Книга "Портрет". Страница 9
когда он у себя в лавке перед покупщиком. Тут они вовсе не чинились,несмотря на то что в этой же зале находилось множество тех аристократов,перед которыми они в другом месте готовы были своими поклонами смести пыль,нанесенную своими же сапогами. Здесь они были совершенно развязны, щупалибез церемонии книги и картины, желая узнать доброту товара, и смелоперебивали цену, набавляемую графами-знатоками. Здесь были многиенеобходимые посетители аукционов, постановившие каждый день бывать в немвместо завтрака; аристократы-знатоки, почитавшие обязанностью не упуститьслучая умножить свою коллекцию и не находившие другого занятия от 12 до 1часа; наконец, те благородные господа, которых платья и кармены очень худы,которые являются ежедневно без всякой корыстолюбивой цели, но единственно,чтобы посмотреть, чем что кончится, кто будет давать больше, кто меньше,кто кого перебьет и за кем что останется. Множество картин было разбросаносовершенно без всякого толку; с ними были перемешаны и мебели, и книги свензелями прежнего владетеля, может быть, не имевшего вовсе Fохвальноголюбопытства в них заглядывать. Китайские вазы, мраморные доски для столов,новые и старые мебели с выгнутыми линиями, с грифами, сфинксами и львинымилапами, вызолоченные и без позолоты, люстры, кенкеты - все было навалено, ивовсе не в таком порядке, как в магазинах. Все представляло какой-то хаосискусств. Вообще ощущаемое нами чувство при виде аукциона страшно: в немвсе отзывается чем-то похожим на погребальную процессию. Зал, в котором онпроизводится, всегда как-то мрачен; окна, загроможденные мебелями икартинами, скупо изливают свет, безмолвие, разлитое на лицах, ипогребальный голос аукциониста, постукивающего молотком и отпевающегопанихиду бедным, так странно встретившимся здесь искусствам. Все это,кажется, усиливает еще более странную неприятность впечатленья
Аукцион, казалось, был в самом разгаре. Целая толпа порядочных людей,сдвинувшись вместе, хлопотала о чем-то наперерыв. Со всех сторонраздававшиеся слова: "Рубль, рубль, рубль", - не давали времени аукциониступовторять надбавляемую цену, которая уже возросла вчетверо большеобъявленной. Обступившая толпа хлопотала из-за портрета, который не мог неостановить всех, имевших сколько-нибудь понятия в живописи. Высокая кистьхудожника выказывалась в нем очевидно. Портрет, по-видимому, уже несколькораз был ресторирован и поновлен и представлял смуглые черты какого-тоазиатца в широком платье, с необыкновенным, странным выраженьем в лица; ноболее всего обступившие были поражены необыкновенной живостью глаз. Чемболее всматривались в них, тем более они, казалось, устремлялись каждомувовнутрь. Эта странность, этот необыкновенный фокус художника заняливниманье почти всех. Много уже из состязавшихся о нем отступились, потомучто цену набили неимоверную. Остались только два известные аристократа,любители живописи, не хотевшие ни за что отказаться от такого приобретенья
Они горячились и набили бы, вероятно, цену до невозможности, если бы вдругодин из тут же рассматривавших не произнес:
- Позвольте мне прекратить на время ваш спор. Я, может быть, более,нежели всякий другой, имею право на этот портрет
Слова эти вмиг обратили на него внимание всех. Это был стройныйчеловек, лет тридцати пяти, с длинными черными кудрями. Приятное лицо,исполненное какой то светлой беззаботности, показывало душу, чуждую всехтомящих светских потрясений; в наряде его не было никаких притязаний намоду: все показывало в нем артиста. Это был, точно, художник Б., знаемыйлично многими из присутствовавших
- Как ни странным вам покажутся слова мои, - продолжал он, видяустремившееся на себя всеобщее внимание, - но если вы решитесь выслушатьнебольшую историю, может быть, вы увидите, что я был вправе произнести их
Все меня уверяют, что портрет есть тот самый, которого я ищу
Весьма естественное любопытство загорелось почти на лицах всех, исамый аукционист, разинув рот, остановился с поднятым в руке молотком,приготовляясь слушать. В начале рассказа многие обращались невольно глазамик портрету, но потом все вперились в одного рассказчика, по мере того какрассказ его становился занимательней
- Вам известна та часть города, которую называют Коломною.- Так онначал. - Тут все непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и непровинция; кажется, слышишь, перейдя в коломенские улицы, как оставляюттебя всякие молодые желанья и порывы. Сюда не заходит будущее, здесь всетишина и отставка, все, что осело от столичного движенья. Сюда переезжаютна житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди, имеющие знакомство ссенатом и потому осудившие себя здесь почти на всю жизнь; выслужившиесякухарки, толкающиеся целый день на рынках, болтающие вздор с мужиком вмелочной лавочке и забирающие каждый день на пять копеек кофию да на четыресахару, и, наконец, весь тот разряд людей, который можно назвать однимсловом: пепельный, - людей, которые с своим платьем, лицом, волосами,глазами имеют какую-то мутную, пепельную наружность, как день, когда нет нанебе ни бури, ни солнца, а бывает просто ни се ни то: сеется туман иотнимает всякую резкость у предметов. Сюда можно причислить отставныхтеатральных капельдинеров, отставных титулярных советников, отставныхпитомцев Марса с выколотым глазом и раздутою губою. Эти люди вовсебесстрастны: идут, ни на что не обращая глаз, молчат, ни о чем не думая. Вкомнате их не много добра; иногда просто штоф чистой русской водки, которуюони однообразно сосут весь день без всякого сильного прилива в голове,возбуждаемого сильным приемом, какой обыкновенно любит задавать себе повоскресным дням молодой немецкий ремесленник, этот удалец Мещанской улицы,один владеющий всем тротуаром, когда время перешло за двенадцать часовночи
Жизнь к Коломне страх уединенна: редко покажется карета, кроме разветой, в которой ездят актеры, которая громом, звоном и бряканьем своим однасмущает всеобщую тишину. Тут вс° пешеходы; извозчик весьма часто без седокаплетется, таща сено для бородатой лошаденки своей. Квартиру можно сыскатьза пять рублей в месяц, даже с кофием поутру. Вдовы, получающие пенсион,тут самые аристократические фамилии; они ведут себя хорошо, метут частосвою комнату, толкуют с приятельницами о дороговизне говядины и капусты;при них часто бывает молоденькая дочь, молчаливое, безгласное, иногдамиловидное существо, гадкая собачонка и стенные часы с печальнопостукивающим маятником. Потом следуют актеры, которым жалованье непозволяет выехать из Коломны, народ свободный, как все артисты, живущие длянаслажденья. Они, сидя в халатах, чинят пистолет, клеют из картона всякиевещицы, полезные для дома, играют с пришедшим приятелем в шашки и карты, итак проводят утро, делая почти то же ввечеру, с присоединеньем кое-когдапунша. После сих тузов и аристократства Коломны следует необыкновеннаядробь и мелочь. Их так же трудно поименовать, как исчислить то множествонасекомых, которое зарождается в старом уксусе. Тут есть старухи, которыемолятся; старухи, которые пьянствуют; старухи, которые и молятся ипьянствуют вместе; старухи, которые перебиваются непостижимыми средствами,как муравьи - таскают с собою старое тряпье и белье от Калинкина мосту дотолкучего рынка, с тем чтобы продать его там за пятнадцать копеек; словом,часто самый несчастный осадок человечества, которому бы ни одинблагодетельный политический эконом не нашел средств улучшить состояние
Я для того привел их, чтобы показать вам, как часто этот народнаходится в необходимости искать одной только внезапной, временной помощи,прибегать к займам; и тогда поселяются между ними особого рода ростовщики,снабжающие небольшими суммами под заклады и за большие проценты. Этинебольшие ростовщики бывают в несколько раз бесчувственней всяких больших,потому что возникают среди бедности и ярко выказываемых нищенскихлохмотьев, которых не видит богатый ростовщик, имеющий дело только сприезжающими в каретах. И потому уже слишком рано умирает в душах их всякоечувство человечества. Между такими ростовщиками был один... но не мешаетвам сказать, что происшествие, о котором я принялся рассказать, относится кпрошедшему веку, именно к царствованию покойной государыни ЕкатериныВторой. Вы можете сами понять, что самый вид Коломны и жизнь внутри еедолжны были значительно измениться. Итак, между ростовщиками был один существо во всех отношениях необыкновенное, поселившееся уже давно в сейчасти города. Он ходил в широком азиатском наряде; темная краска лицауказывала на южное его происхождение, но какой именно был он нации: индеец,грек, персиянин, об этом никто не мог сказать наверно. Высокий, почтинеобыкновенный рост, смуглое, тощее, запаленное лицо и какой-то непостижимострашный цвет его, большие, необыкновенного огня глаза, нависнувшие густыеброви отличали его сильно и резко от всех пепельных жителей столицы. Самоежилище его не похоже было на прочие маленькие деревянные домики. Это былокаменное строение, вроде тех, которых когда-то настроили вдоволь генуэзскиекупцы, - с неправильными, неравной величины окнами, с железными ставнями изасовами. Этот ростовщик отличался от других ростовщиков уже тем, что могснабдить какою угодно суммою всех, начиная от нищей старухи дорасточительного придворного вельможи. Пред домом его показывались частосамые блестящие экипажи, из окон которых иногда глядела голова роскошнойсветской дамы. Молва, по обыкновению, разнесла, что железные сундуки егополны без счету денег, драгоценностей, бриллиантов и всяких залогов, ночто, однако же, он вовсе не имел той корысти, какая свойственна другимростовщикам. Он давал деньги охотно, распределяя, казалось, весьма выгодносроки платежей; но какими-то арифметическими странными выкладками заставлялих восходить до непомерных процентов. Так, по крайней мере, говорила молва
Но что страннее всего и что не могло не поразить многих - это была страннаясудьба всех тех, которые получали от него деньги: все они оканчивали жизньнесчастным образом. Было ли это просто людское мнение, нелепые суеверные
