Школьная библиотека

впрочем, что наказанье будет легкое - всего только пятьсот

Понемногу я огляделся кругом. Сколько я мог заметить, действительнобольные лежали здесь все более цынготною и глазною болезнями - местнымиболезнями тамошнего края. Таких было в палате несколько человек. Из других,действительно больных, лежали лихорадками, разными болячками, грудью. Здесьне так, как в других палатах, здесь были собраны в кучу все болезни, дажевенерические. Я сказал - действительно больных, потому что было несколько ипришедших так, безо всякой болезни, "отдохнуть". Доктора допускали такихохотно, из сострадания, особенно когда было много пустых кроватей

Содержание на абвахтах и в острогах казалось сравнительно с госпитальным дотого плохо, что многие арестанты с удовольствием приходили лежать, несмотряна спертый воздух и запертую палату. Были даже особенные любители лежать ивообще госпитального житья-бытья; всех более, впрочем, из исправительнойроты. Я с любопытством осматривал моих новых товарищей, но, помню,особенное любопытство тогда же возбудил во мне один, уже умиравший, изнашего острога, тоже чахоточный и тоже в последних днях, лежавший черезкровать от Устьянцева и, таким образом, тоже почти против меня. Звали егоМихайлов; еще две недели тому назад я видел его в остроге. Он давно уже былболен, и давно бы пора ему было идти лечиться; но он с каким-то упорным исовершенно ненужным терпением преодолевал себя, крепился и только напраздниках ушел в госпиталь, чтоб умереть в три недели от ужасной чахотки;точно сгорел человек. Меня поразило теперь его страшно изменившееся лицо, лицо, которое я из первых заметил по вступлении моем в острог; оно мнетогда как-то в глаза кинулось. Подле него лежал один исправительный солдат,уже старый человек, страшный и отвратительный неряха... Но, впрочем, непересчитывать же всех больных... Я вспомнил теперь и об этом старикашкеединственно потому, что он произвел на меня тогда тоже некотороевпечатление и в одну минуту успел дать мне довольно полное понятие онекоторых особенностях арестантской палаты. У этого старичонки, помню, былтогда сильнейший насморк. Он все чихал и всю неделю потом чихал даже и восне, как-то залпами, по пяти и по шести чихов за раз, аккуратно каждый разприговаривая: "Господи, далось же такое наказанье! " В ту минуту он сиделна постели и с жадностью набивал себе нос табаком из бумажного сверточка,чтоб сильнее и аккуратнее прочихаться. Чихал он в бумажный платок,собственный, клетчатый, раз сто мытый и до крайности полинялый, причемкак-то особенно морщился его маленький нос, слагаясь в мелкие бесчисленныеморщинки, и выставлялись осколки старых, почернелых зубов вместе с краснымислюнявыми деснами. Прочихавшись, он тотчас же развертывал платок,внимательно рассматривал обильно накопившуюся в нем мокроту и немедленносмазывал ее на свой бурый казенный халат, так что вся мокрота оставалась нахалате, а платок только что разве оставался сыренек. Так он делал всюнеделю. Это копотливое, скряжническое сбережение собственного платка вущерб казенному халату вовсе не возбуждало со стороны больных никакогопротеста, хотя кому-нибудь из них же после него пришлось бы надеть этот жесамый халат. Но наш простой народ небрезглив и негадлив даже до странности

М5ня же так и покоробило в ту минуту, и я тотчас же с омерзением илюбопытством невольно начал осматривать только что надетый мною халат. Тутя заметил, что он уже давно возбуждал мое внимание своими сильными запахом;он успел уже на мне нагреться и пахнул все сильнее и сильнее лекарствами,пластырями и, как мне казалось, каким-то гноем, что было немудрено, так какон с незапамятных лет не сходил с плеч больных. Может быть, холщовуюподкладку его на спине и промывали когда-нибудь; но наверно не знаю. Зато внастоящее время эта подкладка была пропитана всеми возможными неприятнымисоками, примочками, пролившеюся водою из прорезанных мушек и проч. К томуже в арестантские палаты очень часто являлись только что наказанныешпицрутенами, с израненными спинами; их лечили примочками, и потому халат,надевавшийся прямо на мокрую рубашку, никаким образом не мог не портиться:так все на нем и оставалось. И все время мое в остроге, все эти нескольколет, как только мне случалось бывать в госпитале (а бывал я частенько), якаждый раз с боязливостью надевал халат. Особенно же не нравились мнеиногда встречавшиеся в этих халатах вши, крупные и замечательно жирные

Арестанты с наслаждением казнили их, так что когда под толстым, неуклюжимарестантским ногтем щелкнет, бывало, казненный зверь, то даже по лицуохотника можно было судить о степени полученного им удовлетворения. Оченьтоже не любили у нас клопов и тоже, бывало, подымались иногда всей палатойистреблять их в иной длинный, скучный зимний вечер. И хотя в палате, крометяжелого запаху, снаружи все было по возможности чисто, но внутренней, таксказать подкладочной, чистотой у нас далеко не щеголяли. Больные привыкли кэтому и даже считали, что так и надо, да и самые порядки к особеннойчистоте не располагали. Но о порядках я скажу после..

Только что Чекунов подал мне чай (мимоходом сказать, на палатной воде,которая приносилась разом на целые сутки и как-то слишком скоро портилась внашем воздухе), отворилась с некоторым шумом дверь, и за усиленным конвоемвведен был только что наказанный шпицрутенами солдатик. Это было в первыйраз, как я видел наказанного. Впоследствии их приводили часто, иных дажеприносили (слишком уж тяжело наказанных), и каждый раз это доставлялобольшое развлечение больным. Встречали у нас такового обыкновенно сусиленно-строгим выражением лиц и с какою-то даже несколько натянутоюсерьезностью. Впрочем, прием отчасти зависел и от степени важностипреступления, а следственно, и от количества наказания. Очень больно битыйи, по репутации, большой преступник пользовался и бо'льшим уважением ибо'льшим вниманием, чем какой-нибудь бежавший рекрутик, вот как тот,например, которого привели теперь. Но и в том и в другом случае ниособенных сожалений, ни каких-нибудь особенно раздражительных замечаний неделалось. Молча помогали несчастному и ухаживали за ним, особенно если онне мог обойтись без помощи. Фельдшера уже сами знали, что сдают битого вопытные и искусные руки. Помощь обыкновенно была в частой и необходимойперемене смоченной в холодной воде простыни и рубашки, которою одевалиистерзанную спину, особенно если наказанный сам уже был не в силахнаблюдать за собой, да, кроме того, в ловком выдергивании заноз из болячек,которые зачастую остаются в спине от сломавшихся об нее палок. Последняяоперация обыкновенно очень бывает неприятна больному. Но вообще меня всегдаудивляла необыкновенная стойкость в перенесении боли наказанными. Много яих перевидал, иногда уже слишком битых, и почти ни один из них не стонал!Только лицо как будто все изменится, побледнеет; глаза горят; взглядрассеянный, беспокойный, губы трясутся, так что бедняга нарочно прикусываетих, бывало, чуть не до крови зубами. Вошедший солдатик был парень летдвадцати трех, крепкого, мускулистого сложения, красивого лица, стройный,смуглотелый. Спина его была, впрочем, порядочно побита. Сверху до самойпоясницы все тело было обнажено; на плеча его была накинута мокраяпростыня, от которой он дрожал всеми членами, как в лихорадке, и часаполтора ходил взад и вперед по палате. Я вглядывался в его лицо: казалось,он ни о чем не думал в эту минуту, смотрел странно и дико, беглым взглядом,которому, видимо, тяжело было остановиться на чем-нибудь внимательно. Мнепоказалось, что он пристально посмотрел на мой чай. Чай был горячий; парвалил из чашки, а бедняк иззяб и дрожал, стуча зуб об зуб. Я пригласил еговыпить. Он молча и круто повернул ко мне, взял чашку, выпил стоя и безсахару, причем очень торопился и как-то особенно старался не глядеть наменя. Выпив все, он молча поставил чашку и, даже не кивнув мне головою,пошел опять сновать взад и вперед по палате. Но ему было не до слов и не докивания! Что же касается до арестантов, то все они сначала почему-тоизбегали всякого разговору с наказанным рекрутиком; напротив, помогши емувначале, они как будто сами старались потом не обращать на него болееникакого внимания, может быть желая как можно более дать ему покоя и недокучать ему никакими дальнейшими допросами и "участиями", чем он, кажется,был совершенно доволен

Между тем смеркалось, зажгли ночник. У некоторых из арестантовоказались даже свои собственные подсвечники, впрочем очень не у многих

Наконец, уже после вечернего посещения доктора, вошел караульныйунтер-офицер, сосчитал всех больных, и палату заперли, внеся в неепредварительно ночной ушат... Я с удивлением узнал, что этот ушат остаетсяздесь всю ночь, тогда как настоящее ретирадное место было тут же вкоридоре, всего только два шага от дверей. Но уж таков был заведенныйпорядок. Днем арестанта еще выпускали из палаты, впрочем не более как наодну минуту; ночью же ни под каким видом. Арестантские палаты не походилина обыкновенные, и больной арестант даже и в болезни нес свое наказание

Кем первоначально заведен был этот порядок - не знаю; знаю только, чтонастоящего порядка в этом не было никакого и что никогда вся бесполезнаясушь формалистики не выказывалась крупнее, как, например, в этом случае

Порядок этот шел, разумеется, не от докторов. Повторяю: арестанты ненахвалились своими лекарями, считали их за отцов, уважали их. Всякий виделот них себе ласку, слышал доброе слово; а арестант, отверженный всеми,ценил это, потому что видел неподдельность и искренность этого доброгослова и этой ласки. Она могла и не быть; с лекарей бы никто не спросил,если б они обращались иначе, то есть грубее и бесчеловечнее: следственно,они были добры из настоящего человеколюбия. И, уж разумеется, они понимали,что больному, кто бы он ни был, арестант ли, нет ли, нужен такой же,например, свежий воздух, как и всякому другому больному, даже самоговысшего чина. Больные в других палатах, выздоравливающие, например, моглисвободно ходить по коридорам, задавать себе большой моцион, дышать свежимвоздухом, не настолько отравленным, как воздух палатный, спертый и всегданеобходимо наполненный удушливыми испарениями. И страшно и гадкопредставить себе теперь, до какой же степени должен был отравляться этот ибез того уже отравленный воздух по ночам у нас, когда вносили этот ушат,при теплой температуре палаты и при известных болезнях, при которыхневозможно обойтись без выхода. Если я сказал, что арестант и в болезни нессвое наказание, то, разумеется, не предполагал и не предполагаю, что такой