Книга "БЕСЫ". Страница 73
особый буфет, которым и займется Прохорыч (главный клубный повар) и впрочем под строжайшим надзором комитета - будет подавать что угодно, но заособую плату, а для того нарочно объявить в дверях залы надписью, что буфет- вне программы. Но утром положили совсем не открывать буфета, чтобы непомешать чтению, несмотря на то, что буфет назначался за пять комнат добелой залы, в которой Кармазинов согласился прочесть Merci. Любопытно, чтоэтому событию, то-есть чтению Merci, кажется, придали в комитете слишкомуже колоссальное значение, и даже самые практические люди. Что же до людейпоэтических, то предводительша, например, объявила Кармазинову, что онапосле чтения велит тотчас же вделать в стену своей белой залы мраморнуюдоску с золотою надписью, что такого-то числа и года, здесь, на сем месте,великий русский и европейский писатель, кладя перо, прочел Merci и такимобразом в первый раз простился с русскою публикой в лице представителейнашего города, и что эту надпись все уже прочтут на бале, то-есть всеготолько пять часов спустя после того, как будет прочитано Merci. Я навернознаюC что Кармазинов-то главное и потребовал, чтобы буфета утром не было,пока он будет читать, ни под каким видом, несмотря на замечания иныхкомитетских, что это не совсем в наших нравах
В таком положении были дела, когда в городе вс¬ еще продолжали верить вВальтасаровский пир, то-есть в буфет от комитета; верили до последнегочаса. Даже барышни мечтали о множестве конфет и варенья и еще чего-тонеслыханного. Все знали, что сбор осуществился богатейший, что ломится весьгород, что едут из уездов и недостает билетов. Известно было тоже, чтосверх положенной цены состоялись и значительные пожертвования: ВарвараПетровна, например, заплатила за свой билет триста рублей и отдала наукрашение залы все цветы из своей оранжереи. Предводительша (член комитета)дала дом и освещение; клуб - музыку и прислугу и на весь день уступилПрохорыча. Были и еще пожертвования, хотя и не столь крупные, так что дажеприходила мысль сбавить первоначальную цену билета с трех рублей на два
Комитет действительно сперва опасался, что по три рубля не поедут барышни,и предлагал устроить как-нибудь билеты посемейные, а именно, чтобы каждоесемейство платило за одну лишь барышню, а все остальные барышни,принадлежащие к этой фамилии, хотя бы в числе десяти экземпляров, входилидаром. Но все опасения оказались напрасными: напротив, барышни-то иявились. Даже самые беднейшие чиновники привезли своих девиц и, слишкомясно, не будь у них девиц, им самим и в мысль не пришло бы подписаться
Один ничтожнейший секретарь привез всех своих семерых дочерей, не считая,разумеется, супруги, и еще племянницу, и каждая из этих особ держала в рукевходной трехрублевый билет. Можно однако представить, какая была в городереволюция! Взять уже то, что так как праздник был разделен на дваотделения, то и костюмов дамских потребовалось по два на каждую, - утреннийдля чтения и бальный для танцев. Многие из среднего класса, как оказалосьпотом, заложили к этому дню вс¬, даже семейное белье, даже простыни и чутьли не тюфяки нашим жидам, которых как нарочно, вот уже два года, ужасномного укрепилось в нашем городе и наезжает чем дальше, тем больше. Почтивсе чиновники забрали вперед жалованье, а иные помещики продали необходимыйскот, и вс¬ только чтобы привезти маркизами своих барышень и быть никого нехуже. Великолепие костюмов на сей раз было по нашему месту неслыханное
Город еще за две недели был начинен семейными анекдотами, которые всетотчас же переносились ко двору Юлии Михайловны нашими зубоскалами. Сталиходить семейные карикатуры. Я сам видел в альбоме Юлии Михайловны нескольков этом роде рисунков. Обо всем этом стало слишком хорошо известно там,откуда выходили анекдоты; - вот почему, мне кажется, и наросла такаяненависть в семействах к Юлии Михайловне в самое последнее время. Теперьвсе бранятся и вспоминая скрежещут зубами. Но ясно было еще заране, что неугоди тогда в чем-нибудь комитет, оплошай в чем-нибудь бал, и взрывнегодования будет неслыханный. Вот почему всяк про себя и ожидал скандала;а если уж так его ожидали, то как мог он не осуществиться?Ровно в полдень загремел оркестр. Будучи в числе распорядителей, то-есть вчисле двенадцати "молодых людей с бантом", я сам своими глазами видел, какначался этот позорной памяти день. Началось с непомерной давки у входа. Какэто случилось, что вс¬ оплошало с самого первого шагу, начиная с полиции? Янастоящую публику не виню: отцы семейств не только не теснились и никого нетеснили, несмотря на чины свои, но, напротив, говорят, сконфузились еще наулице, видя необычайный по нашему городу напор толпы, которая осаждалаподъезд и рвалась на приступ, а не просто входила. Меж тем экипажи вс¬подъезжали и наконец запрудили улицу. Теперь, когда пишу, я имею твердыеданные утверждать, что некоторые из мерзейшей сволочи нашего города былипросто проведены Лямшиным и Липутиным без билетов, а может быть и ещекое-кем состоявшими в распорядителях, как и я. По крайней мере явились дажесовсем неизвестные личности, съехавшиеся из уездов и еще откуда-то. Этидикари, только лишь вступали в залу, тотчас же в одно слово (точно ихподучили) осведомлялись, где буфет, и узнав, что нет буфета, безо всякойполитики и с необычною до сего времени у нас дерзостию начинали браниться
Правда, иные из них пришли пьяные. Некоторые были поражены как дикиевеликолепием залы предводительши, так как ничего подобного никогда невидывали, и, входя, на минуту затихали и осматривались разиня рот. Этабольшая Белая Зала хотя и ветхой уже постройки была в самом делевеликолепна: огромных размеров, в два света, с расписанным по-старинному иотделанным под золото потолком, с хорами, с зеркальными простенками, скрасною по белому драпировкою, с мраморными статуями (какими ни на есть, новс¬ же статуями), с старинною, тяжелою, наполеоновского времени мебелью,белою с золотом и обитою красным бархатом. В описываемый момент в концезалы возвышалась высокая эстрада для имеющих читать литераторов, а вся заласплошь была уставлена, как партер театра, стульями с широкими проходами дляпублики. Но после первых минут удивления начинались самые бессмысленныевопросы и заявления. "Мы может быть еще и не хотим чтения... Мы деньгизаплатили... Публика нагло обманута... Мы хозяева, а не Лембки!" Однимсловом, точно их для этого и впустили. Особенно вспоминаю одностолкновение, в котором отличился вчерашний заезжий князек, бывший вчераутром у Юлии Михайловны, в стоячих воротничках и с видом деревянной куклы
Он тоже, по неотступной ее просьбе, согласился пришпилить к своему левомуплечу бант и стать нашим товарищем-распорядителем. Оказалось, что эта немаявосковая фигура на пружинах умела если не говорить, то в своем родедействовать. Когда к нему пристал один рябой колоссальный отставнойкапитан, опираясь на целую кучку всякой толпившейся за ним сволочи: кудапройти в буфет? - он мигнул квартальному. Указание было немедленновыполнено: несмотря на брань пьяного капитана, его вытащили из залы. Межтем начала наконец появляться и "настоящая" публика и тремя длинными нитямипотянулась по трем проходам между стульями. Беспорядочный элемент сталутихать, но у публики, даже у самой "чистой", был недовольный и изумленныйвид; иные же из дам просто были испуганы
Наконец разместилась; утихла и музыка. Стали сморкаться, осматриваться
Ожидали с слишком уже торжественным видом - что уже само по себе всегдадурной признак. Но "Лембок" еще не было. Шелки, бархаты, бриллианты сияли игорели со всех сторон; по воздуху разнеслось благовоние. Мужчины были привсех орденах, а старички так даже в мундирах. Явилась наконец ипредводительша, вместе с Лизой. Никогда еще Лиза не была так ослепительнопрелестна как в это утро и в таком пышном туалете. Волосы ее были убраны влоконах, глаза сверкали, на лице сияла улыбка. Она видимо произвела эффект;ее осматривали, про нее шептались. Говорили, что она ищет глазамиСтаврогина, но ни Ставрогина, ни Варвары Петровны не было. Я не понял тогдавыражения ее лица: почему столько счастья, радости, энергии, силы было вэтом лице? Я припоминал вчерашний случай и становился втупик. Но "Лембков"однако вс¬ еще не было. Это была уже ошибка. Я после узнал, что ЮлияМихайловна до последней минуты ожидала Петра Степановича, без которого впоследнее время и ступить не могла, несмотря на то, что никогда себе в этомне сознавалась. Замечу в скобках, что Петр Степанович накануне, в последнемкомитетском заседании, отказался от распорядительского банта, чем очень ееогорчил, даже до слез. К удивлению, а потом и к чрезвычайному ее смущению(о чем объявляю вперед) он исчез на вс¬ утро и на литературное чтениесовсем не явился, так что до самого вечера его никто не встречал. Наконецпублика начала обнаруживать явное нетерпение. На эстраде тоже никто непоказывался. В задних рядах начали аплодировать, как в театре. Старики ибарыни хмурились: "Лембки очевидно уже слишком важничали". Даже в лучшейчасти публики начался нелепый шепот о том, что праздника пожалуй и в самомделе не будет, что сам Лембке пожалуй и в самом деле так нездоров, и пр., ипр. Но слава богу Лембке наконец явились: он вел ее под руку; я признаюсь,и сам ужасно опасался за их появление. Но басни, стало быть, падали, иправда брала свое. Публика как будто отдохнула. Сам Лембке, казалось, был вполном здоровьи, как, помню, заключили и все, потому что можно представить,сколько на него обратилось взглядов. Замечу для характеристики, что ивообще очень мало было таких из нашего высшего общества, которыепредполагали, что Лембке чем-нибудь таким нездоров; деяния же его находилисовершенно нормальными и даже так, что вчерашнюю утрешнюю историю наплощади приняли с одобрением. "Так-то бы и сначала, - говорили сановники. А то приедут филантропами, а кончат вс¬ тем же, не замечая, что оно длясамой филантропии необходимо", - так по крайней мере рас" судили в клубе
Осуждали только, что он при этом погорячился:-"Это надо бы хладнокровнее,ну да человек внове", говорили знатоки. С такою же жадностью все взорыобратились и к Юлии Михайловне. Конечно никто не в праве требовать от менякак от рассказчика слишком точных подробностей касательно одного пункта:тут тайна, тут женщина; но я знаю только одно: в вечеру вчерашнего дня онавошла в кабинет Андрея Антоновича и пробыла с ним гораздо позже полуночи
Андрей Антонович был прощен и утешен. Супруги согласились во всем, вс¬ былозабыто, и когда, в конце объяснения, фон-Лембке вс¬-таки стал на колени, сужасом вспоминая о главном заключительном эпизоде запрошлой ночи, то
