Школьная библиотека

каламбуров. Он берет чужую идею, приплетает к ней ее антитез, и каламбурготов. Есть преступление, нет преступления; правды нет, праведников нет;атеизм, дарвинизм, московские колокола... Но увы, он уже не верит вмосковские колокола; Рим, лавры... но он даже не верит в лавры... Тутказенный припадок Байроновской тоски, гримаса из Гейне, что-нибудь изПечорина, - и пошла и пошла, засвистала машина... "А впрочем похвалите,похвалите, я ведь это ужасно люблю, я ведь это только так говорю, что кладуперо; подождите, я еще вам триста раз надоем, читать устанете..."Разумеется, кончилось не так ладно; но то худо, что с него-то и началось

Давно уже началось шарканье, сморканье, кашель и вс¬ то, что бывает, когдана литературном чтении литератор, кто бы он ни был, держит публику болеедвадцати минут. Но гениальный писатель ничего этого не замечал. Онпродолжал сюсюкать и мямлить, знать не зная публики, так что все сталиприходить в недоумение. Как вдруг в задних рядах послышался одинокий, ногромкий голос:- Господи, какой вздор!Это выскочило невольно и, я уверен, безо всякой демонс0ации. Просто усталчеловек. Но господин Кармазинов приостановился, насмешливо поглядел напублику, и вдруг просюсюкал с осанкой уязвленного камергера: - Я, кажется,вам, господа, надоел порядочно?Вот в том-то и вина его, что он первый заговорил; ибо, вызывая такимобразом на ответ, тем самым дал возможность всякой сволочи тоже заговоритьи так-сказать даже законно, тогда как если б удержался, то посморкались,посморкались бы, и сошло бы как-нибудь... Может быть, он ждал аплодисментав ответ на свой вопрос; но аплодисмента не раздалось; напротив, все какбудто испугались, съ¬жились и притихли

- Вы вовсе никогда не видали Анк-Марция, это вс¬ слог, - раздался вдругодин раздраженный, даже как бы наболевший голос

- Именно, - подхватил сейчас же другой голос: - нынче нет привидений, аестественные науки. Справьтесь с естественными науками

- Господа, я менее всего ожидал таких возражений, - ужасно удивилсяКармазинов. Великий гений совсем отвык в Карлсруэ от отечества

- В наш век стыдно читать, что мир стоит на трех рыбах, - протрещала вдругодна девица. - Вы, Кармазинов, не могли спускаться в пещеры к пустыннику

Да и кто говорит теперь про пустынников?- Господа, всего более удивляет меня, что это так серьезно. Впрочем..

впрочем вы совершенно правы. Никто более меня не уважает реальную правду..

Он хоть и улыбался иронически, но сильно был поражен. Лицо его так ивыражало: "Я ведь не такой, как вы думаете, я ведь за вас, только хвалитеменя, хвалите больше, как можно больше, я это ужасно люблю"..

- Господа, - прокричал он наконец уже совсем уязвленный, - я вижу, что моябедная поэмка не туда попала. Да и сам я, кажется, не туда попал

- Метил в ворону, а попал в корову, - крикнул во вс¬ горло какой-то дурак,должно быть пьяный, и на него уж конечно не надо бы обращать внимания

Правда, раздался непочтительный смех

- В корову, говорите вы? - тотчас же подхватил Кармазинов. Голос егостановился вс¬ крикливее. - Насчет ворон и коров я позволю себе, господа,удержаться. Я слишком уважаю даже всякую публику, чтобы позволить себесравнения, хотя бы и невинные; но я думал..

- Однако вы, милостивый государь, не очень бы... - прокричал кто-то иззадних рядов

- Но я полагал, что, кладя перо и прощаясь с читателем, буду выслушан..

- Нет, нет, мы желаем слушать, желаем, - раздалось несколько осмелившихсянаконец голосов из первого ряда

- Читайте, читайте! - подхватило несколько восторженных дамских голосов, инаконец-то прорвался аплодисмент, правда мелкий, жиденький. Кармазиновкриво улыбнулся и привстал с места

- Поверьте, Кармазинов, что все считают даже за честь... - не удержаласьдаже сама предводительша

- Господин Кармазинов, - раздался вдруг один свежий юный голос из глубинызалы. Это был голос очень молоденького учителя уездного училища,прекрасного молодого человека, тихого и благородного, у нас недавнего ещегостя. Он даже привстал с места

- Господин Кармазинов, если б я имел счастие так полюбить, как вы намописали, то право я не поместил бы про мою любовь в статью, назначенную дляпубличного чтения..

Он даже весь покраснел

- Господа, - прокричал Кармазинов, - я кончил. Я опускаю конец и удаляюсь

Но позвольте мне прочесть только шесть заключительных строк:"Да, друг читатель, прощай! - начал он тотчас же по рукописи и уже несадясь в кресла. - "Прощай, читатель; даже не очень настаиваю на том, чтобымы расстались друзьями: к чему в самом деле тебя беспокоить? Даже брани, обрани меня, сколько хочешь, если тебе это доставит какое-нибудьудовольствие. Но лучше всего, если бы мы забыли друг друга навеки. И еслибы все вы, читатели, стали вдруг настолько добры, что, стоя на коленях,начали упрашивать со слезами: "Пиши, о пиши для нас, Кармазинов - дляотечества, для потомства, для лавровых венков", то и тогда бы я вамответил, разумеется, поблагодарив со всею учтивостью: "Нет уж, довольно мыповозились друг с другом, милые соотечественники, merci! Пора нам в разныестороны! Merci, merci, merci."Кармазинов церемонно поклонился и весь красный, как будто его сварили,отправился за кулисы

- И вовсе никто не будет стоять на коленях; дикая фантазия

- Экое ведь самолюбие!- Это только юмор, - поправил было кто-то потолковее

- Нет, уж избавьте от вашего юмора

- Однако ведь это дерзость, господа

- По крайней мере теперь-то хоть кончил

- Эк скуки натащили!Но все эти невежественные возгласы задних рядов (не одних впрочем задних)были заглушены аплодисментом другой части публики. Вызывали Кармазинова

Несколько дам, имея во главе Юлию Михайловну и предводительшу, столпились уэстрады. В руках Юлии Михайловны явился роскошный лавровый венок, на белойбархатной подушке, в другом венке из живых роз

- Лавры! - произнес Кармазинов с тонкою и несколько язвительною усмешкой; я, конечно, тронут и принимаю этот заготовленный заранее, но еще неуспевший увянуть венок с живым чувством; но уверяю вас, mesdames, янастолько вдруг сделался реалистом, что считаю в наш век лавры гораздоуместнее в руках искусного повара, чем в моих..

- Да повара-то полезнее, - прокричал тот самый семинарист, который был в"заседании" у Виргинского. Порядок несколько нарушился. Из многих рядовповскочили, чтобы видеть церемонию с лавровым венком

- Я за повара теперь еще три целковых придам, - громко подхватил другойголос, слишком даже громко, громко с настойчивостью

- И я

- И я

- Да неужели здесь нет буфета?- Господа, это просто обман..

Впрочем надо признаться, что все эти разнузданные господа еще сильнобоялись наших сановников, да и пристава, бывшего в зале. Кое-как, минут в