Школьная библиотека

убеждений ему всего тяжелее было бы расстаться с этим. Предчувствовал ли онв тот вечер, какое колоссальное испытание готовилось ему в таком близкомбудущем?VI

Приступлю теперь к описанию того, отчасти забавного случая, с которого, понастоящему, и начинается моя хроника

В самом конце августа возвратились наконец и Дроздовы. Появление ихнемногим предшествовало приезду давно ожидаемой всем городом родственницыих, нашей новой губернаторши, и вообще произвело замечательное впечатлениев обществе. Но обо всех этих любопытных событиях скажу после; теперь жеограничусь лишь тем, что Прасковья Ивановна привезла так нетерпеливоожидавшей ее Варваре Петровне одну самую хлопотливую загадку: Nicolasрасстался с ними еще в июле и, встретив на Рейне графа К.....

мямля, жесток, эгоист, низкие привычки, но ты его цени, во-первых ужпотому, что есть и гораздо хуже. Ведь не за мерзавца же какого я тебя сбытьс рук хочу, ты уж не подумала ли чего? А главное, потому что я прошу,потому и будешь ценить, - оборвала она вдруг раздражительно, - слышишь? Чтоже ты уперлась?Даша вс¬ молчала и слушала

- Стой, подожди еще. Он баба - но ведь тебе же лучше. Жалкая, впрочем,баба; его совсем не стоило бы любить женщине. Но его стоит за беззащитностьего любить, и ты люби его за беззащитность. Ты ведь меня понимаешь?Понимаешь?Даша кивнула головой утвердительно

- Я так и знала, меньше не ждала от тебя.....

- Ма bonne amie!.. - слабо крикнул он ей навстречу

- Вы одни, я рада: терпеть не могу ваших друзей! Как вы всегда накурите;господи, что за воздух! Вы и чай не допили, а на дворе двенадцатый час!Ваше блаженство - беспорядок! Ваше наслаждение - сор! Что это заразорванные бумажки на полу? Настасья, Настасья! Что делает ваша Настасья?Отвори, матушка, окна, форточки, двери, вс¬ настежь. А мы в залу пойдемте;я к вам за делом. Да подмети ты хоть раз в жизни, матушка!- Сорят-с! - раздражительно-жалобным голоском пропищала Настасья

- А ты мети, пятнадцать раз в день мети! Дрянная у вас зала (когда вышли взалу).....

университете, лет шесть тому назад, он слонялся в Петербурге без дела

Вдруг получилось у нас известие, что он участвовал в составлении какой-топодметной прокламации и притянут к делу. Потом, что он очутился вдруг заграницей, в Швейцарии, в Женеве, - бежал, чего доброго

- Удивительно мне это, - проповедывал нам тогда Степан Трофимович, сильносконфузившийся, - Петруша c'est une si pauvre t[ECIRC]te! Он добр,благороден, очень чувствителен, и я так тогда, в Петербурге, порадовался,сравнив его с современною молодежью, но c'est un pauvre sire tout dem[ECIRC]me.....

что я давно уже угадал про себя эту главную тайну его и видел вс¬ насквозь

По глубочайшему тогдашнему моему убеждению, обнаружение этой тайны, этойглавной заботы Степана Трофимовича, не прибавило бы ему чести, и потому я,как человек еще молодой, несколько негодовал на грубость чувств его и нанекрасивость некоторых его подозрений. Сгоряча, - и признаюсь, от скукибыть конфидентом, - я, может быть, слишком обвинял его. По жестокости моейя добивался его собственного признания предо мною во всем, хотя впрочем идопускал, что признаваться в иных вещах пожалуй и затруднительно.....

С год тому назад я читал в журнале статью его, написанную с страшноюпретензией на самую наивную поэзию и при этом на психологию. Он описывалгибель одного парохода, где-то у английского берега, чему сам былсвидетелем и видел, как спасали погибавших и вытаскивали утопленников. Всястатья эта, довольно длинная и многоречивая, написана была единственно сцелию выставить себя самого. Так и читалось между строками: "Интересуйтесьмною, смотрите, каков я был в эти минуты. Зачем вам это море, буря, скалы,разбитые щепки корабля? Я ведь достаточно описал вам вс¬ это моим могучимпером.....

поколение великодушием!.. Подлец я или нет, милостивый государь? - заключилон вдруг, грозно смотря на меня, как будто я-то и считал его подлецом

Я попросил его выпить воды; я еще не видал его в таком виде. Вс¬ время,пока говорил, он бегал из угла в угол по комнате, но вдруг остановилсяпредо мной в какой-то необычайной позе

- Неужели вы думаете, - начал он опять с болезненным высокомерием,оглядывая меня с ног до головы, - неужели вы можете предположить, что я,Степан Верховенский, не найду в себе столько нравственной силы, чтобы, взявмою коробку, - нищенскую коробку мою! - и взвалив ее на слабые плечи, выйтиза ворота и исчезнуть отсюда навеки, когда того потребует честь и великийпринцип независимости? Степану Верховенскому не в первый раз отражатьдеспотизм великодушием, хотя бы и деспотизм сумасшедшей женщины, то-естьсамый обидный и жестокий деспотизм, какой только может осуществиться насвете, несмотря на то, что вы сейчас, кажется, позволили себе усмехнутьсясловам моим, милостивый государь мой! О, вы не верите, что я смогу найти всебе столько великодушия, чтобы суметь кончить жизнь у купца гувернером илиумереть с голоду под забором! Отвечайте, отвечайте немедленно: верите выили не верите?Но я смолчал нарочно.....

только..

- Какой вздор! - отрезал инженер, весь вспыхнув, - как вы, Липутин,прибавляете! Никак я не видал жену Шатова; раз только издали, а вовсе неблизко... Шатова знаю. Зачем же вы прибавляете разные вещи?Он круто повернулся на диване, захватил свою шляпу, потом опять отложил и,снова усевшись попрежнему, с каким-то вызовом уставился своими чернымивспыхнувшими глазами на Степана Трофимовича. Я никак не мог понять такойстранной раздражительности

- Извините меня, - внушительно заметил Степан Трофимович, - я понимаю, чтоэто дело может быть деликатнейшим.....

говорю, а трезвый он и сам об этом прималчивает. Человек раздражительный и,как бы так сказать, военно-эстетический, но дурного только вкуса. Асестрица эта не только сумасшедшая, но даже хромоногая. Была будто быкем-то обольщена в своей чести, и за это вот господин Лебядкин, уже многиегоды, будто бы с обольстителя ежегодную дань берет, в вознаграждениеблагородной обиды, так по крайней мере из его болтовни выходит - апо-моему, пьяные только слова-с. Просто хвастается. Да и делается этогораздо дешевле. А что суммы у него есть, так это совершенно уж верно;полторы недели назад на босу ногу ходил, а теперь, сам видел, сотни вруках.....

психологический, чем просто странный. Вчера вечером, под влиянием разговорау Варвары Петровны (сами можете представить, какое впечатление на меняпроизвело), обратился я к Алексею Нилычу с отдаленным вопросом: вы, говорю,и за границей, и в Петербурге еще прежде знали Николая Всеволодовича; каквы, говорю, его находите относительно ума и способностей? Они и отвечаютэтак лаконически, по их манере, что, дескать, тонкого ума и со здравымсуждением, говорят, человек. А не заметили ли вы, в течение лет, говорю,некоторого, говорю, как бы уклонения идей, или особенного оборота мыслей,или некоторого, говорю, как бы так-сказать помешательства? Одним словом,повторяю вопрос самой Варвары Петровны.....