помещичьейжизни. Что-то бабье было во всей его фигуре и тотчас же бросалось в глаза. Одет он был широко, удобно, опрятно, но отнюдь не по моде

Не понимаю, почему он и на меня рассердился, тем более что видел меняпервый раз в жизни и еще не сказал со мною ни слова. Я заметил это, кактолько вылез из тарантаса, по необыкновенно сердитым его взглядам. Мне,однако ж, очень хотелось с ним познакомиться. По болтовне его слуг я догадался, что он едет теперь из Степанчикова, от моего дяди, и потому былслучай о многом порасспросить. Я было приподнял фуражку и попробовал совсевозможною приятностью заметить, как неприятны иногда бывают задержкив дороге; но толстяк окинул меня как-то нехотя недовольным и брюзгливымвзглядом с головы до сапог, что-то проворчал себе под нос и тяжело поворотился ко мне всей поясницей. Эта сторона его особы, хотя и была предметом весьма любопытным для наблюдений, но уж, конечно, от нее нельзябыло ожидать разговора приятного

- Гришка! не ворчать под нос! выпорю!.. - закричал он вдруг на своегокамердинера, как будто совершенно не слыхав того, что я сказал о задержках в дороге

Этот "Гришка" был седой, старинный слуга, одетый в длиннополый сюртуки носивший пребольшие седые бакенбарды. Судя по некоторым признакам, онтоже был очень сердит и угрюмо ворчал себе под нос. Между барином и слугой немедленно произошло объяснение

- Выпорешь! ори еще больше! - проворчал Гришка будто про себя, но такгромко, что все это слышали, и с негодованием отвернулся что-то приладить в коляске

- Что? что ты сказал? "Ори еще больше"?.. грубиянить вздумал! - закричал толстяк, весь побагровев

- Да чего вы взъедаться в самом деле изволите? Слова сказать нельзя!

- Чего взъедаться? Слышите? На меня же ворчит, а мне и не взъедаться!

- Да за что я буду ворчать?

- За что ворчать... А то, небось, нет? Я знаю, за что ты будешь ворчать: за то, что я от обеда уехал, - вот за что

- А мне что! По мне хошь совсем не обедайте. Я не на вас ворчу; кузнецам только слово сказал

- Кузнецам... А на кузнецов чего ворчать?

- А не на них, так на экипаж ворчу

- А на экипаж чего ворчать?

- А зачем изломался! Вперед не ломайся, а в целости будь

- На экипаж... Нет, ты на меня ворчишь, а не на экипаж. Сам виноват,да он же и ругается!

- Да что вы, сударь, в самом деле, пристали? Отстаньте, пожалуйста!

- А чего ты всю дорогу сычом сидел, слова со мной не сказал, - а? Говоришь же в другие разы!

- Муха в рот лезла - оттого и молчал и сидел сычом. Что я вам сказки,что ли, буду рассказывать? Сказочницу Маланью берите с собой, коли сказки любите

Толстяк раскрыл было рот, чтоб возразить, но, очевидно, не нашелся изамолчал. Слуга же, довольный своей диалектикой и влиянием на барина,выказанным при свидетелях, с удвоенной важностию обратился к рабочим иначал им что-то показывать

Попытки мои познакомиться оставались тщетными, особенно при моей неловкости; но мне помогло непредвиденное обстоятельство. Одна заспанная,неумытая и непричесанная физиономия внезапно выглянула из окна закрытого