Школьная библиотека

бояться слово сказать, а там и совсем затаился, сделался как бынесуществующим в доме.

Тотчас после свадьбы его перевели спать из отцовскойспальни на диванчик в гостиную, небольшую комнату возлестоловой, убранную синей бархатной мебелью. Но сон у него былбеспокойный, он каждую ночь сбивал простыню и одеяло на пол. Ивскоре красавица сказала горничной:

-- Это безобразие, он весь бархат на диване изотрет

Стелите ему, Настя, на полу, на том тюфячке, который я велелавам спрятать в большой сундук покойной барыни в коридоре.....

их негодование, потом уговоры, крики, слезы, проклятия, лишениенаследства -- все для меня ничто ради вас...

Сбегая с лестницы к тете и дяде, -- их покои были внизу,-- он думал:

"Какой, однако, вздор лезет мне в голову! Остаться тут подкаким-нибудь предлогом, разумеется, можно... можно начатьнезаметно ухаживать, прикинуться безумно влюбленным... Нодобьешься ли чего-нибудь? А если и добьешься, что дальше? Какразвязаться с этой историей? Правда, что ли, жениться?"

С час он сидел с тетей и дядей в его огромном кабинете согромным письменным столом, с огромной тахтой, покрытойтуркестанскими тканями, с ковром на стене над ней,крест-накрест увешанным восточным оружием, с инкрустированнымистоликами для курения, а на камине с большим фотографическимпортретом в палисандровой рамке под золотой коронкой, накотором был собственноручный вольный росчерк: Александр.....

-- Неужели это несчастие?

-- Я слышал вас нынче ночью. Ваша комната, оказывается,рядом с моей.

Она безразлично засмеялась:

-- И я вас слышала. Нехорошо подслушивать и подсматривать.

-- Как вы непозволительно красивы! -- сказал он, в упоррассматривая серую пестроту ее глаз, матовую белизну лица илоск темных волос под белой косынкой.

-- Вы находите? И хотите не позволить мне быть такой?

-- Да. Одни ваши руки могут с ума свести...

И он с веселой дерзостью схватил левой рукой ее правуюруку.....

-- Сейчас, сейчас! -- кричит она, и опять вспыхиваетспичка, потом зарница, и тьма еще гуще слепит теплой чернотой,в которой все кажется, что тележка катится назад. Наконец онауступает ему долгим поцелуем в губы, как вдруг, толчком мотнувих обоих, тележка точно натыкается на что-то -- малый крутоосаживает лошадей.

-- Волки! -- вскрикивает он.

В глаза бьет зарево пожара вдали направо. Тележка стоитпротив того леска, что открывался при зарницах. Лесок от заревастал теперь черным и весь зыбко дрожит, как дрожит и все полеперед ним в сумрачно-красном трепете от того жадно несущегося внебе пламени, которое, несмотря на даль, полыхает с бегущими внем тенями дыма точно в версте от тележки, разъяряется всежарче и грознее, охватывает горизонт все выше и шире, -кажется, что жар его уже доходит до лица, до рук, виден даженад чернотой земли красный переплет какой-то сгоревшей крыши.....

оглянуться, как жизнь пройдет!

-- Ну, до этого еще далеко.

-- Увы, недалеко! А я еще ничего, ничего не испытала вжизни!

-- Еще не поздно испытать.

И тут она вдруг с усмешкой тряхнула головой:

-- И испытаю!

-- А кто ваш муж? Чиновник?

Она махнула ручкой:

-- Ах, очень хороший и добрый, но, к сожалению, совсем неинтересный человек... Секретарь нашей земской уездной управы...

"Какая милая и несчастная!" -- подумал он и вынулпортсигар:

-- Хотите папиросу?

-- Очень!

И она неумело, но отважно закурила, быстро, по-женскизатягиваясь.....

И Данилевский с удовольствием расхохотался:

-- Ну вот, я все-таки угадал! Так что будьте осторожны,дамы и девицы, он турок и вовсе не такой скромник, как выдумаете. Да и влюбчив он, как вам известно, по-турецки. Чейтеперь черед, коллега? Кто теперь дама вашего щирого сердца?

-- Дария Тадиевна, -- быстро залившись тонким огнем,ответил Левицкий с простосердечной улыбкой -- он часто таккраснел и улыбался.

Очаровательно смутилась, так что даже ее смородинные глазакак будто на миг куда-то пропали, и сама Дария Тадиевна,миловидная, с синеватым пушком на верхней губе и вдоль щек, вчерном шелковом чепчике после тифа, полулежавшая в кресле.....

сладострастного содрогания -- и ужаса: что же это такое сомной! как мне теперь глядеть в глаза Николаю Григорьевичу иКлавдии Александровне!

Двор дачи, похожий на усадьбу, был большой. Справа отвъезда стояла пустая старая конюшня с сеновалом в надстройке,потом длинный флигель для прислуги, соединенный с кухней, из-закоторой глядели березы и липы, слева, на твердой, бугристойземле, просторно росли старые сосны, на лужайках между нимиподнимались гигантские шаги и качели, дальше, уже у стены леса,была ровная крокетная площадка.....

думая: выведу потихоньку велосипед, сяду -- и на станцию. Возлестанции лягу где-нибудь на песок в лесу до первого утреннегопоезда... Хотя нет, так нельзя. Выйдет Бог знает что, -сбежал, как мальчишка, ночью, ни с кем не простясь! Надо ждатьдо завтра -- и уехать беспечно, как ни в чем не бывало: "Досвиданья, дорогой Николай Григорьевич, до свиданья, дорогаяКлавдия Александровна! Спасибо, спасибо за все! Да, да, вМогилев, удивительно, говорят, красивый город... Зоечка, будьтездоровы, милая, растите и веселитесь! Гриша, дай пожать твою"честную" руку! Валерия Андреевна, всех благ, не поминайтелихом.....

сапоги, прилег на стеганое одеяло на тахте, надеясь ещепокурить и что-то подумать, -- засыпать в десять часов былонепривычно, -- и тотчас заснул. На минуту очнулся, беспокоясьсквозь сон от дрожащего огня свечи, дунул на нее и опятьзаснул. Когда же опять открыл глаза, за двумя окнами во двор иза боковым окном в сад, полным света, стояла осенняя луннаяночь; пустая и одиноко прекрасная. Он нашел в сумраке возлетахты туфли и пошел в соседнюю с кабинетом прихожую, чтобывыйти на заднее крыльцо, -- поставить ему на ночь, что нужно,забыли.....

по-городскому одетая, из противоположных дверей вслед завокзальным сторожем, тащившим два кулька покупок: вокзал былгрязен, вонял керосином ламп, тускло освещавших его, а она всясияла возбужденными глазами, юностью взволнованного необычнымпутешествием лица, и сторож что-то говорил ей на "вы". И онавдруг встретилась с ним взглядом и даже остановилась отрастерянности: что такое, почему он тут?

-- Таня, -- поспешно сказал он, -- здравствуй, я за тобой,некого было послать...

Был ли когда-нибудь в жизни у нее столь счастливый вечер!Он сам приехал за мной, а я из города, к наряжена и так хороша,как он и представить себе не мог, видя меня всегда только встарой юбчонке, в ситцевой бедной кофточке, у меня лицо, как умодистки, под этим шелковым белым платочком, я в новом гарусномкоричневом платье под суконной жакеткой, на мне белые бумажныечулки и новые полсапожки с медными подкопками! Вся внутреннедрожа, она заговорила с ним таким тоном, каким говорят вгостях, и, приподняв подол, пошла за ним дамскими шажками,снисходительно дивясь: "Ох, Господи, как тут склизко, какнатоптали мужики!" Вся замирая от радостного страха, высокоподняла она платье над белой коленкоровой юбкой, чтобы сесть наюбку, а не на платье, вошла в шарабан и села рядом с ним, будторавная ему, и неловко подобралась от кульков в ногах.....