Школьная библиотека

прогулки". На тесной от душистых кустов тропинке, спускавшейсяиз Гаспры (Крым) к морю ранней весной 1918 года, какой-тобольшевицкий часовой, колченогий дурень с серьгой в одном ухе,хотел меня арестовать за то, что, дескать, сигнализирую сачкоманглийским судам. Летом 1929 года, когда я собирал бабочек вВосточных Пиренеях, не было кажется случая, чтобы, шагая ссачком через деревушку, я оглянулся и не увидел каменеющих помере моего прохождения поселян, точно я был Содом, а они женыЛота, Еще через десять лет, в Приморских Альпах, я однаждызаметил, как за мной извилисто-тихо, по-змеиному, зыблетсятрава, и, пойдя назад, наступил на жирного полевого жандарма,который полз на животе, уверенный, что я беззаконно ловлюпевчих птиц для продажи.....

растоптанной и унавоженной коровами, и весь лазоревый ройподнялся на воздух из-под моих ног и померцав, снова опустилсяпо моем прохождении. Продравшись сквозь растрепанный,низкорослый сосняк, я достиг моего мохового, седого ирыжеватого рая. Не успел слух уловить характерный зуддвукрылых, кочковое чмоканье, приглушенный кряк дупеля, как ябыл уже окружен теми полярными бабочками, которых знал толькопо ученым описаниям, ибо всякие шметтерлингсбухи с картинкамидля среднеевропейских простаков, если вообще упоминали этисеверные редкости, не считали нужным их иллюстрировать,-"потому что рядовой любитель вряд ли когда-либо на нихнабредет",-- фраза, которая меня бесит и в пошлых ботаническихатласах в применении к редким растениям.....

верхнего края оконницы, но всякий раз их сбивает одним махомзлостный столб, и приходится им опять подниматься с самогониза.

Когда, на таких поездках, Норд-Экспрессу случалосьзамедлить ход, чтобы величаво влачиться через большой немецкийгород, где он чуть не задевал фронтонов домов, я испытывалдвоякое наслаждение, которое тупик конечного вокзала мнедоставить не мог. Я видел, как целый город, со своимиигрушечными трамваями, зелеными липами на круглых земляныхподставках и кирпичными стенами с лупящимися старыми рекламамимебельщиков и перевозчиков, вплывает к нам в купе, поднимаетсяв простеночных зеркалах и до краев наполняет коридорные окна

Это соприкосновение между экспрессом и городом еще давало мнеповод вообразить себя вон тем пешеходом и за него пьянеть отвида длинных карих романтических вагонов, с чернымипромежуточными гармониками и огненными на низком солнцеметаллическими буквами ("Compagnie Internationale.....

обрушивалась сзади, одним мощным ударом либо сбив клиента сног, либо вознеся его к морскому, разбитому солнцу, вместе стюленем-спасителем. После нескольких таких схваток со стихией,глянцевитый беньер вел тебя,-- отдувающегося, влажно сопящего,дрожащего от холода,-- на укатанную отливами полосу песка, гденезабвенная босоногая старуха с седой щетиной на подбородке,мифическая мать всех этих океанских банщиков, быстро снимала сверевки и накидывала на тебя ворсистый плащ с капюшоном, Впахнущей сосной купальной кабинке принимал тебя другойприслужник, горбун с лучистыми морщинками; он помогал выйти изнабухшего водой, склизкого, отяжелевшего от прилипшего песка,костюма и приносил таз с упоительно горячей водой для омовенияног.....

другого сословия или племени.

Доисторическим элементом в этом списке был милейшийВасилий Мартынович, сельский учитель, приходивший знакомить насс русской грамотой летом 1905-го года. Он помогает мне связатьвсю серию, ибо мое последнее воспоминание о нем относится кпасхальным каникулам 1915-го года, когда брат и я приехализаниматься лыжным спортом в оснеженную нашу Выру с отцом и снеким Волгиным, последним и худшим нашим гувернером. ДобрыйВасилий Мартынович пригласил нас "закусить"; закуска оказаласьнастоящим пиршеством, им самим приготовленным, вплоть довеликолепного, желтоватого сливочного мороженого, дляпроизводства которого у него был особый снаряд.....

минуту, чтобы посетить псарню, где кормил и улещивал сторожевыхдогов. Их спускали с цепи при наступлении ночи, и емуприходилось встречаться с ними под покровом темноты, когда онпробирался из дома в жасминовую и спирейную заросль, гдеего земляк, камердинер моего отца, припрятывал для него"дорожный" велосипед "Дукс" со всеми аксессуарами,-- карбидомдля фонаря, звонками двух сортов, добавочным тормозом, насосом,треугольным кожаным футляром с инструментами и даже зажимчикамидля призрачно-белых Максовых панталон. Обочинами проселочныхдорог и горбатыми от поперечных корней лесными тропами отважныйи пылкий Макс катил к далекому месту свидания -- охотничьемупавильону -- по славной традиции светских измен.....

сочетаются невыносимые прозаизмы с прелестнейшими словеснымимиражами. В ней семьсот с лишним строк, и это обилие стиховбыло распределено Ленским между всего лишь четырьмя стекляннымикартинками (неловким движением я разбил пятую перед началомпредставления). По соображениям пожарного порядка, выбрана быладовольно большая комната, в углу которой находились ванна икотел с водой. Как театральная зала, она оказалась мала, истулья пришлось тесно сдвинуть. Слева от меня сиделадесятилетняя непоседа с длинными бледно-золотистыми волосами инежным цветом лица, напоминающим розовый оттенок раковин; онасидела так близко, что я чувствовал верхнюю косточку ее бедра ипри каждом ее движении--она то теребила медальон, то продевалаладонь между затылком и дымом душистых волос, то со стукомсоединяла коленки под шуршащим шелком желтого чехла,просвечивающим сквозь кружево платья, и это возбуждало во мнеощущения, на которые Ленский не рассчитывал.....

с достоинством. Сидя очень прямо, он выехал на нашем "Бенце" вуниверситет, оставался там долго, вернулся в извозчичьих санях,весь сгорбленный, среди невероятной снежной бури, и в немомотчаянии поднялся к себе.

В конце своего пребывания у нас он женился и уехал всвадебное путешествие на Кавказ, в лермонтовские места, послечего вернулся к нам на одну зиму. В его отсутствие, летом1913-го года. Monsieur Noyer, коренастый швейцарец с пушистымиусами, читал нам "Cyrano de Bergerac", виртуозно меняя голоссообразно с персонажами.....

для боксовых упражнений; при известной сноровке, можно было такпо нему бить, чтобы производить пулеметное "ра-та-та-та" обдоску, и однажды в 1917-ом году этот подозрительный звукпривлек через сплошное окно ватагу до зубов вооруженных уличныхбойцов, тут же удостоверившихся, впрочем, что я не урядник взасаде. Когда, в ноябре этого пулеметного года (которымпо-видимому кончилась навсегда Россия, как в свое времякончились Афины или Рим), мы покинули Петербург, отцовскаябиблиотека распалась, кое-что ушло на папиросную завертку, анекоторые довольно странные остаточки и бездомные тенипоявлялись--как на спиритическом сеансе,--за границей.....

отказывался участвовать в каких-то кружках, где избиралось"правление" и читались исторические рефераты, а впоследствиипроисходили даже дискуссии на политические темы. Напряженноеположение, создавшееся вследствие моего сопротивления этойскуке, этим бесплатным добавлениям к школьному дню,усугублялось тем, что мои общественно настроенные наставники -несомненно прекраснейшие благонамеренные люди -- с каким-тоизуверским упорством ставили мне в пример деятельность моегоотца.

Эту деятельность я воспринимал, как часто бывает с детьмизнаменитых отцов, сквозь привычные семейные призмы, недоступныепосторонним, причем в отношении моем к отцу было много разныхоттенков,-- безоговорочная, как бы беспредметная, гордость, инежная снисходительность, и тонкий учет мельчайших личных егоособенностей, и обтекающее душу чувство, что вот, независимо отего занятий (пишет ли он передовицу-звезду для "Речи", работаетли по своей специальности криминалиста, выступает ли какполитический оратор, участвует ли в своих бесконечныхсобраниях), мы с ним всегда в заговоре, и посреди любого изэтих внешне чуждых м"е занятий он может мне подать--да иподавал--тайный знак своей принадлежности к богатейшему"детскому" миру, где я с ним связан был тем же таинственнымровесничеством, каким тогда был связан с матерью, или каксегодня связан с сыном.....