Школьная библиотека

высочайшей степени забытая им - фигура добренького одного старичкачиновника, седенького и смешного, оскорбленного им когда-то, давным-давно,публично и безнаказанно и единственно из одного фанфаронства: из-за тоготолько, чтоб не пропал даром один смешной и удачный каламбур, доставившийему славу и который потом повторяли. Факт был до того им забыт, что дажефамилии этого старичка он не мог припомнить, хотя сразу представилась всяобстановка приключения в непостижимой ясности. Он ярко припомнил, чтостарик тогда заступался за дочь, жившую с ним вместе и засидевшуюся вдевках и про которую в городе стали ходить какие-то слухи. Старичок сталбыло отвечать и сердиться, но вдруг заплакал навзрыд при всем обществе, чтопроизвело даже некоторое впечатление. Кончили тем, что для смеха егонапоили тогда шампанским и вдоволь насмеялись. И когда теперь припомнил "нис того ни с сего" Вельчанинов о том, как старикашка рыдал и закрывалсяруками как ребенок, то ему вдруг показалось, что как будто он никогда и незабывал этого. И странно: ему все это казалось тогда очень смешным; теперьже - напротив, и именно подробности, именно закрывание лица руками. Потомон припомнил, как, единственно для шутки, оклеветал одну прехорошенькуюжену одного школьного учителя и клевета дошла до мужа. Вельчанинов скороуехал из этого городка и не знал, чем тогда кончились следствия егоклеветы, но теперь он стал вдруг воображать, чем кончились эти следствия, и бог знает до чего бы дошло его воображение, если б вдруг не представилосьему одно гораздо ближайшее воспоминание об одной девушке, из простыхмещанок, которая даже и не нравилась ему и которой, признаться, он истыдился, но с которой, сам не зная для чего, прижил ребенка, да так ибросил ее вместе с ребенком, даже не простившись (правда, некогда было),когда уехал из Петербурга. Эту девушку он разыскивал потом целый год, ноуже никак не мог отыскать. Впрочем, таких воспоминаний оказывались чуть несотни - и так даже, что как будто каждое воспоминание тащило за собоюдесятки других. Мало-помалу стало страдать и его тщеславие

Мы сказали уже, что тщеславие его выродилось в какое-то особенное. Этобыло справедливо. Минутами (редкими, впрочем) он доходил иногда до такогосамозабвения, что не стыдился даже того, что не имеет своего экипажа, чтослоняется пешком по присутственным местам, что стал несколько небрежен вкостюме, - и случись, что кто-нибудь из старых знакомых обмерил бы егонасмешливым взглядом на улице или просто вздумал бы не узнать, то, право, унего достало бы настолько высокомерия, чтоб даже и не поморщиться. Серьезноне поморщиться, вправду, а не то что для одного виду. Разумеется, этобывало редко, это были только минуты самозабвения и раздражения, новсе-таки тщеславие его стало мало-помалу удаляться от прежних поводов исосредоточиваться около одного вопроса, беспрерывно приходившего ему на ум

"Вот ведь, - начинал он думать иногда сатирически (а он всегда почти,думая о себе, начинал с сатирического), - вот ведь кто-то там заботится жеоб исправлении моей нравственности и посылает мне эти проклятыевоспоминания и "слезы раскаяния". Пусть, да ведь попусту! ведь все стрельбахолостыми зарядами! Ну не знаю ли я наверно, вернее чем наверно, что,несмотря на все эти слезные раскаяния и самоосуждения, во мне нет никапельки самостоятельности, несмотря на все мои глупейшие сорок лет! Ведьслучись завтра же такое же искушение, ну сойдись, например, опятьобстоятельства так, что мне выгодно будет слух распустить, будто быучительша от меня подарки принимала, - и я ведь наверное распущу, недрогну, - и еще хуже, пакостнее, чем в первый раз, дело выйдет, потому чтоэтот раз будет уже второй раз, а не первый. Ну оскорби меня опять, сейчас,этот князек, единственный сын у матери и которому я одиннадцать лет томуназад ногу отстрелил, - и я тотчас же его вызову и посажу опять надеревяшку. Ну не холостые ли, стало быть, заряды, и что в них толку! и длячего напоминать, когда я хоть сколько-нибудь развязаться с собой приличноне умею!"

И хоть не повторялось опять факта с учительшей, хоть не сажал онникого на деревяшку, но одна мысль о том, что это непременно должно было быповториться, если б сошлись обстоятельства, почти убивала его... иногда. Невсегда же в самом деле страдать воспоминаниями; можно отдохнуть и погулять- в антрактах

Так Вельчанинов и делал: он готов был погулять в антрактах; новсе-таки чем дальше, тем неприятнее становилось его житье в Петербурге

Подходит уж и июль. Мелькала в нем иногда решимость бросить все и самуютяжбу и уехать куда-нибудь, не оглядываясь, как-нибудь вдруг, нечаянно,хоть туда же в Крым например. Но через час, обыкновенно, он уже презиралсвою мысль и смеялся над ней: "Эти скверные мысли ни на каком юге непрекратятся, если уж раз начались и если я хоть сколько-нибудь порядочныйчеловек, а стало быть, нечего и бежать от них, да и незачем"

"Да и к чему бежать, - продолжал он философствовать с горя, - здесьтак пыльно, так душно, в этом доме так все запачкано; в этих присутствиях,по которым я слоняюсь, между всеми этими деловыми людьми - столько самоймышиной суеты, столько самой толкучей заботы; во всем этом народе,оставшемся в городе, на всех этих лицах, мелькающих с утра до вечера, - такнаивно и откровенно рассказано все их себялюбие, все их простодушноенахальство, вся трусливость их душонок, вся куриность их сердчишек, - что,право, тут рай ипохондрику, самым серьезным образом говоря! Все откровенно,все ясно, все не считает даже нужным и прикрываться, как где-нибудь у нашихбарынь на дачах или на водах за границей; а стало быть, все гораздодостойнее полнейшего уважения за одну только откровенность и простоту..

Никуда не уеду! Лопну здесь, а никуда не уеду!.."

II

ГОСПОДИН С КРЕПОМ НА ШЛЯПЕ

Было третье июля. Духота и жар стояли нестерпимые. День дляВельчанинова выдался самый хлопотливый: все утро пришлось ходить иразъезжать, а в перспективе предстояла непременная надобность сегодня жевечером посетить одного нужного господина, одного дельца и статскогосоветника, на его даче, где-то на Черной речке, и захватить его неожиданнодома. Часу в шестом Вельчанинов вошел наконец в один ресторан (весьмасомнительный, но французский) на Невском проспекте, у Полицейского моста,сел в своем обычном углу за свой столик иF1просил свой ежедневный обед

Он съедал ежедневно обед в рубль и за вино платил особенно, что исчитал жертвой, благоразумно им приносимой расстроенным своимобстоятельствам. Удивляясь, как можно есть такую дрянь, он уничтожал,однако же, все до последней крошки - и каждый раз с таким аппетитом, какбудто перед тем не ел трое суток. "Это что-то болезненное", - бормотал онпро себя, замечая иногда свой аппетит. Но в этот раз он уселся за свойстолик в самом сквернейшем расположении духа, с сердцем отбросил куда-тошляпу, облокотился и задумался. Завозись теперь как-нибудь обедавший с нимрядом сосед или не пойми его с первого слова прислуживавший ему мальчишка и он, так умевший быть вежливым и, когда надо, так свысока невозмутимым,наверно бы расшумелся, как юнкер, и, пожалуй, сделал бы историю

Подали ему суп, он взял ложку, но вдруг, не успев зачерпнуть, бросилложку на стол и чуть не вскочил со стула. Одна неожиданная мысль внезапноосенила его: в это мгновение он - и бог знает каким процессом - вдругвполне осмыслил причину своей тоски, своей особенной отдельной тоски,которая мучила его уже несколько дней сряду, все последнее время, бог знаеткак привязалась и бог знает почему не хотела никак отвязаться; теперь же онсразу все разглядел и понял, как свои пять пальцев

- Это все эта шляпа! - пробормотал он как бы вдохновенный, единственно одна только эта проклятая круглая шляпа, с этим мерзкимтраурным крепом, всему причиною!

Он стал думать - и чем далее вдумывался, тем становился угрюмее и темудивительнее становилось в его глазах "все происшествие"

"Но... но какое же тут, однако, происшествие? - протестовал было он,не доверяя себе, - есть ли тут хоть что-нибудь похожее на происшествие?"

Все дело состояло вот в чем: почти уже тому две недели (по-настоящемуон не помнил, но, кажется, было две недели), как встретил он в первый раз,на улице, где-то на углу Подьяческой и Мещанской, одного господина с крепомна шляпе. Господин был, как и все, ничего в нем не было такого особенного,прошел он скоро, но посмотрел на Вельчанинова как-то слишком уж пристальнои почему-то сразу обратил на себя его внимание до чрезвычайности. Покрайней мере физиономия его показалась знакомою Вельчанинову. Он, очевидно,когда-то и где-то встречал ее. "А впрочем, мало ли тысяч физиономийвстречал я в жизни - всех не упомнишь!" Пройдя шагов двадцать, он уже,казалось, и забыл про встречу, несмотря на все первое впечатление. Авпечатление, однако, осталось на целый день - и довольно оригинальное: ввиде какой-то беспредметной, особенной злобы. Он теперь, через две недели,все это припоминал ясно; припоминал тоже, что совершенно не понимал тогда,откуда в нем эта злоба, - и не понимал до того, что ни разу даже не сблизили не сопоставил свое скверное расположение духа во весь тот вечер сутренней встречей. Но господин сам поспешил о себе напомнить и на другойдень опять столкнулся с Вельчаниновым на Невском проспекте и опять как-тостранно посмотрел на него. Вельчанинов плюнул, но, плюнув, тотчас жеудивился своему плевку. Правда, есть физиономии, возбуждающие сразубеспредметное и бесцельное отвращение. "Да, я действительно его где-то