Школьная библиотека

порядок устроен был именно только для одного наказания. Разумеется, этобыла бы бессмысленная с моей стороны клевета. Больных уже нечегонаказывать. А если так, то само собою разумеется, что, вероятно,какая-нибудь строгая, суровая необходимость принуждала начальство к такойвредной по своим последствиям мере. Какая же? Но вот тем-то и досадно, чтоничем другим нельзя хоть сколько-нибудь объяснить необходимость этой мерыи, сверх того, многих других мер, до того непонятных, что не толькообъяснить, но даже предугадать объяснение их невозможно. Чем объяснитьтакую бесполезную жестокость? Тем, видите ли, что арестант придет вбольницу, нарочно притворившись больным, обманет докторов, выйдет ночью всортир и, пользуясь темнотою, убежит? Серьезно доказывать всю нескладностьтакого рассуждения почти невозможно.....

все вместе, сопровождая главного доктора, а прежде них, часа за полтора,посещал палату наш ординатор. В то время у нас был ординатором одинмолоденький лекарь, знающий дело, ласковый, приветливый, которого оченьлюбили арестанты и находили в нем только один недостаток: "слишком ужсмирен". В самом деле, он был как-то неразговорчив, даже как будтоконфузился нас, чуть не краснел, изменял порции чуть не по первой просьбебольных и даже, кажется, готов был назначать им и лекарства по их жепросьбе. Впрочем, он был славный молодой человек. Надо признаться, многолекарей на Руси пользуются любовью и уважением простого народа, и это,сколько я заметил, совершенная правда.....

орде не сходили рубцы с его спины, то он бы ни за что не вынес этих четырехтысяч. Рассказывая, он как будто благословлял это воспитание под плетью

"Меня за все били, Александр Петрович, - говорил он мне раз, сидя на моейкойке, под вечер, перед огнями, - за все про все, за что ни попало, билилет пятнадцать сряду, с самого того дня, как себя помнить начал, каждыйдень по нескольку раз; не бил, кто не хотел; так что я под конец уж совсемпривык". Как он попал в солдаты, не знаю; не помню; впрочем, может, он ирассказывал; это был всегдашний бегун и бродяга.....

- Ну, да уж что! Уж так и быть, для тебя! Знаю, что грешу, но уж так ибыть... Помилую я тебя на этот раз, накажу легко. Ну, а что если я темсамым тебе вред принесу? Я тебя вот теперь помилую, накажу легко, а тыпонадеешься, что и другой раз так же будет, да и опять преступлениесделаешь, что тогда? Ведь на моей же душе..

- Ваше благородие! Другу, недругу закажу! Вот как есть перед престоломнебесного создателя..

- Ну, да уж хорошо, хорошо! А поклянешься мне, что будешь себя впредьхорошо вести?

- Да разрази меня господи, да чтоб мне на том свете.....

- Да на работу, Михаил Васильич, перво-наперво в мастерскую надоть, засмеется себе... То есть душа человек! Одно слово душа!

- И не нажить такого! - прибавляет кто-нибудь из слушателей

III

ПРОДОЛЖЕНИЕ7

Я заговорил теперь о наказаниях, равно как и об разных исполнителяхэтих интересных обязанностей, собственно потому, что, переселясь вгоспиталь, подучил только тогда и первое наглядное понятие обо всех этихделах. До тех пор я знал об этом только понаслышке.....

в других отношениях мог считаться человеком, пожалуй, и добрым, даже личнообиделся при этом случае. Он хотел было сначала наказать легко, но, неслыша обычных "ваше благородие, отец родной, помилуйте, заставьте за себявечно бога молить" и проч., рассвирепел и дал розог пятьдесят лишних, желаядобиться и крику и просьб, - и добился. "Нельзя-с, грубость есть", отвечал он мне очень серьезно. Что же касается до настоящего палача,подневольного, обязанного, то известно: это арестант решоный иприговоренный в ссылку, но оставленный в палачах; поступивший сначала внауку к другому палачу и, выучившись у него, оставленный навек при остроге,где он содержится особо, в особой комнате, имеющий даже свое хозяйство, нонаходящийся почти всегда под конвоем.....

с печниками, подносчиком. Надо было исправить для будущих летних кирпичныхработ печи. В это утро в заводе М-цкий и Б. познакомили меня с проживавшимтам надсмотрщиком, унтер-офицером Острожским. Это был поляк, старик летшестидесяти, высокий, сухощавый, чрезвычайно благообразной и даже величавойнаружности. В Сибири он находился с давнишних пор на службе и хотьпроисходил из простонародья, пришел как солдат бывшего в тридцатом годувойска, но М-цкий и Б. его любили и уважали. Он все читал католическуюБиблию. Я разговаривал с ним, и он говорил так ласково, так разумно, такзанимательно рассказывал, так добродушно и честно смотрел.....

Пришли мы тогда в К., а было нас двое, я да другой, тоже бродяга, Ефим безпрозвища. По дороге мы у одного мужика в Толминой деревне разжилисьмаленько. Деревня такая есть, То'лмина. Ну, вошли да и поглядываем:разжиться бы и здесь, да и драло. В поле четыре воли, а в городе жутко известно. Ну, перво-наперво зашли в кабачок. Огляделись. Подходит к намодин, прогорелый такой, локти продраны, в немецком платье. То да се

- А вы как, говорит, позвольте спросить, по документу?8---

8 По паспорту. (Прим. автора)

- Нет, говорим, без документа

- Так-с.....

воображении; припоминаются такие подробности, которых в другое время и неприпомнил бы и не прочувствовал бы так, как теперь. А то гадаешь пробудущее: как-то выйдешь из острога? Куда? Когда это будет? Воротишься лькогда-нибудь на свою родимую сторону? Думаешь, думаешь, и надеждазашевелится в душе... А то иной раз просто начнешь считать: раз, два, три ит. д., чтоб как-нибудь среди этого счета заснуть. Я иногда насчитывал дотрех тысяч и не засыпал. Вот кто-нибудь заворочается. Устьянцев закашляетсвоим гнилым, чахоточным кашлем и потом слабо застонет и каждый разприговаривает: "Господи, я согрешил!" И странно слышать этот больной,разбитый и ноющий голос среди всеобщей тиши.....

хочу, чтоб Акулька за Микиту Григорьича вышла. Это мне теперь дорожекиселя, говорит". А за Микиту Григорьича старик еще допрежь сего хотелдевку отдать. Микита-то старик тоже был, вдовец, в очках ходил, торговал

Он как услыхал, что про Акульку слухи пошли, да и на попятный: "Мне,говорит, Анкудим Трофимыч, это в большое бесчестье будет, да и жениться я,по старости лет, не желаю". Вот мы Акульке ворота и вымазали. Так уж дралиее, драли за это дома-то... Марья Степановна кричит: "Со света сживу! " Астарик: "В древние годы, говорит, при честных патриархах, я бы ее, говорит,на костре изрубил, а ныне, говорит, в свете тьма и тлен".....