Школьная библиотека

Потом из тьмы выступали еще разные фигуры, все странно растрепанные, всеполупьяные, крикливые, беспокойные...

Гавриле стало жутко. Ему захотелось, чтобы хозяин воротился скорее. Шум втрактире сливался в одну ноту, и казалось, что это рычит какое-то огромноеживотное, оно, обладая сотней разнообразных голосов, раздраженно, слепорвется вон из этой каменной ямы и не находит выхода на волю... Гаврилачувствовал, как в его тело всасывается что-то опьяняющее и тягостное, отчего у него кружилась голова и туманились глаза, любопытно и со страхомбегавшие по трактиру...

Пришел Челкаш, и они стали есть и пить, разговаривая. С третьей рюмкиГаврила опьянел. Ему стало весело и хотелось сказать что-нибудь приятноесвоему хозяину, который - славный человек! - так вкусно угостил его. Нослова, целыми волнами подливавшиеся ему к горлу, почему-то не сходили сязыка, вдруг отяжелевшего.

Челкаш смотрел на него и, насмешливо улыбаясь, говорил:

- Наклюкался!.. Э-эх, тюря! с пяти рюмок!.. как работать-то будешь?..

- Друг!.. - лепетал Гаврила. - Не бойсь! я тебе уважу!.. Дай поцелуютебя!.. а?..

- Ну, ну!.. На, еще клюкни!

Гаврила пил и дошел наконец до того, что у него в глазах все сталоколебаться ровными, волнообразными движениями. Это было неприятно, и отэтого тошнило. Лицо у него сделалось глупо восторженное. Пытаясь сказатьчто-нибудь, он смешно шлепал губами и мычал. Челкаш, пристально поглядываяна него, точно вспоминал что-то, крутил свои усы и все улыбался хмуро.

А трактир ревел пьяным шумом. Рыжий матрос спал, облокотясь на стол.

- Ну-ка, идем! - сказал Челкаш, вставая. Гаврила попробовал подняться, ноне смог и, крепко обругавшись, засмеялся бессмысленным смехом пьяного.

- Развезло! - молвил Челкаш, снова усаживаясь против него на стул.

Гаврила все хохотал, тупыми глазами поглядывая на хозяина. И тот смотрелна него пристально, зорко и задумчиво. Он видел перед собою человека, жизнькоторого попала в его волчьи лапы. Он, Челкаш, чувствовал себя в силеповернуть ее и так и этак. Он мог разломать ее, как игральную карту, и могпомочь ей установиться в прочные крестьянские рамки. Чувствуя себягосподином другого, он думал о том, что этот парень никогда не изопьет такойчаши, какую судьба дала испить ему, Челкашу... И он завидовал и сожалел обэтой молодой жизни, подсмеивался над ней и даже огорчался за нее,представляя, что она может еще раз попасть в такие руки, как его... И всечувства в конце концов слились у Челкаша в одно - нечто отеческое ихозяйственное. Малого было жалко, и малый был нужен. Тогда Челкаш взялГаврилу под мышки и, легонько толкая его сзади коленом, вывел на двортрактира, где сложил на землю в тень от поленницы дров, а сам сел около негои закурил трубку. Гаврила немного повозился, помычал и заснул

II

- Ну, готов? - вполголоса спросил Челкаш у Гаврилы, возившегося свеслами.

- Сейчас! Уключина вот шатается, - можно разок вдарить веслом?

- Ни-ни! Никакого шуму! Надави ее руками крепче, она и войдет себе наместо.

Оба они тихо возились с лодкой, привязанной к корме одной из целойфлотилии парусных барок, нагруженных дубовой клепкой, и больших турецкихфелюг, занятых пальмой, сандалом и толстыми кряжами кипариса.

Ночь была темная, по небу двигались толстые пласты лохматых туч, моребыло покойно, черно и густо, как масло. Оно дышало влажным соленым ароматоми ласково звучало, плескаясь от борта судов о берег, чуть-чуть покачиваялодку Челкаша. На далекое пространство от берега с моря подымались темныеостовы судов, вонзая в небо острые мачты с разноцветными фонарями навершинах. Море отражало огни фонарей и было усеяно массой желтых пятен. Оникрасиво трепетали на его бархате, мягком, матово-черном. Море спалоздоровым, крепким сном работника, который сильно устал за день.

- Едем! - сказал Гаврила, спуская весла в воду.

- Есть! - Челкаш сильным ударом руля вытолкнул лодку в полосу воды междубарками, она быстро поплыла по скользкой воде, и вода под ударами веселзагоралась голубоватым фосфорическим сиянием, - длинная лента его, мягкосверкая, вилась за кормой.

- Ну, что голова? болит? - ласково спросил Челкаш.

- Страсть!.. как чугун гудит... Намочу ее водой сейчас.

- Зачем? Ты на-ко вот, нутро помочи, может, скорее очухаешься, - и онпротянул Гавриле бутылку.

- Ой ли? Господи благослови!..

Послышалось тихое бульканье.

- Эй ты! рад?.. Будет! - остановил его Челкаш. Лодка помчалась снова,бесшумно и легко вертясь среди судов... Вдруг она вырвалась из их толпы, иморе - бесконечное, могучее - развернулось перед ними, уходя в синюю даль,где из вод его вздымались в небо горы облаков - лилово-сизых, с желтымипуховыми каймами по краям, зеленоватых, цвета морской воды, и тех скучных,свинцовых туч, что бросают от себя такие тоскливые, тяжелые тени. Облакаползли медленно, то сливаясь, то обгоняя друг друга, мешали свои цвета иформы, поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях,величественные и угрюмые... Что-то роковое было в этом медленном движениибездушных масс. Казалось, что там, на краю моря, их бесконечно много и онивсегда будут так равнодушно всползать на небо, задавшись злой целью непозволять ему никогда больше блестеть над сонным морем миллионами своихзолотых очей - разноцветных звезд, живых и мечтательно сияющих, возбуждаявысокие желания в людях, которым дорог их чистый блеск.

- Хорошо море? - спросил Челкаш.

- Ничего! Только боязно в нем, - ответил Гаврила, ровно и сильно ударяявеслами по воде. Вода чуть слышно звенела и плескалась под ударами длинныхвесел и все блестела теплым голубым светом фосфора.

- Боязно! Экая дура!.. - насмешливо проворчал Челкаш.

Он, вор, любил море. Его кипучая нервная натура, жадная на впечатления,никогда не пресыщалась созерцанием этой темной широты, бескрайной, свободнойи мощной. И ему было обидно слышать такой ответ на вопрос о красоте того,что он любил. Сидя на корме, он резал рулем воду и смотрел вперед спокойно,полный желания ехать долго и далеко по этой бархатной глади.

На море в нем всегда поднималось широкое, теплое чувство, - охватывая всюего душу, оно немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любилвидеть себя лучшим тут, среди воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизн2сегда теряют - первые - остроту, вторая - цену. По ночам над морем плавноносится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душучеловека спокойствие и, ласково укрощая ее злые порывы, родит в ней могучиемечты...

- А снасть-то где? - вдруг спросил Гаврила, беспокойно оглядывая лодку

Челкаш вздрогнул.

- Снасть? Она у меня на корме.

Но ему стало обидно лгать пред этим мальчишкой, и ему было жаль тех дум ичувств, которые уничтожил этот парень своим вопросом. Он рассердился

Знакомое ему острое жжение в груди и у горла передернуло его, он внушительнои жестко сказал Гавриле:

- Ты вот что - сидишь, ну и сиди! А не в свое дело носа не суй. Нанялитебя грести, и греби. А коли будешь языком трепать, будет плохо. Понял?..

На минуту лодка дрогнула и остановилась. Весла остались в воде, вспениваяее, и Гаврила беспокойно завозился на скамье.

- Греби!

Резкое ругательство потрясло воздух. Гаврила взмахнул веслами. Лодкаточно испугалась и пошла быстрыми, нервными толчками, с шумом разрезая воду.

- Ровней!..

Челкаш привстал с кормы, не выпуская весла из рук и воткнув свои холодныеглаза в бледное лицо Гаврилы. Изогнувшийся наклоняясь вперед, он походил накошку, готовую прыгнуть. Слышно было злое скрипение зубов и робкоепощелкивание какими-то костяшками.

- Кто кричит? - раздался с моря суровый окрик.

- Ну, дьявол, греби же!.. тише!.. убью, собаку!.. Ну же, греби!.. Раз,два! Пикни только!.. Р-разорву!.. - шипел Челкаш.

- Богородице... дево... - шептал Гаврила, дрожа и изнемогая от страха иусилий.

Лодка плавно повернулась и пошла назад к гавани, где огни фонарейстолпились в разноцветную группу и видны были стволы мачт.

- Эй! кто орет? - донеслось снова.

Теперь голос был дальше, чем в первый раз. Челкаш успокоился.

- Сам ты и орешь! - сказал он по направлению криков и затем обратился кГавриле, все еще шептавшему молитву:

- Ну, брат, счастье твое! Кабы эти дьяволы погнались за нами - конецтебе. Чуешь? Я бы тебя сразу - к рыбам!..

Теперь, когда Челкаш говорил спокойно и даже добродушно, Гаврила, все ещедрожащий от страха, взмолился:

- Слушай, отпусти ты меня! Христом прошу, отпусти! Высади куда-нибудь!Ай-ай-ай!.. Про-опал я совсем!.. Ну, вспомни бога, отпусти! Что я тебе? Немогу я этого!.. Не бывал я в таких делах... Первый раз... Господи! Пропадуведь я! Как ты это, брат, обошел меня? а? Грешно тебе!.. Душу ведь губишь!.

Ну, дела-а...

- Какие дела? - сурово спросил Челкаш. - А? Ну, какие дела?

Его забавлял страх парня, и он наслаждался и страхом Гаврилы, и тем, чтовот какой он, Челкаш, грозный человек.

- Темные дела, брат... Пусти для бога!.. Что я тебе?.. а?.. Милый...

- Ну, молчи! Не нужен был бы, так я тебя не брал бы. Понял? - ну и молчи!

- Господи! - вздохнул Гаврила