Школьная библиотека

Потемневшее от пыли голубое южное небо - мутно; жаркое солнце смотрит взеленоватое море, точно сквозь тонкую серую вуаль. Оно почти не отражается вводе, рассекаемой ударами весел, пароходных винтов, острыми килями турецкихфелюг и других судов, бороздящих по всем направлениям тесную гавань

Закованные в гранит волны моря подавлены громадными тяжестями, скользящимипо их хребтам, бьются о борта судов, о берега, бьются и ропщут, вспененные,загрязненные разным хламом.

Звон якорных цепей, грохот сцеплений вагонов, подвозящих груз,металлический вопль железных листов, откуда-то падающих на камень мостовой,глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих телег, свистки пароходов, топронзительно резкие, то глухо ревущие, крики грузчиков, матросов итаможенных солдат - все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудовогодня и, мятежно колыхаясь, стоят низко в небе над гаванью, - к ним вздымаютсяс земли все новые и новые волны звуков - то глухие, рокочущие, они суровосотрясают все кругом, то резкие, гремящие, - рвут пыльный, знойный воздух.

Гранит, железо, дерево, мостовая гавани, суда и люди - все дышит мощнымизвуками страстного гимна Меркурию. Но голоса людей, еле слышные в нем, слабыи смешны. И сами люди, первоначально родившие этот шум, смешны и жалки: ихфигурки, пыльные, оборванные, юркие, согнутые под тяжестью товаров, лежащихна их спинах, суетливо бегают то туда, то сюда в тучах пыли, в море зноя извуков, они ничтожны по сравнению с окружающими их железными колоссами,грудами товаров, гремящими вагонами и всем, что они создали. Созданное имипоработило и обезличило их.

Стоя под парами, тяжелые гиганты-пароходы свистят, шипят, глубоковздыхают, и в каждом звуке, рожденном ими, чудится насмешливая нотапрезрения к серым, пыльным фигурам людей, ползавших по их палубам, наполняяглубокие трюмы продуктами своего рабского труда. До слез смешны длинныевереницы грузчиков, несущих на плечах своих тысячи пудов хлеба в железныеживоты судов для того, чтобы заработать несколько фунтов того же хлеба длясвоего желудка. Рваные, потные, отупевшие от усталости, шума и зноя люди имогучие, блестевшие на солнце дородством машины, созданные этими людьми, машины, которые в конце концов приводились в движение все-таки не паром, амускулами и кровью своих творцов, - в этом сопоставлении была целая поэмажестокой иронии.

Шум - подавлял, пыль, раздражая ноздри, - слепила глаза, зной - пек телои изнурял его, и все кругом казалось напряженным, теряющим терпение, готовымразразиться какой-то грандиозной катастрофой, взрывом, за которым восвеженном им воздухе будет дышаться свободно и легко, на земле воцаритсятишина, а этот пыльный шум, оглушительный, раздражающий, доводящий дотоскливого бешенства, исчезнет, и тогда в городе, на море, в небе станеттихо, ясно, славно...

Раздалось двенадцать мерных и звонких ударов в колокол. Когда последниймедный звук замер, дикая музыка труда уже звучала тише. Через минуту еще онапревратилась в глухой недовольный ропот. Теперь голоса людей и плеск морястали слышней. Это - наступило время обеда

I

Когда грузчики, бросив работать, рассыпались по гавани шумными группами,покупая себе у торговок разную снедь и усаживаясь обедать тут же, намостовой, в тенистых уголках, - появился Гришка Челкаш, старый травленыйволк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор

Он был бос, в старых, вытертых плисовых штанах, без шапки, в грязнойситцевой рубахе с разорванным воротом, открывавшим его сухие и угловатыекости, обтянутые коричневой кожей. По всклокоченным черным с проседьюволосам и смятому, острому, хищному лицу было видно, что он только чтопроснулся. В одном буром усе у него торчала соломина, другая соломиназапуталась в щетине левой бритой щеки, а за ухо он заткнул себе маленькую,только что сорванную ветку липы. Длинный, костлявый, немного сутулый, онмедленно шагал по камням и, поводя своим горбатым, хищным носом, кидалвокруг себя острые взгляды, поблескивая холодными серыми глазами ивысматривая кого-то среди грузчиков. Его бурые усы, густые и длинные, то идело вздрагивали, как у кота, а заложенные за спину руки потирали однадругую, нервно перекручиваясь длинными, кривыми и цепкими пальцами. Даже издесь, среди сотен таких же, как он, резких босяцких фигур, он сразу обращална себя внимание своим сходством с степным ястребом, своей хищной худобой иэтой прицеливающейся походкой, плавной и покойной с виду, но внутренневозбужденной и зоркой, как лет той хищной птицы, которую он напоминал.

Когда он поравнялся с одной из групп босяков-грузчиков, расположившихся втени под грудой корзин с углем, ему навстречу встал коренастый малый сглупым, в багровых пятнах, лицом и поцарапанной шеей, должно быть, недавноизбитый. Он встал и пошел рядом с Челкашом, вполголоса говоря:

- Флотские двух мест мануфактуры хватились... Ищут.

- Ну? - спросил Челкаш, спокойно смерив его глазами.

- Чего - ну? Ищут, мол. Больше ничего.

- Меня, что ли, спрашивали, чтоб помог поискать? И Челкаш с улыбкойпосмотрел туда, где возвышался пакгауз Добровольного флота.

- Пошел к черту! Товарищ повернул назад.

- Эй, погоди! Кто это тебя изукрасил? Ишь как испортили вывеску-то..

Мишку не видал здесь?

- Давно не видал! - крикнул тот, уходя к своим товарищам.

Челкаш шагал дальше, встречаемый всеми, как человек хорошо знакомый. Ноон, всегда веселый и едкий, был сегодня, очевидно, не в духе и отвечал нарасспросы отрывисто и резко.

Откуда-то из-за бунта товара вывернулся таможенный сторож, темно-зеленый,пыльный и воинственно-прямой. Он загородил дорогу Челкашу, встав перед ним ввызывающей позе, схватившись левой рукой за ручку кортика, а правой пытаясьвзять Челкаша за ворот.

- Стой! Куда идешь?

Челкаш отступил шаг назад, поднял глаза на сторожа и сухо улыбнулся.

Красное, добродушно-хитрое лицо служивого пыталось изобразить грознуюмину, для чего надулось, стало круглым, багровым, двигало бровями, таращилоглаза и было очень смешно.

- Сказано тебе - в гавань не смей ходить, ребра изломаю! А ты опять? грозно кричал сторож.

- Здравствуй, Семеныч! мы с тобой давно не видались, - спокойнопоздоровался Челкаш и протянул ему руку.

- Хоть бы век тебя не видать! Иди, иди!.. Но Семеныч все-таки пожалпротянутую руку.

- Вот что скажи, - продолжал Челкаш, не выпуская из своих цепких пальцевруки Семеныча и приятельски-фамильярно потряхивая ее, - ты Мишку не видал?

- Какого еще Мишку? Никакого Мишки не знаю! Пошел, брат, вон! а топакгаузный увидит, он те...

- Рыжего, с которым я прошлый раз работал на "Костроме", - стоял на своемЧелкаш.

- С которым воруешь вместе, вот как скажи! В больницу его свезли, Мишкутвоего, ногу отдавило чугунной штыкой. Поди, брат, пока честью просят, поди,а то в шею провожу!..

- Ага, ишь ты! а ты говоришь - не знаю Мишки... Знаешь вот. Ты чего жетакой сердитый, Семеныч?..

- Вот что, ты мне зубы не заговаривай, а иди!.. Сторож начал сердиться и,оглядываясь по сторонам, пытался вырвать свою руку из крепкой руки Челкаша

Челкаш спокойно посматривал на него из-под своих густых бровей и, неотпуская его руки, продолжал разговаривать:

- Ты не торопи меня. Я вот наговорюсь с тобой вдосталь и уйду. Ну,сказывай, как живешь?.. жена, детки - здоровы? - И, сверкая глазами, он,оскалив зубы насмешливой улыбкой, добавил: - В гости к тебе собираюсь, давсе времени нет - пью все вот...

- Ну, ну, - ты это брось! Ты, - не шути, дьявол костлявый! Я, брат, всамом деле... Али ты уж по домам, по улицам грабить собираешься?

- Зачем? И здесь на наш с тобой век добра хватит. Ей-богу, хватит,Семеныч! Ты, слышь, опять два места мануфактуры слямзил?.. Смотри, Семеныч,осторожней! не попадись как-нибудь!..

Возмущенный Семеныч затрясся, брызгая слюной и пытаясь что-то сказать

Челкаш отпустил его руку и спокойно зашагал длинными ногами назад к воротамгавани. Сторож, неистово ругаясь, двинулся за ним.

Челкаш повеселел; он тихо посвистывал сквозь зубы и, засунув руки вкарманы штанов, шел медленно, отпуская направо и налево колкие смешки ишутки. Ему платили тем же.

- Ишь ты, Гришка, начальство-то как тебя оберегает! - крикнул кто-то изтолпы грузчиков, уже пообедавших и валявшихся на земле, отдыхая.

- Я - босый, так вот Семеныч следит, как бы мне ногу не напороть, ответил Челкаш.

Подошли к воротам. Два солдата ощупали Челкаша и легонько вытолкнули егона улицу.

Челкаш перешел через дорогу и сел на тумбочку против дверей кабака. Изворот гавани с грохотом выезжала вереница нагруженных телег. Навстречу имнеслись порожние телеги с извозчиками, подпрыгивавшими на них. Гаваньизрыгала воющий гром и едкую пыль...

В этой бешеной сутолоке Челкаш чувствовал себя прекрасно. Впереди емуулыбался солидный заработок, требуя немного труда и много ловкости. Он былуверен, что ловкости хватит у него, и, щуря глаза, мечтал о том, какзагуляет завтра поутру, когда в его кармане явятся кредитные бумажки..

Вспомнился товарищ, Мишка, - он очень пригодился бы сегодня ночью, если быне сломал себе ногу. Челкаш про себя обругался, думая, что одному, без