Школьная библиотека

- Ну-ну!.. куксись у меня! - оборвал его Челкаш. Но Гаврила теперь уже немог удержаться и, тихо всхлипывая, плакал, сморкался, ерзал по лавке, ногреб сильно, отчаянно. Лодка мчалась стрелой. Снова на дороге встали темныекорпуса судов, и лодка потерялась в них, волчком вертясь в узких полосахводы между бортами.

- Эй ты! слушай! Буде спросит кто о чем - молчи, коли жив быть хочешь!Понял?

- Эхма!.. - безнадежно вздохнул Гаврила в ответ на суровое приказание игорько добавил: - Судьбина моя пропащая!..

- Не ной! - внушительно шепнул Челкаш. Гаврила от этого шепота потерялспособность соображать что-либо и помертвел, охваченный холоднымпредчувствием беды. Он машинально опускал весла в воду, откидывался назад,вынимал их, бросал снова и все время упорно смотрел на свои лапти.

Сонный шум волн гудел угрюмо и был страшен. Вот гавань... За ее гранитнойстеной слышались людские голоса, плеск воды, песня и тонкие свистки.

- Стой! - шепнул Челкаш. - Бросай весла! Упирайся руками в стену! Тише,черт!..

Гаврила, цепляясь руками за скользкий камень, повоB лодку вдоль стены

Лодка двигалась без шороха, скользя бортом по наросшей на камне слизи.

- Стой!.. Дай весла! Дай сюда! А паспорт у тебя где? В котомке? Дайкотомку! Ну, давай скорей! Это, мил друг, для того, чтобы ты не удрал..

Теперь не удерешь. Без весел-то ты бы кое-как мог удрать, а без паспортапобоишься. Жди! Да смотри, коли ты пикнешь - на дне моря найду!..

И вдруг, уцепившись за что-то руками, Челкаш поднялся на воздух и исчезна стене.

Гаврила вздрогнул... Это вышло так быстро. Он почувствовал, как с негосваливается, сползает та проклятая тяжесть и страх, который он чувствовалпри этом усатом, худом воре... Бежать теперь!.. И он, свободно вздохнув,оглянулся кругом. Слева возвышался черный корпус без мачт, - какой-тоогромный гроб, безлюдный и пустой... Каждый удар волны в его бока родил внем глухое, гулкое эхо, похожее на тяжелый вздох. Справа над водой тянуласьсырая каменная стена мола, как холодная, тяжелая змея. Сзади виднелись тожекакие-то черные остовы, а спереди, в отверстие между стеной и бортом этогогроба, видно было море, молчаливое, пустынное, с черными над ним тучами. Онимедленно двигались, огромные, тяжелые, источая из тьмы ужас и готовыераздавить человека тяжестью своей. Все было холодно, черно, зловеще. Гаврилестало страшно. Этот страх был хуже страха, навеянного на него Челкашем; онохватил грудь Гаврилы крепким объятием, сжал его в робкий комок и приковал кскамье лодки...

А кругом все молчало. Ни звука, кроме вздохов моря. Тучи ползли по небутак же медленно и скучно, как и раньше, но их все больше вздымалось из моря,и можно было, глядя на небо, думать, что и оно тоже море, только моревзволнованное и опрокинутое над другим, сонным, покойным и гладким. Тучипоходили на волны, ринувшиеся на землю вниз кудрявыми седыми хребтами, и напропасти, из которых вырваны эти волны ветром, и на зарождавшиеся валы, ещене покрытые зеленоватой пеной бешенства и гнева.

Гаврила чувствовал себя раздавленным этой мрачной тишиной и красотой ичувствовал, что он хочет видеть скорее хозяина. А если он там останется?.

Время шло медленно, медленнее, чем ползли тучи по небу... И тишина, отвремени, становилась все зловещей... Но вот за стеной мола послышался плеск,шорох и что-то похожее на шепот. Гавриле показалось, что он сейчас умрет...

- Эй! Спишь? Держи!.. осторожно!.. - раздался глухой голос Челкаша.

Со стены спускалось что-то кубическое и тяжелое. Гаврила принял это влодку. Спустилось еще одно такое же. Затем поперек стены вытянулась длиннаяфигура Челкаша, откуда-то явились весла, к ногам Гаврилы упала его котомка,и тяжело дышавший Челкаш уселся на корме.

Гаврила радостно и робко улыбался, глядя на него.

- Устал? - спросил он.

- Не без того, теля! Ну-ка, гребни добре! Дуй во всю силу!.. Хорошо ты,брат, заработал! Полдела сделали. Теперь только у чертей между глазпроплыть, а там - получай денежки и ступай к своей Машке. Машка-то есть утебя? Эй, дитятко?

- Н-нету! - Гаврила старался во всю силу, работая грудью, как мехами, ируками, как стальными пружинами. Вода под лодкой рокотала, и голубая полосаза кормой теперь была шире. Гаврила весь облился потом, но продолжал грестиво всю силу. Пережив дважды в эту ночь такой страх, он теперь боялсяпережить его в третий раз и желал одного: скорей кончить эту проклятуюработу, сойти на землю и бежать от этого человека, пока он в самом деле неубил или не завел его в тюрьму. Он решил не говорить с ним ни о чем, непротиворечить ему, делать все, что велит, и, если удастся благополучноразвязаться с ним, завтра же отслужить молебен Николаю Чудотворцу. Из егогруди готова была вылиться страстная молитва. Но он сдерживался, пыхтел, какпаровик, и молчал, исподлобья кидая взгляды на Челкаша.

А тот, сухой, длинный, нагнувшийся вперед и похожий на птицу, готовуюлететь куда-то, смотрел во тьму вперед лодки ястребиными очами и, поводяхищным, горбатым носом, одной рукой цепко держал ручку руля, а другойтеребил ус, вздрагивавший от улыбок, которые кривили его тонкие губы. Челкашбыл доволен своей удачей, собой и этим парнем, так сильно запуганным им ипревратившимся в его раба. Он смотрел, как старался Гаврила, и ему сталожалко, захотелось ободрить его.

- Эй! - усмехаясь, тихо заговорил он. - Что, здорово ты перепугался? а?

- Н-ничего!.. - выдохнул Гаврила и крякнул.

- Да уж теперь ты не очень наваливайся на весла-то. Теперь шабаш. Вот ещетолько одно бы место пройти... Отдохни-ка...

Гаврила послушно приостановился, вытер рукавом рубахи пот с лица и сноваопустил весла в воду.

- Ну, греби тише, чтобы вода не разговаривала. Воротца одни надоминовать. Тише, тише... А то, брат, тут народы серьезные... Как раз из ружьяпошалить могут. Такую шишку на лбу набьют, что и не охнешь.

Лодка теперь кралась по воде почти совершенно беззвучно. Только с веселкапали голубые капли, и когда они падали в море, на месте их падениявспыхивало ненадолго тоже голубое пятнышко. Ночь становилась все темнее имолчаливей. Теперь небо уже не походило на взволнованное море - тучирасплылись по нем и покрыли его ровным тяжелым пологом, низко опустившимсянад водой и неподвижным. А море стало еще спокойней, черней, сильнее пахлотеплым, соленым запахом и уж не казалось таким широким, как раньше.

- Эх, кабы дождь пошел! - прошептал Челкаш. - Так бы мы и проехали, какза занавеской.

Слева и справа от лодки из черной воды поднялись какие-то здания - баржи,неподвижные, мрачные и тоже черные. На одной из них двигался огонь, кто-тоходил с фонарем. Море, гладя их бока, звучало просительно и глухо, а ониотвечали ему эхом, гулким и холодным, точно спорили, не желая уступить ему вчем-то.

- Кордоны!.. - чуть слышно шепнул Челкаш. С момента, когда он велелГавриле грести тише, Гаврилу снова охватило острое выжидательное напряжение

Он весь подался вперед, во тьму, и ему казалось, что он растет, - кости ижилы вытягивались в нем с тупой болью, голова, заполненная одной мыслью,болела, кожа на спине вздрагивала, а в ноги вонзались маленькие, острые ихолодные иглы. Глаза ломило от напряженного рассматриванья тьмы, из которой- он ждал - вот-вот встанет нечто и гаркнет на них: "Стой, воры!.."

Теперь, когда Челкаш шепнул "кордоны!", Гаврила дрогнул: острая, жгучаямысль прошла сквозь него, прошла и задела по туго натянутым нервам, - онхотел крикнуть, позвать людей на помощь к себе... Он уже открыл рот ипривстал немного на лавке, выпятил грудь, вобрал в нее много воздуха иоткрыл рот, - но вдруг, пораженный ужасом, ударившим его, как плетью, закрылглаза и свалился с лавки.

... Впереди лодки, далеко на горизонте, из черной воды моря поднялсяогромный огненно-голубой меч, поднялся, рассек тьму ночи, скользнул своимострием по тучам в небе и лег на грудь моря широкой, голубой полосой. Онлег, и в полосу его сияния из мрака выплыли невидимые до той поры суда,черные, молчаливые, обвешанные пышной ночной мглой. Казалось, они долго былина дне моря, увлеченные туда могучей силой бури, и вот теперь поднялисьоттуда по велению огненного меча, рожденного морем, - поднялись, чтобыпосмотреть на небо и на все, что поверх воды... Их такелаж обнимал собоймачты и казался цепкими водорослями, поднявшимися со дна вместе с этимичерными гигантами, опутанными их сетью. И он опять поднялся кверху из глубинморя, этот страшный голубой меч, поднялся, сверкая, снова рассек ночь иснова леаF3же в другом направлении. И там, где он лег, снова всплыли остовысудов, невидимых до его появления.

Лодка Челкаша остановилась и колебалась на воде, как бы недоумевая

Гаврила лежал на дне, закрыв лицо руками, а Челкаш толкал его ногой и шипелбешено, но тихо:

- Дурак, это крейсер таможенный... Это фонарь электрический!.. Вставай,дубина! Ведь на нас свет бросят сейчас!.. Погубишь, черт, и себя и меня!Ну!..

И, наконец, когда один из ударов каблуком сапога сильнее других опустилсяна спину Гаврилы, он вскочил, все еще боясь открыть глаза, сел на лавку и,ощупью схватив весла, двинул лодку.

- Тише! Убью ведь! Ну, тише!.. Эка дурак, черт тебя возьми!.. Чего тыиспугался? Ну? Харя!.. Фонарь - только и всего. Тише веслами!.. Кислыйчерт!.. За контрабандой это следят. Нас не заденут - далеко отплыли они. Небойся, не заденут. Теперь мы... - Челкаш торжествующе оглянулся кругом. Кончено, выплыли!.. Фу-у!.. Н-ну, счастлив ты, дубина стоеросовая!..

Гаврила молчал, греб и, тяжело дыша, искоса смотрел туда, где все ещеподнимался и опускался этот огненный меч. Он никак не мог поверить Челкашу,что это только фонарь. Холодное голубое сияние, разрубавшее тьму, заставляяморе светиться серебряным блеском, имело в себе нечто необъяснимое, иГаврила опять впал в гипноз тоскливого страха. Он греб, как машина, и всесжимался, точно ожидал удара сверху, и ничего, никакого желания не было ужев нем - он был пуст и бездушен. Волнения этой ночи выглодали наконец из него